Это были прекрасные тренировки. Голень выхлестывалась далеко вперед и пружинисто опиралась на пятку, корпус проносился на прямой, чуть прогнутой назад в колене ноге. Наконец, руки мерно, как шатуны, двигались вдоль туловища, и согнутые локти далеко уходили за спину.
Я учился спортивной ходьбе. Этому редкому виду спорта. Почему-то он вызывает смех у обывателя. Его смешит, что здоровые мужчины так вихляют задами. Больше ничего смешного нет. Остальное — скорость, выносливость, терпение — может вызывать только восхищение и удивление. Попробуйте-ка пройти двадцать километров за полтора часа! Десять километров — за сорок пять минут, то есть двенадцать километров в час! А самая быстрая, но обычная, неспортивная, ходьба — только шесть километров в час. Значит, спортивная вдвое быстрее.
Но все это я узнал позже, а вначале причина моего спортивного выбора была куда прозаичнее: я хотел поехать на соревнования. На любые, в любое место, в любое время. Потому что я только восемь месяцев служил в армии и стремился разнообразить свою солдатскую жизнь.
И вот я иду. На мне белая майка, защитные галифе и синие тапочки. Я похож на молодого Папанова из «Берегись автомобиля», который готовится сажать клубнику на своем участке. В довершение сходства у меня так же коротко стрижена голова — чуть больше, чем под «нулевку». Другой формы у меня пока нет. Начальник физподготовки полка капитан Сапрыкин — худой и жилистый, все лицо в жестких складках — сказал на построении:
— В июле — спартакиада округа. У кого есть таланты, заявите младшим командирам. Тренировки ежедневно по два часа. У меня все. Вопросы?
Вопросов было много, главным образом со стороны «сачков» — любителей побездельничать: чем будут кормить и дадут ли увольнительные на время тренировок.
— Довольствие — по уставу. Тренировки, — капитан показал большим пальцем за плечо, — на нашем стадионе. «Сачки» не пройдут! — вдруг закончил он под дружный смех. И уже тише добавил: — Старательным — поощрение.
Вот я и решил войти в число старательных. Хотя под поощрением понимал нечто гораздо более широкое, чем какую-нибудь грамоту или лишнее увольнение. Небольшой, малюсенький выход из надоевшего режима, хотя бы видимость возврата к доармейской жизни. Ну и еще были мысли насчет спортивных достижений, своего физического развития — силы, выносливости. Кто ж из молодых людей не хочет быть здоровенным парнем?! Тайно или явно — все хотят. К сожалению, не у всех получается…
Теперь надо было выбрать вид спорта. Бег на длинные дистанции, например на пять километров, которым я немного занимался «на гражданке»? Мало шансов на успех. У нас в полку есть такие выносливые ребята, особенно из деревенских, что на кроссах в сапогах и шинели прут без устали, как вездеходы. Вот, например, на Юрку Сметанина из Коми надеть кеды да показать, как руки держать, чтоб не болтались, а помогали, так он любого городского бегуна за пояс заткнет.
Кстати, потом я так и сделал — показал немного троим парням технику бега, и они чуть не по второму разряду пробежали. Плавание? Тренироваться негде. Борьба, штанга? Природной силы маловато.
Все не годится. Надо поискать такой вид, чтобы и по силам был, и конкурентов поменьше, да и условия чтобы позволяли, а то выдумаешь какой-нибудь прыжок с шестом, а где его взять — шест-то и яму специальную? Не приземляться же на стог сена!
Сидел я как-то вскоре на кухне, картошку чистил-чистил, чуть ли не два ведра (наряд заработал за опоздание в строй), так что времени было предостаточно, и надумал: займусь-ка я спортивной ходьбой. Когда-то «на гражданке» тренер по легкой атлетике показал и объяснил, что полезно так ходить в промежутках между бегом. Так что кое-какое понятие у меня было. Кроме того, написал авиаписьмо домой, и мне прислали книжечку о спортивной ходьбе. Не без удивления, конечно, прислали. Зачем, мол, эта странная ходьба в разгар воинской службы?
Вот так я и оказался на нашем стадионе.
Ходьба доставляла удовольствие. Новые, непривычные движения приятно разминали все тело. Суставы и мышцы становились гибкими, грудь дышала широко и свободно. Неповторимые ощущения молодого и здорового тела!
Сначала я медленно разминался: шел максимально широким шагом метров восемьсот — два круга по стадиону. Потом делал гимнастику: вращение корпуса', наклоны, махи руками.
Потом начинал ходить на скорость. Секундомера у меня не было, и потому я просто шел одну прямую — под горку — помедленнее, а вторую — в гору — быстро, почти изо всех сил, и, поднявшись наверх, старался с такой же скоростью пройти еще и вираж. Так я проходил пять-шесть километров, а потом устраивал полный отдых. Ложился на спину, раскидывал руки в стороны и смотрел в небо на облака. Они неслись быстро — то замки, то поезда, то фантастические звери. Я глядел на них, глубоко дышал, и ноги и руки опять наливались силой. Можно было продолжать.
Снова одолевал нудные километры и опять отдыхал. Постепенно стал увеличивать расстояния, а отдых сокращать. Да и ускорения делал более длинными — не одну прямую, а целый круг по стадиону, потом полтора и даже два. Во время отдыха я перестал лежать, а бегал трусцой, чтобы не потерять темпа и глубины дыхания.
Не надо, конечно, думать, что, кроме этой ходьбы, у меня не было других забот. Служба шла своим чередом. Полевые стрельбы сменялись кухонными нарядами с бесконечной чисткой картошки и мойкой таких огромных котлов, что в них нужно было опускаться вниз головой, а за ноги тебя держали двое напарников: так было сподручнее отскребать остатки каши со дна. Радиодело и политзанятия чередовались с караульной службой. Да еще саперные работы: отрыть траншею в полный рост по секундомеру старшины — это не прогулка под луной. Мозоли на ладонях стали каменными, и кожа на них задубела, как на пятках.
Но, несмотря на все эти солдатские трудности, и я, и другие ребята продолжали тренировки. К концу месяца я уже проходил в быстром темпе целый километр, потом ненамного снижал скорость и, пройдя чуть медленнее один круг и восстановив дыхание, снова делал километровое ускорение. Я решил, что, готовясь к соревнованиям на десятикилометровую дистанцию, надо за тренировку научиться делать не меньше пятнадцати таких ускорений.
Несколько раз наведывался начфиз Сапрыкин, совершенно обгоревший на солнце и еще более похудевший. Он быстро вышагивал по высокой траве и щурился на солнце. Моими действиями он, кажется, был доволен.
— Старайся, солдат, старайся. Покажешь зачетное время — лишний денек дам погулять по Питеру. И на другие соревнования возьму. Как твоя фамилия? Рядовой Юркин? Ну давай, Юркин, действуй! Питания хватает, не жалуешься?
— Вот этого хорошо бы подбросить! Молочка или, еще лучше, мяса кусок-другой. Сахару тоже бы не мешало. Для энергии, а, товарищ капитан? — я даже сглотнул слюну.
— Ну уж молочка! Что ты, в яслях, что ли? Сахару подбавлю к рациону, хватит четыре куска, а? Молодой, здоровый, энергию должен сам вырабатывать. Вон, Лев Толстой был вегетарианец, а землю пахал — будь здоров! Без всякого мяса вкалывал. Так что давай, тренируйся, а то остынешь.
Но вот подошли соревнования. На прикидке я прошел десять километров за один час и был зачислен в команду. Мне выдали черные сатиновые трусы, салатовую майку с косой надписью «Вымпел» и с рисунком, якобы обозначавшим этот вымпел, а на самом деле он был похож на мороженое «крем-брюле»: вафельный стаканчик конусом вниз, а сверху — полукруглая шапочка мороженого. Вкусное дело, надо сказать! Выдали также новые белые тапки, и я провел в них две ходовые тренировки и еще кросс побегал, чтобы они обмялись и пришлись по ноге. Вырезал из старого поролона два плоских кружочка и подложил под пятки, чтобы не отбить их во время быстрой ходьбы.
Потом всех спортсменов построили, и замполит сказал напутственную речь — велел высоко нести честь полка и помнить, что спортивная закалка воинам нужна больше всех, так как солдатам нужно уметь преодолевать физические невзгоды. Под конец приказал вести себя скромно в быту, выполнять уставные требования и не срываться в самоволку, чтоб не вынуждать к наказаниям. Хорошая была речь — возвышенная и понятная.
В поезде мы ехали с демобилизованными моряками-подводниками. Это были настоящие морские волки — крепкие и пьяные. С обветренными лицами, хлебнувшие всяких невзгод. Они снисходительно рассказывали солдатам о суровой подводной службе и пели под гитару незнакомые морские песни. Я им очень завидовал и тоже хотел быть таким мужественным.
В Ленинграде, куда мы прибыли, было очень хорошо — солнечно, весело. Трепетали на ветру флаги и транспаранты: «Привет воинам-спортсменам!», «Желаем спортивных успехов!». Ехали на автобусе через весь город и восторгались Невой, памятником Петру, широкими прямыми улицами. Обедали в настоящем кафе, за соседним столиком сидели нарядные девушки, которые весело прыскали, поглядывали, очевидно, на наши стриженые головы. А одна, в шелковом платочке, делала вид, что совершенно нами не интересуется и была очень симпатичной. Мы молодцевато расправляли плечи и старались поделикатней налегать на еду. На десерт нам принесли по стаканчику великолепной сметаны — для спортивного задора, как объяснил капитан Сапрыкин. Он был в отглаженной гимнастерке, в новой фуражечке и озабоченно поглядывал на свое воинство:
