Страсть Конан Дойла к оккультизму отрицательно сказалась на его доходах с продаж тиражей — «Записки о Шерлоке Холмсе» много лет находились в СССР под запретом именно из-за нездоровых увлечений автора.
СТРАНА ФЕЙ
Как будто нарочно стараясь подпортить свою репутацию, Конан Дойл в 1921 году опубликовал книгу «Явление фей», где яростно вставал на защиту двух двоюродных сестер из английской деревушки Коттингли, которые утверждали, будто бы подружились с компанией маленьких крылатых созданий. Фотографии девочек, играющих с предполагаемыми феями, были явно подделаны (и позднее факт подделки действительно подтвердился), но Конан Дойл охотно позволял себя дурачить. В своих статьях и речах он продолжал разглагольствовать о феях на протяжении всех 1920-х годов, когда публика уже давно забыла об этой теме.
СЕАНС С ГАРРИ
Дружба, связывавшая Конана Дойла и иллюзиониста Гарри Гудини, который прославился умением выбираться из любых ловушек и который, по мнению Конана Дойла, обладал экстрасенсорными способностями, была довольно специфического свойства. Оба они были широко известны, и оба испытывали определенный интерес к миру духов, но на этом их сходство и заканчивалось. Гудини не верил в медиумов и использовал знакомство с Конаном Дойлом, чтобы подобраться к шарлатанам поближе и вывести их на чистую воду. Конан Дойл же был твердо убежден, что Гудини действительно волшебник, а не просто пользуется типичными трюками фокусников. Их отношения стали портиться вскоре после того, как жена Конана Дойла во время спиритического сеанса якобы получила послание от умершей матери Гудини: послание было на английском, а покойная старушка не владела этим языком. Гудини начал высмеивать веру Конана Дойла в спиритизм. Бывшие друзья разругались, обменялись несколькими гневными письмами, а потом навсегда перестали разговаривать друг с другом.
СКЕЛЕТ В ШКАФУ
Возможно ли, что создателю Шерлока Холмса принадлежит также ведущая роль в одной из самых грандиозных мистификаций в истории?
Именно такую гипотезу высказал в 1983 году антрополог Джон Уинслоу в своей статье, опубликованной в журнале «Сайенс». Уинслоу заявил, что именно на Конане Дойле лежит ответственность за научный скандал с «пилт-даунским человеком» — окаменелыми фрагментами костей, которые были найдены на месте разработки гравия в 1912 году и объявлены останками того самого легендарного «недостающего звена» в цепочке между обезьянами и людьми. На самом деле часть костей этого «первочеловека» принадлежали орангутану, хотя антропологам понадобилось более сорока лет, чтобы разоблачить подделку.
Так почему же Конан Дойл оказался главным подозреваемым? А потому, что он был соседом и приятелем археолога-любителя Чарлза Доусона, который как раз и нашел останки. А еще Конан Дойл дружил с френологом, специализировавшимся на черепах странной формы; через этого полезного знакомого писатель вполне мог раздобыть челюсть орангутана — ключевой элемент розыгрыша. Некоторые даже с пеной у рта уверяют, что Конан Дойл оставил подсказки насчет пилтдаунского человека в своих произведениях. Например, в его изданном в 1912 году романе «Затерянный мир», по некоторым мнениям, содержалась загадка, разгадав которую можно было установить местонахождение костей. В качестве мотива самопровозглашенные обвинители называли одержимость Конан Дойла спиритизмом и его желание дискредитировать официальную науку, подсунув ученым искусно сфабрикованную фальшивку.
Сегодня в теорию «Конан Дойл — автор мистификации с пилтдаунским человеком» уже почти никто не верит, разве что какие-нибудь уж совсем сумасшедшие антропологи. Однако согласитесь: подобный замысел достоин самого профессора Мориарти!
УИЛЬЯМ БАТЛЕР ЙЕЙТС
[43]
Уильям Батлер Йейтс всю жизнь пребывал на тонкой грани между мечтательным поэтом и пускающим слюни, ничего не соображающим психом. Его знакомая поэтесса Катарин Тайнан вспоминала, что всякий раз, навещая ее домик в пригороде Дублина, Йейтс размахивал руками, бешено жестикулировал и бормотал себе под нос отрывки стихотворений. Полиция наблюдала за ним с настороженностью и никак не могла решить, то ли арестовать его, то ли позволить ему буйствовать дальше. «Это у него поэзия в голове бродит», — наконец заключили они и оставили сочинителя в покое.
Когда Йейтсу доводилось пользоваться общественным транспортом, странности его проявлялись во всей красе. Во время поездок на автобусе он периодически впадал в транс. Глядя в одну точку прямо перед собой, он издавал низкие гудящие звуки, а ладонями отбивал ритм. Когда другие пассажиры интересовались, все ли с ним в порядке, он попросту игнорировал их. Однажды его дочь вошла в салон автобуса и обнаружила там отца, вот так же целиком погруженного в свою странную музыку, и сочла за лучшее не беспокоить его. Но когда они доехали до своей остановки, Йейтс сразу пришел в себя. «А кого ты рассчитывала тут увидеть?» — спросил он у дочери, словно работник регистратуры в психушке, приветствующий нового пациента.
Если бы поэзия, «бродившая в его голове», была не самой блестящей, он остался бы в истории как очередной беспомощный ирландский стихоплет. Но Йейтс озарил собой переходный период от позднего романтизма к рассвету модернизма, сочиняя замысловатые стихи в неповторимом стиле, которые базировались на его вере в оккультизм и циклическом восприятии мировой истории. Если бы не Йейтс, английский язык не обогатился бы такими часто употребляемыми фразами, как «ужасная красота» (terrible beauty) и «не держит середина»[44] (the center cannot hold), не говоря уж о слове «круговерть» (gyre) — поэтическом образе закручивающегося спиралью вихря[45].
После сравнительно бедной событиями юности жизнь Йейтса вдруг начала набирать обороты. В двадцать с небольшим он увлекся мистикой, попал в ирландские политические круги и ощутил первый укол безответной любви. Он четырежды предлагал руку и сердце Мод Гонн, женщине, которую он в течение десяти лет считал своей судьбой. И каждый раз она отвечала ему отказом. Отчаявшись, он сделал предложение дочери Мод Изольде (ей на тот момент было двадцать два года, а ему пятьдесят два). Но и она тоже отвергла его. Поверив в астрологический прогноз, суливший ему в 1917 году женитьбу, Йейтс направил свои матримониальные устремления на Джорджи Хайд-Лиз, занимавшуюся историей Средневековья и разделявшую его любовь к гороскопам и оккультизму. Еще одно дополнительное достоинство Джорджи заключалось в том, что она мнила себя медиумом и случайно вступила в спиритическую связь с духом мистического альтер эго Йейтса — Льва Африканского[46].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
