А после нее — никого. Только ты. Причудилась херня… что она меня трогает. А нельзя.
— Потому что вы плохо расстались?
— Потому что теперь у меня ты.
— Но это же сон, Коль, ерунда все.
Он шагнул ко мне и порывисто прижал к себе.
— Все ерунда, Сашк. Но не ты.
И у меня защипало в глазах и заныло в груди, и захотелось сказать в ответ столько. Но тут позади зашипело. Вода в ковшике бурно вскипела, заливая конфорку и ломая все волшебство момента. Да уж, быт — он такой.
Подозрительную колбасу я таки отобрала у Коли. Игнорируя его недовольное бурчание, что у него в брюхе пусто, нарезала хлеб, намазала его тем самым детским питанием, присолила и протянула ему. И хоть поначалу он закатывал глаза, вопрошая, разве это настоящая жратва, но потом одобрительно замычал, повелительно тыча мне с набитым ртом, чтобы тоже ела.
— Не тушенка и пельмени, но тоже есть можно, — заключил он.
Я начала есть очень неторопливо, по пол-ложечки, прислушиваясь к реакции организма. Бежать брататься с унитазом на глазах у Коли у меня не было ни малейшего желания. А в том, что он и не подумает оставить меня в такой ситуации одну, я почему-то и не сомневалась. Он не Гошка. Мнительность играет с людьми в нехорошие игры, и в какой-то момент мне показалось, что в желудке как-то неспокойно, но тут Николай как раз доел свой десяток бутербродов и, не заметив моей нервозности, перетащил к себе на колени. Сунул ладонь под свою же футболку и мягко присосался к изгибу шеи.
— Мм-м-м, — проурчал он в мою кожу, поднимая дыбом каждый волосок на теле. — Ты кушай, кушай, Сашк, а я намацаюсь хоть на весь день вперед, а то надо будет по делам идти.
— Уходишь? — откинувшись на его грудь, я заерзала, испытывая удовольствие в чистом виде от того, что по моей коже бесцеремонно гуляли уже обе его огромные ладони, слегка царапая ее твердыми мозолями. Кто бы знал, что вот такие, грубые мужские руки способны дарить подобные ощущения.
— Надо. Ты мне напиши на бумажке размеры, и я тебе шмотья раздобуду на первое время. Тащусь, конечно, когда ты вот такая легкодоступная, но не май месяц полуголой по квартире шастать.
— Я легкодоступная? — фыркнула с наигранным возмущением, потеревшись ягодицами о его стремительно твердеющий член.
— Угу. И это охренительно хорошо. — Коля стиснул обе мои груди, чуть ущипнув соски. — Доела?
Я моргнула, увидев перед собой действительно две опустевшие баночки, и поразилась, когда только и успела, но тут же стало не до того. Широкая горячая ладонь накрыла низ моего живота, пальцы Коли безошибочно нашли чувствительную точку, и я задохнулась, теряя способность к связному мышлению. Только и могла, что гнуться и бесстыдно тереться, погружаясь в даримые им ощущения. Мой мужчина дышал уже рвано, и прикосновения из ласковых и дразнящих стали требовательными. Он требовал от меня удовольствия для меня же и делал это без какой-либо деликатности. Сжимал грудь до боли, так, что когда отпускал, она пульсировала, а я выгибалась, прося еще новой сладкой боли. Целовал шею, присасываясь, пуская в ход зубы, жаля краткими укусами — инъекциями чистого кайфа — одновременно вторгаясь пальцами там, внизу, и ритмично давя основанием ладони на ту самую шокирующе чувствительную точку. И от каждого движения меня опять мотало и пронзало обжигающими импульсами от макушки до поджавшихся пальцев на ногах.
— Близко, Сашк… — Коля не спрашивал, он утверждал. — Как жмешь там… ебнуться можно… привстань… я быстро…
И он сам приподнял меня, ничего толком не соображающую, заставив на секунду опереться грудью о столешницу. В следующую я ощутила горячущую широкую головку его члена, раз мазнувшую по моим мокрым складкам. И закричала, насаженная на его ствол махом, до основания.
— Хорошо? Хорошо все? — пробормотал Коля, поворачивая к себе мое лицо.
Кажется, я кивнула, но не уверена. Внутри все сводило в предоргазменных тянущих судорогах, перед глазами — дикая пляска микровспышек.
— Кончу… сука-а-а-а… прямо так… — процедил сквозь зубы Коля, будто превозмогая мучение. — Са-а-а-а-ашк…
Он стиснул мои бедра и, как невесомую, стал жестко насаживать на себя. И так всегда заполняющий на грани запредельности, сейчас он ощущался безумно интенсивно. Он врывался, а я просто не могла не кричать от каждого проникновения. Меня взорвало буквально на третьем толчке. Хрипела, потому что воздуха на финальный крик уже в легких не нашлось. Николай наклонил меня вперед и дошел до своего наслаждения в несколько мощных ударов. Вернул в прежнее положение, давая опору мне, бескостной сейчас, на своей потной груди. Повернул к себе мое лицо, коснулся губами губ удивительно нежно.
— Как мы круто прям успели, — фыркнул сквозь рваное еще дыхание, и только тогда в мое сознание проник звук дверного звонка. — Капать тебя пришли. Я договаривался, чтобы к девяти.
Поднявшись со мной, еще еле стоящей на ногах, Николай отправил меня в ванную и пошел открывать.
Пришел тот самый медбрат, что ставил мне капельницу в клинике. Попытался завести разговор, сказав, что сегодня я выгляжу куда лучше, но под неприветливым взглядом моего волка мигом посерьезнел. Николай сидел рядом все время, пока меня не стало клонить в сон от препаратов. Быстро спровадил медработника, тщательно подоткнул одеяло, поцеловав еле держащую еще открытыми глаза.
— Дверь я запираю. Телефон тебе для связи оставляю тут на тумбочке, свой номер забил. Вдруг чего захочешь — звони. Или просто звони. Но только мне, поняла? — Я сонно угукнула. — Ничего не бойся, Сашка. Я недолго. Звонить-стучать если кто будет — к дверям даже не подходи, поняла? Единственный, кто знает, что ты у меня, — твой отец. Бояться нечего. Все, отдыхай.
— Отец… — пробормотала, заплетающимся языком. — Когда к нему…
— Пару дней потерпи, — погладил меня по волосам Коля, успокаивая. — Спи.
Я моргнула, и на этом все.
ГЛАВА 18
Едва я вышел из подъезда, как увидел Корнилова, что шел ко мне, фальшиво лыбясь во весь рот. Кулак так и чесался, просясь проредить его зубы белые. Неужто прям поселился бомжевать в машине поблизости?
— Доброе утро, Шаповалов. Как удачно я вас перехватил.
А зенки-то красные. Не выспался или бухает?
— Ничего доброго и удачного не наблюдаю, — огрызнулся я. Кривляться и делать вид, что рад ему, не собираюсь. — Чего надо?
— А я вчера разве не однозначно намекнул?
— Намеки — это бабская херня. Их не понимаю. — Я пошел к машине.
Я задержан? Нет. Приглашен официально на беседу? Ни хера. Ну и досвиданья.
— А
