я эти передачи. Там реально временами такое выдают и про таких людей, что раньше подобное и представить себе нельзя было. Журналисты эти тоже, по ходу, без башни. Головы потом на раз летят. Так что может выгореть.
— Может сработать, — кивнул я. — Только надо будет все очень-очень быстро проворачивать.
— Быстро, да. Это на мне. А вот тебе на громкую славу, Шаповалов, губу раскатывать не стоит. Ты в гадюшник пойдешь по поддельным докам. А как раздобудешь мне свидетелей, то сразу и потеряешься с горизонта.
— Ага, детей подставлю и свалю? Херня!
Кто, бля, так делает? Не я точно.
— Дебилом не будь, — заворчал Корнилов. — Если у нас выгорит, такая вонь во все стороны поднимется, что хоть вешайся. Думаешь, кое-кому не сильно дурному трудно будет провести потом аналогию между тобой, сестрой твоей, бывшей воспитанницей этого сраного приюта, и пропавшим мэром города, на ней помешанным? Оно тебе надо?
— Не надо. И плевал я на славу. Но ты мне гарантии дашь, что ребят потом этих не кинешь и прикрыть сможешь. Хотя… какое с тебя уже будет прикрытие. Тебе же как только все закрутится, такого пинка дадут — копчик через рот вылетит. Соображаешь, что не только твоей карьере, но, может, и вообще жизни трындец? Если не замочат сразу, то так потопчутся — хер что останется.
— А я что останется к вам в «Орион» притащу. В охранники возьмете? — фыркнул Корнилов бесшабашно. — Ни хрена со мной не станется, Шаповалов, но за заботу спасибо.
— Да сдался ты мне, заботиться, — огрызнулся я, рассматривая своего теперь, считай, почти подельника внимательнее.
Мой ровесник где-то, а на лбу и вокруг глаз уже полно морщин. Белобрысый, высокий, с Боева ростом. Жилистый весь, плечистый, но подтянутый, поджарый даже, на псину борзую похож. Они только на вид вроде как не массивные и чисто для красоты. Но видал я, как они запросто волкам позвоночники одним укусом ломали. Вцепятся — хер оторвешь. И стоял я в спаррингах против таких вот сухих псин длинноруких. Их гадов хрен свалишь. Быстрые и прыгучие.
— Ты на меня прям как на девицу красную любуешься, — оскалился снова капитан.
— И как ты такой языкатый у себя в конторе только держишься?
— А я не держусь больше, Шаповалов, так чего ж не потрепаться? Так что, впряжешься? Не зассышь?
— Угу, я впрягусь, а ты меня сдашь своим, да?
— Так и ты меня можешь запросто.
— Если только все это не заранее задумано.
— Ты не можешь этого знать, — он уставился на меня прямо. Когда так смотрят, то ни хера уже не прячут. — И я не могу быть ни в чем уверен. Но выберу доверять тебе. А ты, Шаповалов?
— А у меня есть условие. Два. Мне нужно время — дело одно очень важное закончить. И ты не суешься к Катьке моей, Боеву или Камневу. Вообще рядом с ними не отсвечиваешь. Нет их для тебя.
— Привлечь друзей не хочешь?
— Друзей не привлекают, а оберегают.
— Тоже верно. Жаль у меня их нет, — в этот раз усмешка его была откровенно горькой. — Ладно, я на все согласен. И на время, и больше никого не вмешивать. Номер мой забей. Как будешь готов — набирай. Главное успеть до мая, когда там очередной выпускной.
— Успеем.
Мой телефон опять затрезвонил, и, махнув Корнилову, я ответил.
— Слушаю.
— Николай Шаповалов?
— Я.
— Дежнев, начальник личной охраны Ольшанского.
— Ну?
— Иван Павлович умер. Велено было сообщить вам.
— Понял. — Я тяжело оперся о крышу машины.
Сашка… Как же я тебе…
ГЛАВА 19
Проснулась я под звук чужого дыхания. Не чужого. Колиного. И, несмотря на не слишком приятную ломоту в теле, я улыбнулась, не открывая глаз.
— Уже вернулся? — вышло хриплое сипение. Ни капли не сексуально.
— Да. — Голос у него был каким-то слишком глухим. Ощущение безмятежности смыло.
Я приподнялась на локте, находя Колю взглядом. Он сидел на полу, опершись спиной о кровать.
— Что-то случилось?
Он посмотрел на меня тяжело и почему-то с отчетливой виной.
— Сашк… отец твой умер.
Несколько секунд я даже не могла понять, что услышала.
— Сашк… — Николай потянулся к моей руке, но меня его прикосновение будто током ударило.
Не помня себя, я слетела с кровати и попятилась к двери. Больно стало адски. До потемнения в глазах. Будто кто-то ломал мне ребра и выдирал сердце, разрезая все его осколками.
— Умер… — задыхаясь, пробормотала я. — Умер… А ты… ты даже не дал мне с ним увидеться. Я тут с тобой… всем этим… а он умирал?
— Сашка…
Вскочив, он пошел ко мне, но я шарахнулась. Сейчас каждый пропавший между нами сантиметр расстояния усиливал боль и удушье.
Мой отец умер. Он умирал один. В больничной палате, среди чужих людей, в то время, как я занималась сексом, наслаждалась новыми ощущениями. Жизнью. Хотел ли папа видеть меня в последние минуты, или все случилось внезапно, во сне? Я никогда, никогда, черт возьми, уже не узнаю этого. От него. Только от тех самых, чужих, людей, что его окружали. А все потому, что меня не было рядом. И да, мой разум знал, что не вина Коли, что все случилось так. Но разум сейчас не был главным. Мне было больно. Я потерялась. У меня больше никого не осталось.
Николай протянул ко мне руку, но я снова метнулась от него. Не могу! Не надо.
— Не пойдет! — рыкнул он и все же схватил меня за плечо.
Дернул к себе, явно не рассчитывая сейчас силу, и я врезалась своей грудью в его так, что даже зубы лязгнули. Закричала, рванувшись прочь. Его близость обжигала. Жгла. Но вырваться было нереально. Коля просто оттеснил меня к стене, распластал по ней всем своим огромным телом, обездвижив практически. Я могла кричать, лупить его куда ни попадя руками, неуклюже лягать, но деться от него было некуда.
Неизбежное, неумолимое тепло и обжигающе близкое присутствие. И я билась, орала черт знает что, даже кусала его. До тех пор, пока не выдохлась. Причем до такой степени, что даже рыдать уже не могла. В теле не осталось сил, в душе воцарилась пустота. Как будто там все выгорело.
— Так не должно было быть, — едва смогла выдавить из себя, обвисая.
— Не должно.
— Он был один.
— Да.
— Отпусти. Не могу… чтобы ты рядом сейчас.
— Никак.
— Коль, пожалуйста. Сил нет сейчас даже смотреть на тебя.
— Не смотри. И тебе со мной силы не нужны. А без меня никак сказал.
Он
