На базу в следующее воскресенье должен подойти Тайпан — Рамазан Татилов со своим отрядом. Теймураз передаст ему базу под охрану и уйдет в Грузию. После отдыха вербовка наемников и возвращение в Чечню. Для проведения последней здесь операции. Скорей всего, в самом Грозном. Ну а потом он, Теймураз-Костолом, исчезнет. Исчезнет навсегда. Чтобы объявиться в тихом местечке, доживать свой век в покое и достатке.
Глава восьмая
Вернувшись в Семениху и поставив машину под навес у администрации, Николай пошел домой, где его, кроме родителей, ждала Клавдия Григорьевна Стукачева. И только при виде ее лейтенант вспомнил об арестанте. Стукачева тут же набросилась на участкового:
— Ты че ж делаешь, ирод? Али думаешь, коль властью наделен, то можешь вытворять что хочешь? Почему Митька сутки в холодной камере сидит? Без еды, воды. Даже без ведра, чтоб нужду справить? Ну-ка покажи мне закон, где прописано так обращаться с арестованными? Посадил сына за решетку, а сам укатил из деревни. А ему че, подохнуть в камере твоей вонючей?
Николай постарался успокоить односельчанку:
— Погодь, теть Клав, сейчас все решим! Ты руками не маши, присядь к столу.
Но Стукачева еще больше распалилась:
— Успокойся? Присядь? А сын родной пусть в клетке гниет? Да я на тебя, аспида, такую бумагу накатаю, что никакая Звезда Героя не поможет!
Горшков помрачнел:
— Ты, тетка, Звезду мою не тронь! Не тобой дана! А будешь орать, так пойдет твой Митяй в зону как миленький! И никакой адвокат ему не поможет! Это я ему быстро организую. А то разоралась тут! Ну и поила бы своего телка самогоном вместе со снохой, чтобы он за ружье не хватался, не палил по деревне. Сами бы и разбирались в своем гадючнике. Но ты прибежала ко мне — помоги, Коля, Митяй вразнос пошел! Надо было не брать его, а пулей остановить. На что я имел полное право!
Клавдия всплеснула руками:
— Да что ты такое говоришь?
— А то! И ты должна не орать, а благодарить меня за то, что проявил снисходительность. Другой на моем месте подставляться под дробь не стал бы. Стрельнул пару раз, и отнесли бы твоего сынка на погост! Разоралась!
Николай повернулся к родителям:
— А вы чего ее привечаете? Подругу нашли? Она самогон детишкам своим великовозрастным тяпает, жрет вместе с ними, по тыкве получает и в милицию за помощью. А как хмель-то слетит, эту самую милицию и поносит!
Иван Степанович виновато кашлянул:
— Да вроде не по-людски домой соседей не пускать. Тем более с бедой.
— Это с какой такой бедой, отец? Митяй сутки в камере просидел — это беда? Беда случилась бы, если б я его туда не засунул вчера! Вот тогда была бы беда, пальни он в людей!
Стукачева поняла, что переборщила, и пошла на попятную, мгновенно сменив тон:
— Николай Иванович! Прости дуру старую. Говорила не думавши! Все Тонька, невестка, виновата. Это она меня сюда направила. Подзадоривает: сидишь, мол, клюшка старая, а сын в застенках мучается. Другая бы давно за дите стенкой встала, ты ж ни гугу! А Митяй голодный, кто ж его накормит, раз участок закрыт. И еще: мол, Колян-мент специально Митька закрыл, так как сам глаз на нее, Тоньку, положил. Я и взвилась!
Николай чуть не поперхнулся дымом только что прикуренной сигареты:
— Чего??? Я на Тоньку глаз положил? Совсем рехнулась? Да на нее, кроме Митяя, на деревне ни у кого из мужиков и не встанет! Красавица, твою мать! Ну, я с ней разберусь! И с тобой разберусь. Не дай бог по Семенихе слухи пойдут какие насчет меня и твоей спившейся снохи, отвечаю: всей вашей семейке мало не покажется! Идем!
Николай резко развернулся и вышел на улицу.
Следом показалась Стукачева:
— Коль! Ты че, и Тоньку решил арестовать?
— Всех арестую, к чертовой матери. И Тоньку, и тебя, и старого Спиридона, что снабжает вас самогоном.
— Да меня-то за что, Коль? Больная я. И с Тонькой в одной камере быть не смогу. Загубит она меня!
Горшков сплюнул на траву:
— Ну и идиотизм! Что ж ты такая дремучая, тетка Клава? Раньше не была такой!
— Так то раньше! Все Тонька виновата. Как Митяй притащил ее из района, так все в доме и пошло кувырком.
— Ладно! Разберемся с твоей снохой! Идем, чего встала?
— Так куда идем-то?
— Узнаешь!
Ситуация прояснилась, когда участковый со Стукачевой подошли к зданию местной администрации. Тут тетка Клава завопила:
— Никак и вправду арестовать хочешь? Колян, меня закроешь, Тонька все из дома подчистую вынесет! Ты уж коли решил всех нас в каталажку, так и ее сажай.
— Она ж тебя загубит?
— Авось сын не даст!
Николай только покачал головой:
— Стой здесь и жди.
— А чего ждать, Коль?
— Манны небесной! Сказал, жди, значит, жди!
Лейтенант прошел к кабинету. Достал из сейфа ключи от камеры, открыл железную дверь КПЗ. Митяй, лежавший на железной кровати, приподнялся.
Горшков приказал:
— Выходи!
— Кудай-то?
— У-у, бля, как же вы меня, Стукачевы, достали! На кудыкину гору!
— В райотдел повезешь, что ли?
— Дальше, в областное УВД! Выходи! И прямиком в кабинет!
Стукачев сел за стол участкового. Николай устроился напротив. Достал два листа чистой бумаги, шариковую ручку, протянул односельчанину:
— Держи и пиши!
— А че писать-то?
— На одном листе объяснительную по факту хулиганства, учиненного тобой с утра в пятницу, на втором перечень претензий, которые имеешь ко мне, как к представителю правоохранительных органов, продержавшего тебя в камере без питания более суток! Все пиши! Быстро, но подробно!
Митяй взглянул на участкового:
— По хулиганству понятно, а вот по претензиям? Это че, жалобу на тебя, что ли, накатать?
— Считай, жалобу!
— Дурака нашел! Чтобы ты меня потом…
Николай перебил Стукачева:
— Хорош базарить! Пиши, на улице мать ждет, а дома благоверная Антонина!
— Что, отпускаешь?
— А на хрена ты мне сдался? Вместе со своим семейством? В отпуске я! Так что терять на вас время не имею никакого желания! Ружье конфискую, и, Митяй, предупреждаю: если выкинешь еще хоть один фортель, посажу! Понял?
— Понял, понял, Колян! Спасибо!
— Ты не болтай, а пиши!
Спустя двадцать минут участковый принял два листа. Один с объяснительной, исписанный на обеих страницах, второй с одной-единственной фразой: «Я, Стукачев Дмитрий Анатольевич, по факту задержания меня и содержания в КПЗ к участковому лейтенанту Горшкову никаких претензий не имею».
Ниже стояли подпись и дата. Николай прочел объяснительную. Положил листы в сейф:
— Ну вот, Митя, и все! Акт об изъятии ружья получишь позже. А теперь вали отсюда по-быстрому и помни о предупреждении. Первый шаг на зону, — Николай указал на сейф, подразумевая объяснительную, — ты уже сделал! Гуд бай, май френд!
Стукачев не понял:
— Чего?
— Эх, Митяй, ответил бы я тебе, да не могу при исполнении! Проваливай!
Бывший арестованный вылетел из кабинета. Николай закрыл сейф, достал пачку сигарет, закурил. Все! Со службой перерыв! Завтра приезжает Костя Ветров с семьей, и пошла эта служба к черту! И вообще, надо прощупать обстановку, как в ОМОН перебраться. Или СОБР. В боевые подразделения. В деревне и сержанта хватит.
Николай вышел из сельской администрации.
Стукачевых не было, но мимо шел дед Спиридон — заядлый самогонщик. Сколько помнил его Горшков, столько он и промышлял самогоноварением. Отец говорил, что Спиридон гнал сивуху всегда и при всех властях. Тем более сейчас, когда кругом царил бардак и вседозволенность.
Горшков окликнул Спиридона:
— Василь Василич!
Дед остановился:
— Ай?! Ты, что ль, Коль, кричишь?
— Я! Погоди, разговор есть!
— Погожу! Отчего с хорошим человеком не поговорить?
Николай подошел к Спиридонову:
— Вот только разговор у нас с тобой, дед, предстоит не из приятных.
— А я догадываюсь, об чем молвить хочешь, Колян. О самогоне! Угадал?
— Угадал, дед!
— Так вот что я тебе, сынок, на это отвечу. У меня дома газетка одна хранится, центральная, так в ней статистика прописана, сколько человеков в России за год гибнет от водки поддельной! Много, Коля, очень много. Тысячи! И это официальные циферки, а неофициально сколько на тот свет ушло по той же причине? Десятки тысяч. Если не сотни. Таперича ответь: от моего продукта, считай, за полвека хоть один отравился? Нет! Сколько стоит бутылка водки? Вот-вот, мой же первач, безопасный первач, втрое дешевле. Втрое! Я не деру с людей, в долг даю. Не все возвращают, да и бог с ними. У меня чистое производство, хоть, согласен, и незаконное. Но незаконное почему? Потому что те, кто от паленки разной деньгу хорошую имеют, и пишут эти законы.
Николай пробурчал, в душе соглашаясь с доводами старика:
— Какие ни есть, но они законы, и их надо исполнять.
— Кто бы спорил, Колян? Конечно, без законов жить нельзя. Хату мою знаешь, аппараты в сарае стоят, там же брага и конечный продукт! Получай в суде санкцию, бери понятых и вперед! Прятаться не буду. Посадить меня не посадишь, конфискуешь имущество, новое приобрету, штраф, слава богу, есть чем заплатить! Но промысла не брошу, прямо тебе заявляю.
