— Нет, товарищ младший лейтенант, через минуту здесь будут.
— Ладно, Полевкин. Молодец. Лежи тут тихо, лапы свои погрей. Вон, листьев нагреби… А мы с командиром пойдем обужу тебе добывать. — И Нелюбин положил винтовку на разлапистый корень березы и подтянул потуже немецкий ремень.
— Вы уж, товарищ младший лейтенант, не промахнитесь, не упустите их.
— Боишься, ектыть, что твои сапоги убегут? Да на твои ж несуразные лапы какой немец надобен! Сапоги обещаю, но вот касательно размера…
Смирнов перебежал через дорогу и залег в кугушнике. Затих, ни шолоха, и со стороны глянуть, будто никого там и нет.
Вскоре в глубине дороги послышались голоса и скрип упряжи. Повозки шли тяжело, под хорошей поклажей.
— Приготовиться, — скомандовал Воронцов и приложился к прицелу.
То, что он увидел и на первой повозке, и на второй, повергло его в изумление. Телеги были загружены мешками и корзинами. На мешках первой повозки лежал на спине немец. Из-под расстегнутой шинели виднелась белая нательная рубаха. Мундир почему-то лежал рядом. Возница тоже клевал носом, будто двое суток не спал, и его все время клонило на правый бок. Время от времени он резко вскидывал голову, что-то пытался напевать, но потом выкрикивал одну и ту же фразу и снова клонился набок. На другой повозке оба немца лежали на мешках. Вожжи предусмотрительно были завязаны за деревянный колок. И конь шел, предоставленный сам себе, однако послушно и от повозки, ехавшей впереди, не отставал.
— И правда, пьяные наши фрицы, — прошептал Нелюбин. — Что будем делать, командир?
— По-тихому надо брать. Без стрельбы.
— Тогда пошли, Сашок. Пора.
Воронцов вытащил из-за голенища нож и перебежал к можжевеловому кусту. Следом за ним — Нелюбин и двое танкистов. Демьян с винтовкой остался в прикрытии.
Когда вторая телега поравнялась с их засадой, а первая проезжала заросли камыша, Воронцов сделал знак рукой, и они, все четверо, одним прыжком преодолели пространство, отделявшее их от дороги. Воронцов ухватил под уздцы коня, а Нелюбин и танкисты уже скручивали сброшенных с мешков и прижатых к земле немцев. Тем временем Степан подскочил к вознице, правившему первой повозкой, и ударом рукоятки револьвера свалил его на землю. Перехватил вожжи. Конь захрапел и потянул было в кусты, но Подольский рванул на себя вожжи и остановил его. При этом краем глаза он следил за немцем, который спал, безмятежно раскинувшись на мешках. Немец так и не очнулся.
— Полевкин! — распорядился Нелюбин. — Хватит на него любоваться. Сымай сапоги, пока не проснулся. Проснется, не отдаст. Вроде твой размер.
В мешках оказалась мука и картофель. В корзинах куриные яйца, несколько кусков сала, ковриги хлеба.
— Видал! Полевкин! Сало захватили! Я ж вас не обманывал!
— Хорошо ж где-то разжились, фрицы чертовы! — негодовал сержант Григорьев. Он вытащил засунутую под солому и прижатую доской-боковушкой винтовку одного из ездовых, передернул затвор, подобрал с земли выброшенный патрон, аккуратно защелкнул его в магазин и по-хозяйски закинул ее за плечо. Трофей его обрадовал, и он принялся рыться в соломе. Но вскоре, обнаружив, что больше там ничего нет, подошел к немцу и указал на ремень с подсумком. Немец торопливо расстегнул ремень и, отступив на шаг, протянул его Григорьеву.
— Baden… — бормотал один из немцев, связанных возле второй повозки. — Baden…
— Что он хочет? — спросил Нелюбин. — Пить, что ли?
— В бане они были, — перевел как мог Степан. — Баден — это же по-нашему — купаться? Так? Говорит, что купались.
Воронцов между тем отдавал короткие распоряжения. Надо было скорее уходить с дороги. Убрать следы.
— Нелюбин! Петров! Коней уводите в лес. Быстро! Полевкин и Григорьев, снимайте охранения и — следом за нами.
— Курсант, а немцев куда? — спросил Воронцова танкист.
— Немцев тоже уводить с собой.
Танкист догнал Воронцова, переспросил.
— Я же сказал: с собой.
— Зачем они нам, Курсант? Лишняя обуза. Штыками их, по-тихому, и все дела…
— Прекратить разговоры! Если кто посмеет пальцем тронуть хоть одного пленного, расстреляю как не выполнившего приказ в боевой обстановке. Выполнять!
Немцев погнали следом за телегами. Они, мгновенно протрезвев, быстро бежали вместе со всеми. Только спавший на первой телеге все еще безмятежно лежал на мешках в расстегнутой шинели. Его трясло и подбрасывало, и, казалось, он вот-вот выпадет из повозки. Сапог на нем уже не было. Френч, лежавший под головой, тоже исчез.
— Полевкина обул? — спросил Воронцов Нелюбина и кивнул на разутого немца.
— Обул.
— А френч кто взял?
— Не знаю.
— Вам только волю дай. — И, повернувшись к обозу, крикнул: — Раздевать немцев запрещаю! Они — пленные! К пленным относиться с достоинством! Вы — бойцы Красной Армии! Не забывайте об этом!
И тут среди бойцов поднялся галдеж. Каждый из них уже присмотрел для себя обнову. Лишение трофея восприняли как несправедливость, вытерпеть которую было нельзя.
— Да придушить их тут, чтобы и патронов не тратить! — закричали в колонне.
— Таскай их еще с собой по лесу…
И тотчас по колонне вспыхнуло разом — будто к огню поднесли облитые бензином факелы, и они, охваченные единым пламенем, разгорались с каждым мгновением все сильнее и сильнее:
— Братцы! А правда, чего мы их ведем?
— Может, ты, Курсант, и кормить их прикажешь?
— Да какой он нам командир? Мы его и не знаем!
— Дави, братва, фрицев!
— Разбирай продукты! А то, похоже, командир нас и кормить не собирается!
Колонна остановилась. Немцы, сбившись в кучу, стояли возле повозок. Они затравленно смотрели по сторонам. Один из них что-то сказал, и они тотчас начали быстро раздеваться. Одежду и сапоги кидали под ноги. Одежда тут же с ожесточением расхватывалась.
Нелюбин толкнул Воронцова, шепнул:
— Надо что-то делать.
— Петров, — окликнул Воронцов танкиста, — отведи-ка своих. Вон туда, к березе, разверни шеренгой и возьми на изготовку.
— Но, командир…
— Я тебе приказываю.
Танкисты, Григорьев и стрелок Калюжный тут же выстроились на полянке и вскинули винтовки.
— Товарищи бойцы! — крикнул Воронцов. — Немедленно прекратить грабеж!
— Это не грабеж, командир. Видал бы ты, Курсант, как они нас обдирали.
— Чего ты их жалеешь? Провели бы тебя в колонне, по-другому бы заговорил.
— А я говорю — прекратить! Немедленно!
— Да пошел ты! — тут же отозвалась толпа злым, уверенным эхом.
— Ты нам не начальник! И не тебе нам правилку устраивать!
И тогда он, сделав полуоборот к шеренге танкистов, стоявших на изготовку, скомандовал:
— Отделение, заряжай!
Клацнули затворы. Толпа сразу затихла. Заводилы втянули головы в плечи. Те, кто успел чем-то разжиться, молча запихивали трофеи за пазуху.
— А теперь слушай мою команду! — Воронцов стоял против них, не снимая с плеча винтовки. Он знал, что Нелюбин и Смирнов рядом и что они готовы открыть огонь при первой же попытке приблизиться к нему. — В одну шеренгу — стройсь!
Бойцы быстро построились.
— Все награбленное сложить перед собой! Все до последней спички! Повторять не буду. Не выполнившие приказ будут расстреляны как мародеры, запятнавшие честь Красной Армии в боевой обстановке. Даю минуту!
На землю полетели кйтели, пилотки, штаны, разные мелкие предметы. Труднее всего расставались с сапогами.
— У кого нет сапог, выйти из строя.
Вышли двое, артиллерист и пехотинец. Обутые в опорки, они переминались с ноги на ногу, посматривали на ворох одежды и обуви, сваленной перед строем.
— Подберите себе по ноге. Свое отдайте пленным.
Воронцов внимательно осмотрел шеренгу.
— Вы и вы, — указал он на двоих бойцов. У одного из них гимнастерка была разорвана на спине, не хватало одного рукава, на другом, кроме замызганной нательной рубахи, ничего и вовсе не было.
— Возьмите себе то, что подойдет. Остальное — вернуть, — приказал он одному из них. — А вы зашейте свою гимнастерку. Ее еще можно носить. При первой же возможности что-нибудь вам подберем.
Когда обутые и одетые снова заняли место в строю и немцы разобрали остатки своей одежды и обуви, Воронцов сказал:
— Если кто не желает идти с отрядом или сомневается во мне и своих непосредственных командирах, выйти из строя! Не бойтесь, мстить вам никто не будет. Я не позволю. Выйти и сложить оружие. И можете идти куда хотите. Хоть снова в плен.
— Нет, командир, кто в плен хотел, там остались, на дороге, — отозвался один из бойцов, который больше всех кричал во время бузы.
— Ваша фамилия? — Воронцов посмотрел на бойца. Ростом тот был не ниже, но постарше и пошире в плечах. На голове грязная повязка. Взгляд решительный, нагловатый. Такие хорошо держатся в бою.
