Если стены Башни мешают нам видеть великое Целое, если они, как и любые иные границы, отделяют нас от Все-единства, они должны рухнуть. Это и будет, по словам Кришнамурти, «опустошение» сознания, освобождение от подчинения кому-то или чему-то и очищение от прошлого. Однако наше Эго обычно держится за свои никчемные представления такой мертвой хваткой, что для освобождения требуется сильное потрясение. Вот почему в сказках борьба со злом требует максимального напряжения сил: злом считается в них все то, что мешает обретению истинного самосознания. Потому его и уничтожают с такой беспощадностью.
В более глубоком смысле Башня открывает дверь к осознанию Истины, разрушая прежнюю, навязанную нам систему ценностей и сотрясая самые основы столь любимого Западом «божественного порядка» с его однозначностью, ясностью и логикой. Именно в этом и состоит основная предпосылка осознания высшей действительности, того самого Все-единства, которое по самой своей сути может быть только парадоксальным. Поэтому целью великих мудрецов испокон веков был взлом узких рамок, ограничивающих наше сознание, с помощью неожиданных утверждений, заставляющих человеческую мысль свернуть с проторенного пути, или парадоксальных вопросов, поиск ответа на которые раскрывал изумленному обывателю всю нелепость его привычных представлений. Так, по легенде, поступал знаменитый Ходжа Насреддин. Аналогичным образом в дзен-буддизме ученикам предлагаются для медитации парадоксальные притчи-загадки (коаны), неразрешимые для привыкшего к однозначности мышления.
При всем при этом не следует недооценивать факт разрушения Башни ограниченного или ложного сознания и его результаты. Крах прежних представлений — не мелочь, а, как подчеркивает К.-Г. Юнг, «самый настоящий конец света, возвращающий все к первоначальному хаосу. Человек чувствует себя загнанным, потерявшим направление, как неуправляемое судно, отданное на волю стихий. По крайней мере, так ему кажется. В действительности же он всего лишь вернулся к коллективному бессознательному, которое и берет управление на себя». Далее он предупреждает, что результаты этого могут быть разные: для кого-то такой крах действительно становится концом всего, а кому-то внутренний голос помогает найти новое направление. Зависит же результат от того, насколько нам удалось приблизиться к Башне, насколько мы успели достичь зрелости на предыдущем этапе пути. Чем мы аморфнее, самоувереннее или высокомернее, тем драматичнее могут разворачиваться события. К.-Г. Юнг пишет даже, что «самоуверенное сознание гипнотизирует самого себя, так что обращаться к нему бессмысленно. Поэтому катастроф ему не избежать, и они могут даже прикончить его».
В человеческой жизни «разрушение Башни» тоже происходит по-разному. Во-первых, оно может стать «освобождением проданной души», открытием далеко запрятанного сокровища, то есть четвертой, до сих пор непроработанной и нереализованной функции сознания, со всеми вытекающими последствиями, переменами и переоценками ценностей. Во-вторых, мы можем сделать что-то, на что до сих пор не отваживались, потому что не верили свои силы, «продав свою душу» в обмен на безопасность, благополучие или иную столь же фальшивую монету. Таким образом, оно может принять форму «взрыва бомбы», когда мы вырываемся из плена, подаем заявление об уходе, просто бросаем поддакивать кому-то или вдруг проявляем себя с такой стороны, о которой до сих пор никто (включая нас самих) даже не догадывался.
Еще Башня может означать преодоление внутренней закрепощенности, разрыв цепей, до сих пор сковывавших и ограничивавших нас. В сказке о короле-лягушонке колдовские цепи, сковывавшие сердце Верного Гейнриха, лопаются трижды со страшным треском, и герои всякий раз ведут такой диалог:
— Гейнрих, треснула карета!— Дело, сударь, тут не в этом.Это обруч с сердца спал,Что тоской меня сжимал…
И, конечно, Башня означает также освобождение от всего, что до сих пор застилало нам глаза, бессознательно подчиняло нас своей власти, заставляя делать вещи, которых мы не могли себе объяснить, и во многих отношениях не давало жить полной жизнью. В этом смысле Башня соответствует сказкам и мифам, центральной темой которых является борьба с опасным противником, драконом, постоянно повергающим всех в страх, и освобождение того, кого или что он держит у себя в плену. Это чудище может служить образом того внутреннего сопротивления, которое мы испытываем, когда реагируем на поставленную перед нами жизненную задачу словами: «Нет! Только не это!» или: «Лучше умереть!» Преодоление такого сопротивления, решение наконец сделать то, что мы прежде считали для себя неприемлемым, — прекрасный пример кардинального «разрушения Башни».
С другой стороны, в этом драконе можно узнать и нашего внутреннего контролера, тот самый авторитарный образ отца или матери, от которого мы так и не смогли избавиться, и который поэтому так мешает нам идти по жизни своим собственным путем. Эта тема тоже встречается во многих сказках и мифах. Вспомните хоть Гензеля, нашедшего в дремучем лесу пряничную избушку — райское наслаждение! — и угодившего в плен к злой ведьме, задумавшей его проглотить. Что это, как не бессознательный (= дремучий лес), темный образ матери, перед которым человек беззащитен, пока сестрица Гретель (= его анима) не освобождает его. Обратная ситуация произошла со Спящей красавицей, к которой пришел ее анимус, чтобы освободить от чар темной феи — правда, ей пришлось дожидаться этого целых сто лет. О преодолении образа отца и связанных с ним экспектаций рассказывается, например, в сказке «Румпелыптильцхен», где мельник заявляет, будто его дочь умеет прясть золотую пряжу, заставляя короля предъявить к ней непомерные требования.
Смысл каждой из этих сказок, конечно, не сводится к одной сентенции, но все они показывают, как важно освободиться от тени слишком авторитарного отца или матери, чтобы обрести свободу — и способность жить с партнером. И тут не имеет значения, имеет ли родительский образ положительный или отрицательный характер: до тех пор, пока он обладает властью над нами, мы не свободны и не готовы встретиться с представителем противоположного пола лицом к лицу. Такая любовь-ненависть к образу одного из родителей может быть настолько сильной, что мы либо всякий раз отказываемся воспользоваться шансом сблизиться с другим человеком, либо, особенно если негатив в этом образе преобладает, в страхе обходим противоположный пол стороной. Но даже если образ позитивен, нам все равно необходимо освободиться от него, потому что иначе мы все время будем сравнивать с ним другого человека. Эти внутренние образы всегда совершенны, чего, к сожалению, нельзя сказать о людях «внешних». Потому-то они, и мужчины, и женщины, нас регулярно разочаровывают, отчего браки и просто связи распадаются одна за другой. Лишь верность внутреннему образу остается неколебимой.
В этом смысле момент, когда Персей отрубает голову Медузе, можно считать преодолением необычайно мощного образа матери. Совершить этот подвиг ему удается лишь с помощью своей анимы, выступающей в образе покровительствующей ему богини Афины, связь с которой он поддерживал постоянно. Это она дала ему сандалии, серп, мешок и щит. Она же провела его в обитель горгон и объяснила, что и как нужно сделать. Без ее поддержки у него ничего бы не получилось. Так с помощью женского начала ему удалось победить негативный женский образ.
Эдип же, напротив, пытался разрешить свою проблему лишь с помощью разума, не прибегая к аниме, отчего добился лишь мнимой победы. Правда, он решил загаданную ему сфинксом загадку, освободив тем самым город Фивы от его пугающего присутствия. Но была и другая загадка, которой он не только не решил, но даже не обратил на нее внимания, потому что она его не интересовала — это сам сфинкс, точнее, «она сама» как символ вечной женственности. Так, ошибочно приняв часть за целое, он счел себя победителем и гордо позволил провозгласить себя царем Фив. Его внутреннее женское начало, анима, конечно, могло бы уберечь его от ошибки. А так он, сам того не ведая, женился на собственной матери, то есть, по сути, добровольно сдался в плен ее образу, тому самому женскому началу, которое считал побежденным. Когда же его ложная картина мира, его Башня, рухнула, и вместо привычных иллюзий ему открылась жестокая действительность, он не выдержал этого и сошел с ума.
Миф о путешествии египетского солнечного бога Ра по Морю Ночи тоже повествует о полном перевороте прежних представлений в точке полуночи. В этой, самой нижней точке своего пути Ра встречается с главной и самой страшной опасностью. Гигантская змея Царства ночи, Апопис, одним глотком выпивает подземную реку Нил, и ладья Ра оказывается на мели. Бог| солнца не мог бы двинуться дальше и новый (рассвет никогда не наступил бы, если бы на помощь не пришел Сет, заставивший змею выпустить реку обратно. То, что нам сегодня представляется просто забавной сказкой, звучало для древних египтян как нечто невероятное. Ведь Сет считался самым злым из всех божеств и при свете дня был заклятым врагом Ра. Но здесь, в глубинах ночи, он — единственный, кто может дать ладье продолжить путь. Сета так боялись, что нельзя было произносить вслух даже его имя, поэтому рассказчик ограничивался лишь намеком: «Великому Ра помог величайший из волшебников». Однако все слушатели знали, кто такой этот волшебник. Для нас смысл этой древней увлекательной повести заключается в том, что в этот самый темный час ночи наши привычные «дневные», черно-белые представления рушатся. Здесь они просто не срабатывают. Здесь даже тот, кого мы всегда считали своим заклятым врагом, может оказаться единственным, кто
