Колонна шла мимо роскошных магазинов, помпезных банков, мимо скромных особнячков и домишек и рыдала и молила о милосердии и любви.
Торобов испытал такое возвышенное волнение, такую благодарность к этим людям, пустившим его в свою молитву, что слезы текли по его щекам.
Он услышал, как в кармане звенит телефон. Вежливый голос спрашивал:
– Господин Торобов? Господин Махди готов вас принять. Через час машина будет ждать вас у «Ескан-отеля».
Встреча с Джеханом Махди состоялась в его резиденции, богатом особняке за высоким забором. Едва Торобов переступил порог, как навстречу ему шагнул высокий, дородный, с полными губами и сияющими глазами хозяин. Обнял Торобова, они касались друг друга теплыми щеками, и Торобов, чуть отстраняясь, оглядывал дородное породистое лицо Махди. Произнес:
– Ну, вы, дорогой Джехан, по-прежнему напоминаете Иранского льва. Того, что изображен на камне в Персеполисе и размножен по всем мировым хрестоматиям.
– А вы, дорогой Леонид, вылитый русский орел. Вам не хватает второй головы, чтобы красоваться на российском гербе.
Они смеялись, радовались встрече. Их связывали не только давние посольские встречи в Москве, не только осторожное, неторопливое общение на переговорах по оружейным поставкам. Их связывала поездка в священный город Кум, визит в исламский университет Мустафы, размышления о божественной справедливости, посещение зеркальной мечети, где образ молящегося подхватывается тысячью зеркал и, как вспышка, разносится по всему мирозданию.
Они перешли из гостиной в трапезную, где был сервирован стол на две персоны. Служители раскладывали по тарелкам печеные овощи, сырные изделия, вареное мясо, наливали в бокалы фруктовые напитки.
– Итак, – произнес Торобов, отпивая душистый сок, – божественная справедливость – это такое положение Вселенной, когда каждая вещь занимает отведенное ей место. Так, кажется, наставлял нас в Куме аятолла Нурсаджани?
– Справедливость – это замысел Аллаха, сотворившего мир. Там, где этот замысел не соблюдается нами, там возникает несправедливость. Цель человечества – уменьшать это несовпадение. В этом движущая сила истории, – ответил Махди, получая удовольствие от рассуждений, которые были прерваны и не возобновлялись между ними несколько лет.
– Чтобы увидеть, где в мире нарушена справедливость, достаточно посмотреть на карту. Там, где сыплются бомбы, совершаются теракты, случаются революции и перевороты, где проходят маневры и возводятся военные базы, там ощущается дефицит справедливости. В этом отношении Ближний Восток – очень характерный район.
– С тех пор как мы не виделись, дорогой Леонид, произошло сближение между Россией и Ираном. И в этом есть наша с вами заслуга. Я имею в виду не только поставки комплексов С-300. Мы одинаково смотрим на проблему Ближнего Востока и действуем здесь сообща.
– Не только в тиши дипломатических кабинетов, но и на поле боя.
– Ваша военно-воздушная операция. Наши «стражи исламской революции», которые воюют под Алеппо и Дамаском. Это ли не совпадение интересов?
– Кстати, хотел спросить, почему вы не увеличиваете ваше участие в наземной операции? Оглядываетесь на американцев?
– Оглядываемся на наше общественное мнение. Мы потеряли в Сирии уже больше тысячи человек. А это ощутимо для нашей страны.
Они продолжали обед, обмениваясь суждениями. Джехан Махди не торопил гостя назвать главную причину его визита, полагая, что такая причина существует. Торобов не торопился открыться Махди, не торопился выспрашивать о Фаруке Низаре.
– А как вам видится, дорогой Джехан, развитие конфликта вокруг Сирии? По-прежнему там много неясного.
– Конфликт – это живой организм. Он развивается по законам живого организма. С какого-то момента он становится неуправляем. Обострение отношений между Россией и Турцией грозило большой войной. На военно-воздушных базах Турции хранятся натовские ядерные бомбы, которые, в случае нападения на страну, могут быть использованы. Россия была готова нанести удар по Турции после вероломной турецкой атаки на ваш бомбардировщик. Турецкие самолеты уже прикрепили к подвескам ядерные бомбы. Визит в Москву Киссинджера, этого многоопытного старика, разрядил обстановку. Но острота конфликта остается.
– Я сегодня принимал участие в ашуре. Получил удар плетью. Я пережил откровение. Молился, чтобы Господь прекратил эту бойню, чтобы перестали гибнуть персы, арабы, турки и русские. Только молитва, любовь могут восстановить справедливость на Ближнем Востоке.
– Мне сообщили, что вы принимаете участие в ашуре. Вы духовный человек, дорогой Леонид.
Они завершали обед. Им принесли на десерт мороженое, политое вареньем из грецких орехов. Торобов отложил серебряную ложечку, которой черпал варенье, и произнес:
– Дорогой Джехан, я знаю, что вы располагаете лучшей картотекой в мире, в которой собраны сведения об ИГИЛ. Быть может, только Израиль может сравниться с вами. Мне нужна информация об организации «Меч пророка» и ее руководителе Фаруке Низаре.
Лицо Махди на мгновение окаменело, стало темным и твердым, приобрело еще большее сходство с Иранским Львом. Он помолчал, каменные складки щек, суровая морщина лба, угрюмые, с блеском глаза вновь наполнились мягкостью и теплом. Он снова принял человеческий облик.
– Фарук Низар выполнял особые поручения Саддама Хусейна. После захвата и убийства Саддама Фарук был арестован американцами и отправлен на Гуантанамо. Там его подвергали обработке и наконец завербовали и использовали при создании «Исламского государства».
Он является идеологом, ему поручено создавать образ халифата. Ему принадлежат устрашающие съемки казней, зрелища изощренных пыток, которыми он стремится внушить ужас противникам ИГИЛ, а сторонникам – веру в его необоримость. У него на службе находятся дизайнеры и режиссеры из Европы, которые снимают картины террористических актов, сцены боев и расправ над военнопленными. Один из этих дизайнеров – немец Курт Зольде. Да, Курт Зольде.
– Где он базируется? Как к нему подобраться?
Джехан вновь на несколько мгновений перевоплотился во льва, стал барельефом на камне. Помолчав, произнес:
– Вы хотите к нему подобраться, Леонид? Это связано с гибелью вашего самолета над Синаем?
– Вы угадали, Джехан.
Трапезная, где они обедали, была украшена мрамором, мозаиками. На узорной тумбочке стояли часы в виде золотого павлина. Драгоценная птица зашевелилась, закрутила головой, распушила великолепный радужный хвост, и часы ударили семь раз подряд. После этого птица сложила хвост и замерла, изысканно изогнув шею.
– Не делайте этого, Леонид. Прошу вас, как любящий друг. Это смертельно опасно. Мы посылали к нему двух агентов, и оба провалились. Фарук прислал нам их головы, залитые жидким стеклом. Кубы из жидкого стекла, и в них вморожены отрубленные головы наших агентов. Не делайте этого, Леонид.
– Где его штаб-квартира?
– Он много разъезжает. Но его база находится в районе Мосула или Ракки. Там он иногда появляется.
– Значит, вы считаете, что приблизиться к базе можно со стороны Турции? Это проще всего? – произнес задумчиво Торобов.
– Я так не сказал. Леонид. Я прошу вас этого не делать.
– А помните, как интересно рассуждал аятолла Нурсаджани о том, что Коран содержит утверждение, запрещающее применять ядерное оружие? Это был аргумент на переговорах о вашей «Ядерной программе». – Торобов сменил разговор, и Махди не пытался ему перечить.
Когда они расставались и их теплые щеки коснулись одна другой, Торобов ощутил боль в сердце и подумал, что больше они никогда не увидятся.
Он покидал резиденцию. Вслед ему смотрели каменный лев и золотой павлин.
Глава 20
Торобов прилетел в Стамбул в сумерках. Ему отвели номер в отеле «Сираган палас» с видом на Босфор. Пока он устраивался, пока ужинал в ресторане, окончательно стемнело. Поднявшись к себе, он отворил окно и смотрел на вечерний Стамбул. На реки белых огней, льющихся по центральным улицам. На зелено-голубые мечети, как волшебные острова, всплывшие из темных пучин. Две жемчужные нитки мостов, соединяющих Европу и Азию, висели в пустоте, как невесомые, прилетевши из космоса паутинки. Полный золотых огней самолет снижался над городом. Босфор, ночной, черно-синий, был расцвечен множеством плывущих светлячков, красных, голубых, зеленых, и под каждым корабликом, под каждой медлительной баржой дрожало золотое отражение. Глядя на эту ночную красоту, вдыхая морской воздух, Торобов вдруг ощутил облегчение, освобождение от неотступных страхов, забот и погонь. Было чувство, что погони его оставили, опасности отступили, и жизнь перестала напоминать заостренный гарпун. Острие растворилось в чудесной синеве с космическими паутинками, растаяло в густой воде пролива с дрожащими отражениями, утонуло в благоухающем воздухе, в котором бесшумно снижался самолет. И это облегчение, легкость напоминали выздоровление. Болезнь была еще рядом, еще гуляли в теле яды, но душа испытывала счастье, благодарность, предчувствие блаженства.
