— А? Чего? — ошалело выкрикнул вырубала. — Что случилось?
Вася встала, прошлась легкой походкой, кокетливо выгнулась, оттопырила попку и повела бровью.
— Как?
— А? — пришёл в себя Кнут. — Ты что это? — Он подскочил к девице, сорвал платье, выдернул цветок из волос, растрепал причёску. — Сейчас же надень нормальную одежду!
Разбуженный шумом Культя одобрительно кивнул:
— Тлетворные буржуйские штучки… Миазмы капитализма.
Всхлипывая, Вася натянула свои старые бесформенные дерюги.
— Вот так-то. Теперь хоть на человека похожа. — Кнут шагнул к мешку подружки и стал выбрасывать всё подряд.
Рыдающая Вася подхватила зеркальце, расчёску, ещё что-то и сунула под рубаху.
Покончив с капиталистической заразой, Кнут заметил сложенный костёр.
— Ладно, не дуйся, — пожалел он девицу. — Сейчас крыс подкоптим…
Культя подобрал пару хворостинок, насучил волосков из засохших травин и быстро разжёг огонь. Мурлыча под нос, он потянулся к пакету с припасами, боковым зрением ведя наблюдение за девицей. Её розовая кожа, мелькнувшая во время переодевания, вновь пробудила в нём мужские потоки, совсем было угасшие во время суровых скитаний по буржуйскому логову. Он опять ловил и лелеял каждое её движение, сладостно обмирал от случайного взгляда и всё время надеялся, что когда-нибудь она оценит его, как достойного товарища и Коммуниста.
— Пу-у-сто-о! — прохрипел критик, когда его шарящая рука наткнулась вместо крыс на мешок с Калом.
— Кто сожрал наши припасы?! — зловеще спросил Кнут, вглядываясь в лица.
— Только не я, фрр, — пожал плечами Бяка.
— Гора, — сказал Сява, вжимая голову в плечи.
— Это он, — уверенно указал пальцем Кнут.
Однако все попытки вырвать признание у попрошайки разбились о его несокрушимое непонимание существа вопроса.
— Великое множество, — упорно твердил Сява. — Кипа…
В конце концов, решили поискать чего-нибудь съедобного в округе, хотя бы питательной травки или, если повезёт, прикупить подходящих продуктов у первого встречного.
Разбрелись, но недалеко, так, чтобы с ближайших холмов можно было и окрестности осмотреть, и не выпускать из поля зрения мешки с добром.
Первым несчастье заметил Бяка. Он обгрызал кору с небольшого кустика, поглядывал по сторонам, опасаясь претендентов, и неожиданно увидел столб дыма. Ещё ни о чём не догадываясь, вновь наклонился к стеблю, но вдруг насторожился, приподнял голову и, увидев прыгающего вокруг костра Сяву, замер с открытым ртом.
Бешеное пламя взметнулось к небу. Попрошайка бросил последний мешок в огонь и заскакал в диком танце, радостно выкрикивая одни и те же слова: «Гора! Уйма! Масса! Прорва! Груда!..»
Кулак подбежавшего Кнута оборвал его на слове «Куча!» и сбил с ног. Сява охнул, вскочил и принялся растирать ягодицы ладонями, с недоуменным вниманием выслушивая поток проклятий. Постепенно смысл оскорблений начал доходить до него, попрошайка стрельнул острыми глазками в костёр и стал пятиться. Лица товарищей горели пламенем коммунистической ненависти к врагу и классовой солидарностью друг к другу.
— Лишить его Партбилета! — крикнул Культя.
Зрачки Сявы расширились, губы обиженно отвисли, руки затряслись.
— Я… как член Партии… торжественно клянусь… то есть приношу свои искренние…
Кнут грозно надвигался — попрошайка мелко отступал. Дёрнул взглядом вправо, влево, потом резко развернулся и рванул прочь с такой скоростью, что вырубала едва успел моргнуть. Растаяло облачко пыли, и Сявы не стало.
4
Огонь погубил всё. Фантики сгорели, пластиковые бутылки обуглились, даже мотки проволоки расплавились и превратились в бесформенные металлические горошины. Сгорел даже мешок с коммунистическим Калом, что выглядело самым настоящим вредительством. Уцелели только Культин таз да ненужная железяка, неизвестно как попавшая в чей-то мешок.
Кнут кинулся железякой в сторону убежавшего Сявы, сел на землю и угрюмо замолчал. Культя тайком ощупал внутренний карман, в который он заложил фантики от жвачек, конфет да ещё успел-таки сунуть несколько штук на свалке.
— Надо идти, — робко позвала Вася.
— Да, да, — спохватился Культя. — Надо уходить. На север. Домой.
— Ух, ты-ы! Ох-хрр-крр-р, — вдруг сказал Бяка.
На холме, освещенная полуденным солнцем, стояла Проня. В руках она чудом удерживала, по крайней мере, с десяток тыквочек. Радостно вскрикивая, девица ринулась вниз.
— А я всё ждала, ждала. Надеялась. Верила… Сомлела уже, и тыквочки тухнуть начали. Жара такая, а вас всё нет и нет…
— Вот мы, — сказал Культя, не зная, радоваться ему или плакать.
Бяка ловко поймал разогнавшуюся Проню, подхватил падающие тыквочки, сложил их к ногам девицы.
— Извольте, ахрр-р. Это ваше.
— Благодарю. Любезный мужчина — такая редкость…
— Ах-фрр. Очень рад стараться.
— Угощайся.
— Ах-мрр. Какая добротная женщина! Вумен! Вери супер гууд баб! Я только что из-за кордона — там таких нет.
— О-о-о! — совсем растаяла девица. — Кушай, вот эту — она, кажется, получше. Нет, гнилая. Тогда вот эту…
Бяка, давясь и брызгая коричневой мякотью, заработал челюстями.
— Ах, нет! И эта гнилая, — расстроилась Проня. — Протухли все. Солнце. Жара…
— Ничего, мрр. Я так соскучился по настоящей пище, — Бяка подобрал вторую тыквочку. — Там у капиталистов хорошая еда — дефицит, люди жрут что попало, даже трупы. Фрр.
— Ах! Какой ужас! Тогда ещё вот эту попробуй.
Бяка скинул рубаху и принялся за третью. Культя, тихонечко поёрзывая, придвинулся к одной из откатившихся тыквочек. Но, только он успел колупнуть её пальцем, Проня фыркнула, подскочила, пихнула критика бедром и, подхватив плод, любовно положила его перед Бякой.
— Ничего никому не дам, — объявила девица. — Вы меня всё равно любить не хотите. Я теперь всё ему отдам. Всё, всё! Даже свою невинность.
Культя быстренько стал подбирать разлетевшиеся семечки. Проня топнула ногой.
— Ты, морда бесстыжая, семечки мои сожрать хочешь? Без разрешения? Да за такое дело Партбилета лишают!
— А ты сама-то сейчас Партийная? — спросил Культя вкрадчиво.
Бяка подавился куском, замер…
— Я?! — Проня выхватила красную книжечку. — Да я за свой Партбилет им тут всем кое-что поотрывала. Они мне ещё один предлагали, лишь бы я утихомирилась.
— Ах-р-р, какой баб! — радостно воскликнул Бяка. — Вумэн!
Проня распушила губы в довольной улыбке.
— Кажется, объелся, — торжественно объявил Бяка и раскатисто рыгнул. — Уф-р-р, больше не могу…
Девица сложила оставшиеся тыквочки в кучу, села рядом.
— А вы чего тут торчите? — с ехидцей спросила она Культю и Кнута. — Идите своей дорогой. Я вас больше и знать не хочу. У меня теперь новый товарищ ухажёр.
Бяка хозяйской рукой похлопал тыквочки и с самодовольным видом приобнял кормилицу. Проня игриво захихикала, выпустила язык и широко лизнула Бяку от пупка до макушки.
— Ах-мрр, — замурлыкал обжора и полез к девице под тряпки. Вытянув оттуда огромные колышущиеся груди, он стал подкидывать их, перекатывать, щекотать, охая и ахая от охватившего его восхищения. Проня заскулила в блаженстве, потянула Бяку за портки, горячо зашептала:
— Скорей, скорей, где он тут у тебя завалялся?
Бяка с достоинством засунул в ширинку руку по самый локоть и вывалил своё великолепие.
— Вот, фрр, мрр.
Проня встрепенулась. Она плотно прильнула к мужичку, впилась в губы, засасывая их вместе с носом, глазами и всем лицом по самые уши. Уже вдвоём они завозились в отчаянной спешке. Завязки, тряпки, рубахи, штаны, взлетали в воздух и падали, словно подбитые палками вороны, на землю. Культя подкрался к оставленным без присмотра тыквочкам, выхватил две и, стараясь не шуметь, стал быстро отходить. Кнут тоже прихватил парочку. Про Васю все забыли, и она, не умея воровать, уходила без добычи.
— А-а-ах! — вскрикнула Проня и завыла на все лады. Бяка тоже зафырчал и захрюкал.
Культя обмер от страху, оглянулся. Нет, этот вой был не из-за украденных продуктов, это был вой сладострастия.
Трое путников спешно уходили полями, чтобы стороной миновать опасный город Красносолнцевск.
А Проня и Бяка продолжали бешеную любовную оргию.
Ближе к вечеру Бяка вдруг с удивлением заметил, что его милашка больше не скулит, не стонет и не охает, и что он уже давно сношается с трупом. Проня не дышала. На её лице застыла счастливая улыбка, в глазах запечатлелось блаженство…
Бяка слез с туши, перезвездил её несколько раз, поцеловал в лоб и, смахнув скупую мужскую слезу, быстрым шагом направился к границе…
Путешественники спешили на север. День набирал силу. Безоблачное белесое небо источало жар, воздух дрожал, словно в лихорадке. Вдали из небольшого пруда колхозники таскали воду. Весело тренькали цикады, разноцветные мотыльки целовались с цветами.
