Джейн воспользовалась паузой, чтобы хорошенько рассмотреть кухню. По размерам она была почти такая же, как ее собственная, но стены облупились и их явно не мешало заново покрасить. Плетеные сиденья кухонных стульев протерты и продавлены, а пол усеян крошками. Кухонный стол в нескольких местах прожжен. На стене висел радиоприемник, из которого доносилась мелодия кантри.
— Вам нравится кантри? — рассеянно спросила Джейн.
— Да я просто влюблена в кантри, — ответила Кэрол, — как можно не любить музыку, которая дарит нам такие песни, как «Найму я Уино, пусть украсит наш домишко».
Джейн услышала веселый смех. Ее охватили несказанные радость и удивление, когда она сообразила, что это смеется она сама. Сколько уж дней прошло с тех пор, как она последний раз смеялась в голос. Майкл почти не бывал дома, а Паула не была расположена к шуткам. Джейн выглянула в окно, выходящее во двор, и увидела большую собаку Бишопов, которая охотилась за белкой. На секунду Джейн почудилось, что она видит в тех же кустах Паулу, которая охотится за ней.
Было почти два часа. Обычно в это время для нее наступал тихий час. Но она притворилась спящей, когда Паула пришла давать ей таблетки, а потом, улучив момент, когда Паула была в туалете, Джейн, как проказливая девчонка, сбежала из дома. Интересно, давно ли Паула обнаружила пропажу?
Дом Кэрол внезапно содрогнулся от грохота на лестнице. Кто-то буквально скатился вниз.
— Я полетел! — донеслось из холла.
Кэрол как ужаленная вскочила на ноги.
— Эндрю, подожди! Поди сюда!
В дверях появился подросток, весь состоявший из беспрестанно двигавшихся рук и ног. Он подпрыгивал, раскачивался, дергался, казалось, еще немного и он завибрирует как струна. Ни одна мышца его худого тела ни минуты не оставалась в покое.
— Что случилось, мамуля? Я улетаю и вернусь поздно.
— Для начала ты бы лучше поздоровался. — Его мать кивнула в сторону Джейн.
— О! Хай, миссис Уиттекер! У вас все ништяк?
— Спасибо, все прекрасно.
— О’кей! Мамуля, так я побежал?
Он почти успел добежать до входной двери, когда голос Кэрол остановил его.
— Подожди! Тебе же еще надо погулять с дедушкой.
— Селина погуляет! — Джейн услышала, как с треском захлопнулась наружная дверь.
Плечи Кэрол бессильно опустились.
— Все ясно. Селина погуляет. Ищи-свищи эту Селину. Сейчас ее высочество шатается по магазинам, а когда вернется, то скажет, что она настолько устала, что не может гулять с дедом. Если она вообще окажет нам честь своим присутствием! Ой! Я, без сомнения, кажусь вам занудой? — Вопрос прозвучал отчасти риторически.
— Вы кажетесь мне усталой, — ответила Джейн.
Кэрол улыбнулась и села на прежнее место.
— Я воспринимаю ваши слова, как комплимент.
— Кэрол! — Этот голос прорезал тишину, как скрежет железа о стекло. — Кэрол, где ты?
Кэрол закрыла глаза и безнадежно откинула голову назад.
— Следующий номер нашей программы. Папа, я на кухне.
В дверях показалась крупная согбенная фигура. Старый джентльмен выглядел почти достойно, несмотря на запачканную рубашку и мешковатые серые фланелевые брюки. Джейн узнала в нем того самого старика, который пытался удрать из своего дома в первый вечер после ее возвращения из больницы. Она почувствовала сердечное расположение к пожилому человеку. Как она его понимала!
— Я хочу есть, — сказал он. — Где мой ленч?
— Папа, ты же только что поел, — терпеливо напомнила ему Кэрол.
— Нет, — настаивал он, — я не ел. Ты забыла подать мне мой ленч. — Он бросил подозрительный взгляд на Джейн, словно это она могла съесть его ленч. — Кто вы такая?
— Папа, это Джейн Уиттекер. Она живет в доме напротив. Раньше она бегала по утрам с Дэниэлом. Ты же помнишь ее, правда?
— Если бы я это помнил, то не стал бы спрашивать.
Логика ответа была безупречна, и Джейн улыбнулась. Ей понравился отец Кэрол, между ними было так много общего. Пожалуй, это и было единственной причиной такой симпатии.
— Простите его, пожалуйста, — извинилась Кэрол, — но он не всегда бывает так груб.
— Ты что-то сказала? — Старик сердито топнул ногой и в этот момент напомнил Джейн Румпельштильцхена. — Если вы собираетесь говорить обо мне, то я настаиваю, чтобы вы говорили громче.
— Если ты хочешь слышать разговор, папочка, то надень свой слуховой аппарат.
— Мне не нужен слуховой аппарат. Мне нужен ленч.
— Ты уже съел свой ленч. — Она коснулась пальцами пятен на его рубашке. — Вот твой ленч, и еще вот здесь. Видишь? Я же просила тебя подняться наверх и переодеться.
— Какая разница, в чем я одет?
Кэрол подняла руки вверх таким жестом, как будто ей в спину уперлись дулом автомата и она решила сдаться без боя.
— Действительно, какая разница? В этом году писк летней бостонской моды — теплые зимние штаны и вымазанные горчицей рубашки. Правда, Джейн?
Джейн постаралась улыбнуться. «Горчица — лучше, чем кровь», — подумала она. Джейн старалась не смотреть на бледную с сероватым оттенком кожу старика. Было жутковатое впечатление, что его посыпали тонким слоем пепла.
Отец Кэрол начал ритмично качать головой, словно участвуя в разговоре, который был слышен только ему одному. Кроме того, старик играл своими зубными протезами, то выдвигая их языком изо рта, то вдвигая на место. Он перекатывал протезы во рту в такт мелодии кантри, которую в этот момент передавали по радио. Глен Кэмпбелл тосковал о женщине, которая навсегда ушла, ушла, ушла…
— Папочка, я прошу тебя, оставь в покое свои зубы. — Кэрол беспомощно посмотрела на Джейн. — Он нарочно это делает, чтобы позлить меня.
— Где мой ленч? — Старик повысил голос.
Кэрол глубоко вздохнула и пошла к холодильнику.
— Что тебе дать?
— Бутерброд со стейком.
— У нас нет стейков. Я дам тебе салями. Согласен?
— Я не понял, что ты сказала.
— Садись за стол, папа.
Старик выдвинул из-под стола стул и сел.
— Ей тоже сделай бутерброд. — Он указал пальцем на Джейн. — Смотри, какая она худая.
— Нет, нет, спасибо, — ответила Джейн, окинув себя взглядом. Для удобства она, как и Кэрол, была одета в шорты и футболку. — Я не голодна.
— Он ел два часа назад, — заметила Кэрол, намазывая горчицей два куска хлеба и тонкими ломтиками нарезая колбасу. Она положила бутерброды на тарелку и поставила ее перед отцом.
— Что это?
— Твои сандвичи.
— Но это же не стейк! — Он отодвинул от себя тарелку жестом капризного ребенка.
— Ну, папа. Это салями. Я же сказала тебе, что у нас нет стейков. И потом, через пару часов будет ужин. А пока поешь салями.
— Да не хочу я салями. — Он печально покачал головой. — Не вздумайте стареть, — сказал он Джейн, поднялся со стула и гордо зашаркал с кухни. Она слышала его тяжелую поступь по лестнице, затем прямо над головой хлопнула дверь его комнаты.
— И давно он такой? — спросила Джейн. Она не могла разобраться, кого ей было больше жалко — отца или дочь.
— С каждым годом становится все хуже. Мало того, что он оглох, он и слушать-то ничего не хочет. Он стал грубым, сварливым. Никогда не знаешь, что он скажет или сделает в следующую минуту. Прошлой ночью, например, я проснулась около трех часов — я плохо сплю с тех пор, как сбежал Дэниэл — и думаю, пойду-ка посмотрю, что делает отец. Смотрю, он стоит в холле и внимательно смотрит на входную дверь. Я спросила, что он там делает, а он ответил, что ждет, когда принесут утренние газеты, и вообще, где его завтрак? Когда я сказала ему, что мы обычно не завтракаем среди ночи, он заявил, что если я не готовлю ему завтрак, то он сделает это сам. Вы не представляете, Джейн, что он натворил. Он взял десяток яиц, сунул их в микроволновую печь и включил ее на максимум. Через несколько минут я услышала взрыв. Бегу на кухню и что я вижу? Там творится черт знает что. Вид такой, как будто в печку заложили бомбу. Время три часа ночи, а я соскребаю яйца с этого гребаного потолка. Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. — Она покачала головой. Жест выдал ее необычайное сходство с отцом. — Нет, я действительно зануда. У вас такая беда, которую я даже представить себе не могу, а я тут со своими мизерными проблемами…
— Он давно живет с вами?
— С тех пор как умерла моя мать. Уже около шести лет.
— А от чего умерла ваша мать?
Ответ Кэрол прозвучал очень тихо, почти неслышно:
— От рака, от чего же еще? У нее был рак желудка, а потом пошли метастазы.
— Простите.
— Это было тяжело. — Она замолчала, глаза ее были полны слез. — Я была у нее в больнице за несколько дней до смерти. Мама очень мучилась, хотя ей кололи обезболивающие лекарства. Я спросила ее, о чем она думает целыми днями, глядя в потолок, и она ответила: «Я ни с чем не думаю. Я просто хочу, чтобы все это поскорее кончилось».
