В лето по Р. X. 1377 доблестный герцог Альбрехт поднял крест против Литвы для того, чтобы получить достоинство рыцаря: ибо он справедливо думал, что золотые шпоры рыцаря гораздо больше к нему пойдут, нежели серебряные шпоры оруженосца. Вместе с ним село на коней пять графов и множество рыцарей и оруженосцев. Такого прекрасного ополчение никогда не было видано: оружие и убранство на людях и на конях слепило глаза своим блеском. Ни одному городу, ни одной стране на своем пути крестоносцы не делают ни малейшего зла. В Бреславле герцог приглашает к себе на пир прекрасных дам; они нарядны, как лес в цветущем мае, и замок полон веселья, танцев и смеха. Другой праздник в Торне, в Пруссии, где блещут алые уста и румяные щечки, жемчуг, венки и ленты. Танцам нет конца, и все идет честь честью. Оттуда ополчение едет в Мариенбург, где живет гроссмейстер Генрих Книпроде; благородный хозяин принимает герцога с полным парадом и щедро угощает гостей добрыми напитками и роскошными блюдами. Но особенно привольное и широкое житье, совсем как при дворах, пошло в Кенигсберге. Благородный герцог открывает ряд празднеств обедом в замке. Каждая смена блюд возвещается звуком труб, на золотых блюдах разносят горы жарких и печений и в золотых чашах искрятся французские и австрийские вина.
Наконец, начинаются сборы в Литву: ведь из-за нее гости и съехались. Маршал советует всем запастись съестными припасами на три недели, и все, не жалея денег, закупают даже больше, чем нужно. Тогда гроссмейстер объявляет поход в честь австрийцев и Богоматери. На берегу Мемеля приготовлено 610 барок, и лодочникам приходится работать, не покладая рук, от полудня до вечера. На другом берегу тысяча человек отправляется вперед, пролагая топором путь среди зарослей, а войско движется за ними по равнине, изрытой рвами, ручьями и болотами. Ах, куда лучше скакать по венгерской равнине. А то тут только и знай, что слезай с лошади да опять на нее садись, прыгай через рвы, да пригибайся к луке в лесу, где ветви так и норовят схватить всадника за ворот. Тут уже никому не до шуток и не до смеха. Пришла ночь; надо располагаться на ночлег; нечего и говорить, что спать приходилось, где попало. Но на другой день рыцари вступают в землю язычников и радостно пускают лошадей рысью. Впереди идет, по обычаю, Рагнитская хоругвь, затем хоругвь св. Георгия, за ней Штирийская, гроссмейстерская и Австрийская. И еще много других хоругвей реет в воздухе. Гордые христианские герои разукрасили шлемы венками и султанами; золото, серебро, драгоценные камни и жемчуг, дары благородных дам своим верным служителям, сверкают на солнце. Но вот, наконец, и деревня. Рыцари бросаются на нее, как гости, которых не пригласили на свадьбу, и открывают с язычниками бал: полсотни этих несчастных убито, деревня сожжена и пламя высоко поднимается к небу. Тогда граф Герман Силли вынимает свой меч из ножен, потрясает им в воздух, говорить герцогу: «Лучше быть рыцарем, чем оруженосцем» — и посвящает его в рыцари. Герцог, в свою очередь, вынимает свою шпагу и в честь святого христианства и Приснодевы Марии производит в рыцари всех, кто ему представляется. После этого начинается грабеж страны. Бог оказал такую милость христианам, что язычники дали захватить себя врасплох. Это им дорого обходится: их колют и режут. В округ было много людей и добра: сколько убытка для язычников, сколько поживы христианам! Ах, как тут было хорошо!
Ночь была не так весела. Литовцы произвели нападение: приходилось получать удары, не видя врагов; но зато слышно было, как они рычали, словно дикие звери. На другой день маршал выстроил войско, каждый стал под свое знамя в свой ряд. Язычники продолжали кричать в зарослях, но это им не помогло. Много их было перебито, много было забрано у них женщин и детей. И смешно же было смотреть на этих женщин, у которых было привязано по два ребенка, один спереди, другой сзади, и на этих мужчин, которые шли отрядами, связавшись друг с другом, будто на своре. День был удачен, и потому вечером затеян был веселый пир: там без конца подавали гусей, кур, баранов, коров и мед, и он длился до самого отхода ко сну. Чтобы не повторилась та же история, что накануне, маршал велел построить крепкую изгородь и расставил часовых, благодаря чему эту ночь можно было спать спокойно.
На третий день ополчение вступает в другой округ. Тут те же подвиги: язычников травят точь вточь, как лисиц или зайцев, а вечером граф Герман Силли угощает герцога австрийского и новых рыцарей. Провизия для этого ужина приехала из порядочной дали: на нем был подан олень, затравленный за 200 миль от лагеря, и вина все были из Виппаха, Лютенберга и Рейзаля.
Так прошла неделя. Целых три округа было опустошено. Дым от сожженных деревень застилал весь горизонт. Но тут настала непогода: пошли дожди с градом, провизия начала портиться, и стало быть об удовольствии не могло заходить больше и речи. Тогда ополчение трогается назад, к Мемелю, через овраги и болота. В Кенигсберге рыцари и австрийцы, поздравив друг друга с успехом, расстаются, и приятно подумать, как все хорошо кончится! В Ризенбурге герцог получает от герцогини известие, что у них родился сын: какая радость для Альбрехта, у которого это был первый ребенок! Вновь начинаются балы. В Швейднице герцогиня, сама родом из Австрии, устраивает царски щедрый прием: все даром, на свои деньги нельзя купить даже яйца. Дамы и девицы — верх любезности, и три дня проходят очаровательно. Но вот, наконец, и Австрия. Всякому благородному человеку советую я служить св. Георгию и памятовать о словах: «Лучше быть рыцарем, чем оруженосцем», если он хочет, чтобы хвала украсила его имя. Вот совет, который даю я, Петр Зухенвирт».
Рассказ старого поэта вполне сходится с показаниями, оставленными нам историками. Эта война, которую рыцари и их гости вели в Литве, была совершенно безопасна для них и беспощадна для литовцев. Против язычников все дозволено. Убивать не только мужчин, но и женщин и детей, жечь жатвы и жилища — это значить, по тогдашнему выражению, вести войну в честь св. Георгия, exercere militiam in honorem sancti Georgii. За этими походами следует настоящая торговля язычниками: благородные крестоносцы уводят пленников к себе домой, чтобы показывать их там, как невиданных зверей, а командоры и даже гроссмейстер своих пленных пускают в продажу. Некоторые пограничные чиновники прямо живут этой торговлей. Нужно повторить, что эти крестоносцы совсем не думают об обращении неверных; герцог австрийский приехал в Литву только затем, чтобы заслужить рыцарские шпоры, а какими подвигами, это мы сейчас видели. Что касается тевтонов, то хотя и несправедливо упрекать их, будто они нарочно не хотели завоевывать Литвы, но все же нельзя не признать, что они были очень рады иметь по соседству с собой отъезжее поле для охоты на язычников. Время от времени, раз или два в год, чаще летом, но иногда и зимою, они приглашают к себе со всего христианского мира любителей приключений, чтобы вместе поохотиться. Они берут на себя заботу о всем, не забывая и охотничьей закуски: с ними едет провизия, вино и посуда. Орден руководит походом, поддерживает дисциплину, посылает разведчиков, которые прокладывают дороги через леса, и понтонные отряды, которые строят мосты через реки. Каждый крестовый поход ему дорого стоит: нужно делать гостям подарки, их надо принимать на широкую ногу, им приходится давать деньги взаймы, когда у них в кармане оказывается пусто, и выкупать их из плена. Но тевтоны охотно готовы на все эти жертвы, лишь бы у Европы не открылись глаза, и она продолжала верить, будто орден стоит пограничным стражем христианского Мира. Самым действительным средством при этом служили те пышные торжества, которые он устраивал для благородных путников по возвращении их из походов на Литву. В великолепном шатре накрывался круглый стол, за который садились при звуке труб и цимбал десять признанных храбрейших рыцарей, и имена их прославлялись потом поэтами во всем христианском мире. Эти рифмованные рассказы так же воспламеняли мужество, как в былое время проповедь Петра Пустынника или св. Бернара, и, благодаря всей это комедии, существование ордена продолжало казаться нужным. Но когда с обращением Литвы в христианство ему придется прекратить лицедейство, то у всей Европы явится в голове та мысль, которую позднее так выскажет Лютер: «На что надобны крестоносцы, которые не ходят в крестовые походы?»
Войны и усобицы. Падение ордена.
Литва приняла христианство в 1386 г. В этой своеобразной стране был тогда князем удивительный человек, по имени Ягайло. Это был своего рода языческий философ, строгий друг правосудия, страстный охотник, поклонник лесов и пенья соловьев и вместе с тем храбрый и искусный воин; но он не искал войны и жил в мире со всеми своими соседями, за исключением ордена, который беспрестанно вынуждал его браться за оружие. В этом язычнике не было ни капли фанатизма, у него рука не поднималась на миссионеров, и он поддерживал дипломатические сношение с римской курией. Его то судьба и сделала великим государем, отмстившим за Литву. После смерти короля Людовика поляки, не желая признать королем Сигизмунда Люксембургского, отправили посольство к своему соседу Ягайло, предлагая ему корону, если он согласится принять христианство. 15-го февраля 1386 г. этот язычник крестился; три дня спустя женился на Ядвиге, дочери покойного короля, а через несколько недель короновался. Вернувшись на родину, он загасил священный огонь, горевший в Вильно, перебил священных змей и занялся обращением своего народа в христианство. С литовцами дело пошло, как некогда с саксами: многие давали себя крестить из-за одних рубах, которым дарились новообращенным, и нужно было следить, чтобы чересчур рьяные не крестились по несколько раз для пополнения своего гардероба. Для Литвы наступило то время, когда боги исчезают сами собой, и Ягайло — или Владислав Ягеллон, как он зовется, став христианином и польским королем, — не встретил серьезного сопротивление в своем народе. Он заставлял своих подданных толпами входить в ручьи, где их крестили, давая одно и то же имя всем мужчинам и одно и то же всем женщинам; таким-то путем Литва вступила в христианское общество. Несколько лет спустя Ягеллон сделал великим князем литовским своего двоюродного брата Витовта, который был ему верным наместником и союзником. Польша и Литва составили как бы одно государство, и их соединенные силы направились против тевтонов.[17]
