— Э, парень, что-то тебе не ладно, — подтвердил очевидное Тоша и благоразумно убрался спать в другой конец барака. Бегдашич посмотрел на хворого соседа и высказал предположение, что Игнашка подхватил легочный жабс: болезнь очень неприятную, но довольно быстро излечимую в хороших условиях. Разумеется, ни лекарств, ни нормальной еды никто бы Игнашке не дал, поэтому он положился на волю Заступника и постарался заснуть.
Утром его глаза слезились еще сильнее, и ко всему прочему добавился еще и кашель. Игнашка как мог оделся потеплее и вместе с верной лопатой отправился к котловану. Легочный жабс никому и никогда не давал отсрочки от работы, тем более тем, кто трудится на государевой стройке. Несмотря на отвратительное самочувствие, Игнашка работал лопатой по-прежнему быстро и ловко, и в земле ему мерещились золотые и серебряные кружочки монет.
Вечером Игнашка уже привычно потер глаза и увидел на пальцах кровь. Бегдашич закряхтел и ушел в дальний угол: так Игнашка остался без соседей и теперь словно лежал на особой, ничейной территории. Кашель усиливался, воздух с трудом проходил в горло, и кровавые слезы застилали мир темной пеленой.
Любому земному врачу хватило бы одного взгляда на Игнашку, чтобы поставить диагноз: болезнь Траубера, начальная стадия. Вызывающий ее синтетический вирус был специально создан для зачистки обитаемых планет под колонизацию, но так и не был использован: Иоахим Траубер синтезировал его в своей лаборатории буквально за год до полного установления Гармонии, а она потом заклеймила ученого как врага разума, совести и человеческого рода. Траубер был приговорен к Туннелю, а пробные капсулы, уже заброшенные на ряд планет, никто находить и изымать не стал, и болезнь Траубера — с описаниями симптомов и способов лечения — осталась только в учебниках для медицинских вузов.
Лекарник соизволил прийти наутро, издали посмотрел на Игнашку, который — всем было ясно — готовился отдать душу на суд Заступника и выбежал из барака, закрывая нос и рот рукавом. Через четверть часа прорабы, мастера и архитекторша узнали, что в лагере вербованных появилась непонятная зараза.
Это было очень неприятно, однако не смертельно. Болезни появлялись в Аальхарне каждую осень, то легкие, то тяжелые, и большой проблемы в новом заболевании никто поначалу не увидел. Строительство силами инквизиторов и армейцев оцепили по периметру так, чтобы ни одна крыса не выскочила, руководство надело тканевые маски, закутав рты и носы, в столицу отправился гонец с отчетами по работе за неделю и информацией о болезни, а завербованных, в том числе и из зараженного барака, погнали пинками и плетьми на работу. Все, в том числе и сами рабочие, были в курсе того, что жизнь их никому тут не нужна — сдохнут эти, так пригонят новых — а вот строительство нужно продолжать любой ценой.
Игнашка умер после обеда. Возможно, он кричал от боли; пришедшие в барак рабочие увидели его труп и испуганно принялись обводить лица кругами Заступника. Все прекрасно понимали, что просто так начальство маски не наденет, но чтоб дело дошло до мертвеца с кровавыми потеками слез на щеках — нет, это было слишком жутко. Пока работники негромко переговаривались по поводу смерти Игнашки и страшной заразы, свалившейся на строительство, пока находили чистые тряпки, чтобы замотать лица, пока похоронная команда выносила из барака страшный труп, уже начавший раздуваться и распространять жуткий смрад, один из вербованных, Алька, которого отправка на строительство спасла от петли за разбойные дела, решил попробовать прорваться через оцепление, пользуясь тем, что инквизиторам и армейцам как раз подвезли обед, и они больше были заняты своими металлическими мисками, а не наблюдением за лагерем.
Впрочем, профессиональные военные и братья инквизиторы, умевшие владеть оружием не хуже армейцев, были вовсе не то же самое, что дряхлые охранцы в родной деревне Альки, способные палить только солью по мальчишкам, наведывавшимся в чужие сады за добычей. Один из инквизиторов, заметив крадущегося рабочего, метнул в него нож, которым только что кромсал неподатливый кусок солонины, и попал в горло. Хрипя и захлебываясь кровью, Алька свалился в мокрую траву. Стоявшие в оцеплении посмотрели на него с равнодушием обывателя, взиравшего на привычную вещь, что каждый день торчит перед глазами. Попыток побега они ждали с той минуты, когда услышали о трупе.
Швырнувший нож инквизитор отложил свою солонину, натянул спущенную перед едой маску и подошел к умирающему Альке.
— Какой хитрый, — промолвил инквизитор, а затем выдернул нож и полоснул еще раз — чтобы уже наверняка.
На следующее утро хлынул такой ливень, что продолжать работы никак не представлялось возможным.
А в бараках обнаружилось уже семеро заболевших.
«…едва не начался бунт: завербованные хотели покинуть лагерь и разойтись по домам. Если бы не один из инквизиторов, Мюнц, который обратился к ним с искренней и проникновенной речью и убедил остаться здесь, принимать лекарства, которые составили лекарники и не нести заразу своим же родным и близким, то все могло бы закончиться большой кровью. Местные жители не знают о болезни: оцепление мы объяснили возможностью побегов».
Дина отложила перо и посмотрела в окно. Она квартировала в доме местного купца, который пустил столичную гостью на постой не за плату, а за честь принимать столь важную особу. Сейчас купец был в отъезде по делам трех своих лавок, немногочисленные слуги Дине не докучали, на строительство она пока не ходила и проводила время, составляя отчеты о событиях в лагере для государя — официально, и для шеф-инквизитора — более приватно.
«Возможно, ваша бдительность помнит наш давний разговор в придорожном трактире, когда я рассказала легенду о подземном городе. Мои опасения сбылись. И пускай сам город не найден, но чума, насланная Заступником, вырвалась на свободу и теперь пожирает тех несчастных, что попались ей на пути. Люди держатся относительно спокойно, ведь разные болезни в Аальхарне не редкость, однако я понимаю, что это не какая-нибудь безвредная хворь, которую наш добрый Олек исцелил бы простейшим лекарством из своей сумки. И мне по-настоящему страшно. Наверное, впервые в жизни. Конечно, ваши пыточные — тоже не подарок, но там я хотя бы знала, что невиновна в смерти старой Мани. А теперь у меня подобной уверенности нет…»
С кончика пера едва не сорвалась клякса; Дина опустила перо в чернильницу и подумала, вслушиваясь в мерный стук дождевых капель по карнизу, стоит ли написать о том, что все это время не давало ей покоя. Затем она медленно вынула перо и вывела аккуратным почерком с легким наклоном влево:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
