— Так вытащите его, — с недоумением посмотрел на них Оллон.
— Пробовали, орет, — еще менее понятно ответили воины.
— Эй, чего случилось-то? — спросил граф у несчастного.
— Нога! Огнем горит! Словно зверь какой куснул и зубами держит, — с мукой в глазах ответил воин. — Как начинаю ногу назад тянуть, еще хуже становится.
— Раскопать! — скомандовал Оллон. — Посмотрим, что там.
Через четверть часа, когда ногу освободили, Оллона чуть не затошнило. Яма оказалась ловушкой, наступив на которую, воин проваливался вниз, раздирая голень острыми зубьями в длинные лоскуты. Какая-то сволочь вкопала в землю деревянный обруч с обращенными внутрь шипами. И вкопала прямо на той тропе, по которой шли за водой.
— Не жилец, — мрачно сказал кто-то сзади. — Поганая смерть. Антонов огонь убьет.
— Можно ногу отрубить, — возразили ему. — Лекаря бы ему.
— Лекарь с королем ушел, — возразили в ответ.
— Рану замотайте покрепче, — граф с содроганием смотрел на прорезанную до самых костей голень, из которой ручьем хлестала кровь. — И молитесь за него. Бог даст, выживет. А не даст, так что же теперь… Все под ним ходим.
— Ваша милость, — обратился к графу сотник из Брешии. — Тут наших, которых схоронили вчера, выкопал кто-то.
— Зачем? — раскрыл рот Оллон.
— Не знаю, — мрачно ответил могучий сотник и бородой до пупа. — Но головы им отрезали. Не иначе колдовство злое, ваша милость. Воины волнуются. Как бы бунт не вышел. Воины говорят, что с колдунами биться не станут, лучше домой уйдут. Они колдовства очень опасаются.
* * *
Огромный лагерь франков лениво раскинулся перед воротами Новгорода, надежно закрывая выход из города. Князь вендов на переговоры идти не хотел, а франки не хотели идти на приступ. Не бывает таких лестниц, по которым на такую верхотуру забраться можно. Да и не мастаки франки на стены лазить, положа руку на сердце. Дагоберт сидел, обхватив голову руками. С едой было плохо. Тут ее не было почти совсем, а обозы из Франкии еще не пришли. Воины ловили рыбу и пытались бить зверя, который поблизости почти не водился. Приходилось уходить дальше в леса, туда, где еще мало было людей. Там воины загоняли оленей и зубров, забивая на мясо целые стада. Частенько из лесной чащи летели дротики и стрелы, но это никого не останавливало. А вот то, что произошло потом, все сильно изменило.
— Ваше величество! — граф Сихарий вошел в палатку короля. — Венды на том берегу какие-то мешки в лодки грузят. Что-то хотят в город перевезти. Не иначе, еду.
Дагоберт жил по-простому. Огромный шатер достался ему еще отца, и он видел много походов. Мебель тут была самая незамысловатая. Ее и мебелью назвать было нельзя. Кое-как сколотили из досок стол и лавки. А в закутке, за занавеской, стояла простая кушетка, на которой король спал, постелив на жесткое дерево несколько плащей попроще. Да и ел Дагоберт почти то же самое, что и воины, делая это напоказ. Никаких излишеств в походе он себе не позволял. Только волосы его, густой рыжеватой волной спускающиеся до самого пояса, верный слуга расчесывал ежедневно, с трепетом касаясь их. Волосы членов царственного рода были священны.
— Плохо, — поморщился король.
Они уже пробовали подплыть на плотах со стороны реки, но их расстреляли с башен совершенно издевательским образом. Воины, которые видели, как лопающиеся от сытости горожане с довольным видом прогуливаются по стенам и показывают им голые задницы, медленно зверели. Но им ничего не оставалось делать, только ждать и думать, как перекрыть поставки еды. Без этого город с тысячами обывателей очень скоро начнет умирать от голода. И сегодня вот опять везут съестное. Но это оказалась совсем не еда…
— Святой Мартин, помилуй нас! — вопль раздался с ближнего к крепости конца лагеря.
— В бога… душу… мать! Разрази меня гром!
— Проклятье! — крики раздавались все ближе, и они сопровождались какими-то глухими ударами.
— Пойди, посмотри! — кивнул Дагоберт слуге и тот понятливо кивнул, выскочив наружу. Он вернулся совсем скоро. Глухие удары и вопли только усиливались.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Там! — тыкал рукой слуга. — Там! Венды!
— Да что венды? — начал злиться король.
— Там венды головами со стен бросаются, ваше величество! — прошлепал белыми от ужаса губами слуга.
— Как бросаются? Какими еще головами? — выпучил глаза король.
— Со стен бросаются. Камнемет у них… — путано пояснил слуга. — А головы это воинов наших, государь. У них ведь затылки бритые, бороды и хвосты на макушках. Их ни с кем не перепутать. Не иначе, герцога Бобона воины, больше-то и некому.
— Почему Бобона? — нахмурился король.
— Так его голова первой прилетела, ваше величество, — боязливо ответил слуга.- У него шрам на щеке приметный, на звезду похож, я его сразу узнал. А если бы шрама не было, не узнал бы. Она, голова, то есть, в лепешку вся… Страх-то какой! Не привели господи!
— Герцогов позови, — сжал скулы король. — Скажи, я их к закату на совет жду.
— Там вот еще что, ваше величество… — все так же несмело сказал слуга. — Тела по реке плывут, много… Каждый день плывут. От самых гор, где лангобарды стоят. Их это тела, по одеже видно, и они тоже без голов все. Воины злятся, государь. Говорят, неправильная это какая-то война. Ни битвы славной, ни добычи, ни баб, ни даже еды. Опасаюсь я, как бы до бунта дело не дошло.
— Ничего, я найду, чем их занять, — криво усмехнулся Дагоберт. — Хотите битвы, ну так будет вам битва. И что-то мне кажется, что это мы сами в осаде сидим, а вовсе не венды. И теперь понятно, почему это со мной князек Само встречаться не хочет. Его в городе просто нет. И вот еще что, ромея того ко мне приведи. Скажи ему, что пора жалование отрабатывать.
Дагоберт раздраженно ходил по своему шатру, а его губы шевелились. Он любил иногда поговорить сам с собой, изрядно пугая прислугу этой своей привычкой. Он шептал.
— Виллебад, продажная тварь! Где же тебя носит? И тебя, и все бургундское войско!
Глава 35
Две недели спустя. Июнь 631 года. Баварская граница. Земли дулебов.
Староста Любим вел по лесу полторы сотни мужиков. Народ подобрался к таким делам привычный. По лесу все ходили тихо, да так, что даже тонкая веточка под ногой, обутой в кожаный поршень, не хрустнет. Тут шуметь понапрасну нельзя. Спугнешь ненароком, и выскочит из кустов сердитый лесной хозяин, махнет походя когтистой лапой, и все! Отбегался охотник. От медведя даже на коне непросто бывает уйти. Потому по лесу в опаской надо ходить. Волки могут обложить, или свинья с выводком попадется. Они, свиньи, когда с выводком, злющие, просто спасу нет. Народ собрался в роте все больше зрелый, семейный, от двадцати до тридцати весен. Все крепкие, все с копьем и луком сызмальства. Ну, и с топором, как без этого. Голова у всех на месте, чай, жены и дети дома ждут.
После того разговора с князем руку Любима осмотрел княжий лекарь. Ничего толком не сказал, только нос свой ромейский поморщил. Дал вонючую растирку какую-то, велел руку разминать и прокаленный песок в холщовом мешке прикладывать. И вот ведь чудо! Пальцы на левой руке, что у Любима еще полгода назад почти не гнулись, теперь-таки понемногу гнуться начали. А еще они раньше прикосновений не чуяли. Хоть иглой их коли. Необычно так. Мизинец, безымянный и половина среднего. Полпальца чует, а полпальца нет. Колдовство какое-то! Но теперь по руке словно горячие муравьи ползали, и кусали ее. Любим той боли до слез радовался. Ни щит, ни нож он той рукой в полную силу держать пока не мог, но надежда после слов князя появилась. И не надежда даже, а вера, жаркая неистовая вера.
Их участок у самой границы был, и дозорная башня отсемафорила недавно, что большой обоз идет. И вроде просто все, и понятно, и все равно чудом каким-то кажется. Отряд Любима залег в кустах вдоль дороги. Тут другого пути к Новгороду и не было. Все боковые тропы на полсотни миль завалены были так, что даже рысь не проберется, не то, что обоз из Бургундии. Любим сам эти пути и завалил деревьями, плотно уложенными крест-накрест. Через пару лет там пойдет молодая поросль, оплетет своими побегами упавшие стволы, и тогда уж совсем никакой возможности пройти не будет. Проще новую дорогу прорубить. А в лесу оно ой как непросто.
