…И они подошли к кустам смородины, чтобы посмотреть на мертвого убийцу. И он лежал спиной к ним. И перевернули его. И молчали, потому что языки их окаменели.
В свете горящих факелов благообразное лицо Салманова кажется зловещим и страшным. Тонкие губы, покрытые кровавой пеной, продолжают улыбаться. И в выцветших глазах стынет белый туман.
Вот так, с помощью Черной Кебире, Салманов вырвался из смертельного лабиринта и победил Оборотня. А то обстоятельство, что Оборотнем оказался он сам — сути дела не меняет, это всего лишь деталь.
Глава 9
ОСВОБОЖДЕНИЕ
На губы медлительных женщин падают желтые листья…
Ф. Х. Дагларджа
1.
21 декабря того же года. Комната в студенческом общежитии. За окном высокое зимнее солнце. Ветер раскачивает голые тополя.
Ибишев лежит на кровати головой к окну. Рядом с ним стол, застеленный старыми газетами с липкими разводами от домашних варений и хлебными крошками. На столе железная банка из–под рыбных консервов, полная окурков, и блюдце с очищенным яблоком. Яблоко словно изъедено ржавчиной.
Часть стены между вешалкой и дверью сплошь залеплена плакатами и календарями из журналов. На табуретке, прямо посередине комнаты, стоит магнитофон с приставными колонками. Под столом — перегоревшая электрическая печка и три чемодана.
Ночью, после того, как выключают свет, на стены выползают тараканы. Кроме Ибишева в комнате живут еще двое студентов. Сейчас их нет.
Он лежит в одежде, в свитере и мятых костюмных брюках, уставившись неподвижными глазами на невысокую спинку кровати.
Неважно, когда именно Ибишев обнаружил у себя первые симптомы болезни. В августе, в октябре или, может, в конце ноября — годится любое число. В его постепенно угасающей памяти время потеряло всякое значение. Зато прекрасно сохранилось первоначальное ощущение того безграничного отчаяния, которое охватило его, когда он, наконец, со всей определенностью понял, что с ним происходит.
Он стоит в темной кабинке туалета со спущенными брюками и, оттянув трусы книзу, рассматривает красно–коричневый болезненный бубон на половом органе. Надавив кончиками ледяных пальцев на пульсирующий нарост, Ибишев морщится от острой боли. Его начинает знобить.
Он опустился на корточки и, обхватив голову руками, заплакал.
С того дня он больше не ходит на занятия.
Теперь его все время знобит. Кровь, отравленная трипонемами, стала жидкой и горькой и больше не может согреть его.
Трипонемы–убийцы.
Ибишев представляет их себе в виде шелковистых червей с твердыми коричневыми головками и множеством коротеньких цепких лапок. Когда он закрывает глаза, ему кажется, что он видит их там, внутри себя, в зыбком красном мареве, методично выгрызающих острыми челюстями кусочки кровоточащего мяса из его плоти.
Ибишев вычислял их в течение месяца с помощью Большой Медицинской Энциклопедии, взятой в библиотеке. Статью про трипонемы он аккуратно вырезал и спрятал в нагрудный карман пиджака.
Он знает, что будет с ним дальше, если не начать немедленное лечение.
Иногда ему кажется, что черви уже съели все его внутренности. Без остатка. И теперь он просто пустая оболочка, внутри которой темнота и холод, и черви, висящие на стенках. Они готовятся к последнему броску. И когда наступит время, они прогрызут миллионы крошечных дыр в его теле и выберутся наружу. И он проснется, весь облепленный ими с ног до головы.
Ибишев представляет себе, как черви–трипонемы плывут по кровеносным рекам, словно морские змеи, выставив хитиновые головы над поверхностью. Плывут наверх, к затылку и вискам. И… торопливо высаживаются на марсианскую поверхность мозга. И, раскрыв челюсти, с наслаждением погружают их в пульсирующую мякоть. Все глубже и глубже. И голова Ибишева начинает разрываться от боли, и перед глазами плывут желто–красные пятна.
Два часа ночи. Он садится на край кровати, сжимает виски руками и изо всех сил пытается сопротивляться смертельным трипонемам. В комнате темно. Из–под двери отчаянно сквозит. В тишине слышно ровное дыхание спящих и тиканье будильника на столе. Ибишев сжимается в комок и старается не двигаться, потому что, если он двинется, то обязательно заденет шаткий стол: упадет стакан, или тарелка, или книга, и кто–нибудь проснется и включит свет и будет спрашивать «Что случилось?», и тогда голова непременно разорвется от боли.
Ибишев боится, что его болезнь станет заметной. Он боится что те, двое, которые живут с ним в этой комнате, могут услышать, как скрипят челюсти розовотелых червяков в его измученном теле. Но те, двое, всегда слишком сильно шумят. По утрам один из них тридцать раз отжимается от пола и поднимает гантели. От него пахнет потом. Другой, сидя в одних спортивных финках на табурете, громко поет и нарезает хлеб для завтрака. По вечерам, окутанные сигаретным дымом, они играют в нарды.
На всякий случай Ибишев не снимает свитера. Толстый свитер хорошо приглушает звуки жующих челюстей. Поэтому теперь он спит не раздеваясь.
Он достает из чемодана банку абрикосового варенья. Последняя. Осторожно снимает крышку. В бледных солнечных лучах дольки абрикоса в густом сиропе кажутся прозрачно–золотыми. Ибишев находит чистую ложку и начинает медленно есть, тщательно смакуя каждый кусочек.
От сладости ломит зубы.
Ибишев думает о той женщине из дома на окраине. Вспоминает, как она лежала, прикрыв живот влажной от пота простыней. Ее обвисшую грудь с коричневыми сосками. Ее запах, ее сухие губы. Ее усталую улыбку.
Она сама помогает ему и говорит:
— Не бойся.
Гладит его плечи, обнимает и говорит:
— Не спеши.
Женщина растет в темноте, заполняет собой всю комнату, становится огромной и бесформенной, и тело ее кажется бесконечным пространством плоти. Он трогает рукой ее огнедышащее лоно и смеется.
Ибишев не чувствует к ней ненависти. Он не винит ее. Он вообще не думает об этом. Великий дар узнавания спас его от ненависти. Ибишев все понял еще тогда, стоя у дверей, узнал по причудливым знакам, расставленным на его пути. Розовые помпоны на тапочках, и кошка, и занавеска в окне…
Дар узнавания — проклятие и путь к освобождение. Он идет навстречу неизбежному с широко открытыми глазами.
Ибишев ест варенье и смотрит в окно.
Когда наступят сроки, и тело его, пожираемое червями–трипонемами, совершенно разрушится и обратится в сухую пыль, он обретет, наконец, желанное освобождение. И душа его отделится от мертвой плоти и станет легкой и свободной, и никто больше никогда не увидит его отражения в зеркале. И он будет ходить в толпе людей по бульвару в Денизли, и будет лето, и в бильярдной будет играть музыка. И никто не узнает его.
Ибишев пытается вспомнить лицо пеннорожденной. Но ничего не выходит. Джамиля — Зохра скрыта от него непроницаемым покрывалом.
Разваренная абрикосовая мякоть тает во рту.
За окном начинает смеркаться. В здании напротив зажигаются окна. Женщина вешает белье на балконе. Ибишев выбрасывает пустую банку из–под варенья в мусорное ведро и пересаживается на кровать. Его знобит. За стеной играет музыка. Он по–прежнему один, те, двое, еще не вернулись, и он рад этому.
Ибишев сидит неподвижно, уставившись в сгущающуюся темноту.
Вначале появляются благородные огненные змеи. С шипением они проносятся перед ним, касаясь лица обжигающим шлейфом искр и пара. Как только исчезает последняя змея, с потолка начинают медленно падать хлопья теплого пепла. Пепел бесшумно кружится по комнате, словно снег. Ровным слоем ложится на стол, кровати, пол. Ибишев смеется и, подняв голову, смотрит на потолок, чтобы определить, откуда берется этот пепел. Но оказывается, что потолка нет. Вместо него — бархатное небо с полумесяцем, вырезанным из фольги.
От пепла першит в горле. Ибишев жмурится. Когда он, наконец, открывает глаза, оказывается, что с неба падает вовсе не пепел, а буквы. Тысячи, миллионы, миллиарды крошечных букв. Ибишев раскрывает ладони и пытается поймать их. Он вскакивает со своего места и начинает гоняться за ними по всей комнате, натыкается на стол. На пол падает стакан, разбивается. Ибишев хочет собрать осколки, но вдруг понимает, что стоит по колено в холодной воде среди пышных морских водорослей. Задыхаясь от смеха, Ибишев ходит по комнате, а потом, набрав воздуха в легкие, ложится лицом в эту холодную воду, и она плавно качает его из стороны в сторону И он видит, что весь пол под водой усыпан буквами. И буквы сами собой складываются в слова. Он пытается прочесть то, что получается. Но слова слишком быстро меняются.
Вода относит его под стол. Ибишев переворачивается на спину и наблюдает за тем, как стол стремительно растет куда–то в небо. Ножки его превращаются в гигантские столбы. Он пытается ухватиться за них, но столбы скользкие, словно их намазали жиром.
