– Вы были правы, Александра Владимировна, у молодого человека ярко поставленный английский, без вкрапления американизмов. Но некоторые слова он произносит не совсем правильно, – он опять взглянул на лист. – Удивительно, что в написании стихотворения не допущено ошибок, даже орфографических. – Повернулся ко мне: – Сергей… э-э-э…
– Александрович, – подсказал я.
– Сергей Александрович, откуда вы так хорошо знаете язык? У вас родители им владеют?
– Нет, родители изучали немецкий. А я… (чего сказать-то?) просто начал понимать, а потом и говорить…
– Да? – удивленно поднял брови декан. – Интересный поворот. Ну, не хотите говорить… впрочем, неважно.
Кокошин чуть помолчал, пристально меня разглядывая, затем сказал:
– Сергей Александрович, вы бы не хотели перейти в школу с углубленным изучением английского языка? С последующим поступлением в университет. Это даст вам в будущем очень большие перспективы.
Усмехнулся про себя: а если, например, я сейчас запою, как Карузо, то в консерваторию позовёте? И про будущее говорит. Уж про него-то я лучше вас знаю. Всё, что случится… Нет, конечно, предложение заманчивое, ничего не скажешь, но не стоит торопиться. Надо хорошо подумать.
– Я вас не тороплю, подумайте, – продолжал Кокошин, будто прочитав мои мысли. – Конечно, можете и эту школу закончить, Александра Владимировна отличный учитель, я её прекрасно знаю. А после десятого класса, я буду ждать вас в приёмной комиссии. Кстати, – Кокошин взглянул на учительницу, – Александра Владимировна, я рекомендую поставить Сергею высокую оценку. Заслужил.
Он взглянул на свои золотые часы и поднялся.
– К сожалению, мне пора. До свидания, Александра, – поклонился декан Травиной, повернулся ко мне, – до свидания, молодой человек.
– До свидания, – кивнул я в ответ, тоже поднявшись.
Декан направился к двери, а я повернулся к англичанке:
– Александра Владимировна, Савин Олег тоже хочет стихотворение рассказать.
Кокошин, услышав мои последние слова, задержался в дверях:
– Что, ещё один феномен?
– Нет, Виктор Михайлович, – улыбнулась англичанка, – Сергей просто за товарища просит, чтобы тот оценку по предмету исправил.
– А, это хорошее дело, – тоже улыбнулся тот и подмигнул мне, – удачи, молодой человек. Я буду ждать вашего решения.
И дверь за ним закрылась.
– Так можно ему прийти и исправить двойку?
– Хорошо, пусть прямо сюда на перемене приходит. А тебе я четвёрку в табель ставлю за год. Уж извини, пятёрку никак не могу…
– Спасибо, Александра Владимировна. Мне четвёрки хватит.
Вышел из учительской в приподнятом настроении и быстро пошел к кабинету литературы. Надо успеть к концу урока, так как, выходя, посмотрел на настенные часы. Пять минут до звонка. Перемена всего десять минут, а Олегу ещё стихотворение надо учительнице рассказать. У двери кабинета литературы меня застал звонок на перемену. Тишину разорвал стадионный рёв, который я приглушил, закрыв дверь за собой. Одноклассники уже встали из-за парт, учительский стол окружили девчонки и о чем-то говорили с учительницей, пацаны занимались кто чем. Савин сидел и смотрел в окно, подперев голову рукой. Под любопытные взоры прохожу через класс. Олег сразу оживился:
– Ну что?
– Четыре, – я не стал уточнять детали, сразу спросил: – ты выучил?
– Ага. И отрывок из Онегина успел тут прочитать. Пятёрку получил, – похвастался Олег и перешел на шепот, – чуть по-английски его не прочел. Представляешь?
– Представляю, а я, насчет тебя уже с англичанкой договорился. Она тебя сейчас в учительской ждёт.
– Как в учительской! – воскликнул Савин так, что к нам разом все обернулись.
– Нельзя было где-нибудь отдельно или потом? – уже шепотом спросил он. – Туда же сейчас все учителя припрутся.
– Ну, уж прости, – развел я руки, – так получилось. Пошли, а то времени нет. Провожу тебя до кабинета.
По дороге Олег читал выученный текст, а я поправлял не только ошибки, но и произношение. Нагнали Щупко, она как раз входила в учительскую. У двери мы остановились.
– Давай, иди. Ни пуха… – и я ободряюще пожал плечо Олегу. – Я тебя в классе подожду.
Савин как-то жалобно на меня взглянул, тяжело вздохнул и выпалил:
– К черту! – И, открыв дверь, решительно шагнул в кабинет.
Скрестил за Олега пальцы и направился обратно. В переходе между корпусами увидел идущего навстречу хмурого Макса Громина. Он тоже меня заметил. Согласно нашей договоренности развернули головы в разные стороны и спокойно разминулись. Уже за спиной, сквозь школьный гам, различил его тяжелый вздох. Ну-ну, не нравится? А что ты думал? Впрочем, черт с этим Громиным. Не надо себе хорошее настроение портить.
Только я подошел к своей парте, как меня сразу окружили пацаны. Как оказалось, по той же теме, что пытались подойти перед уроком литературы:
– Сегёга, здорово ты врезал Громозеке!
– А как в бок ему дал!
– А в нос!
– …обалденно ногой так…
Я переводил взгляд от одного к другому. Интересно – откуда они знают такие подробности? Ведь не было в скверике никого кроме громинской компании, меня и Савина. А издалека очень трудно было бы что-то разглядеть, кусты и деревья мешают.
– А откуда знаете? – спрашиваю.
– Так вся школа об этом говорит, – ответил за всех Ульский.
Обалдеть! Никто ничего не видел, а знают всё, как будто лично присутствовали на разборе. И кто проболтался? Савин? Так он никогда излишней болтливостью не отличался. Толще, Вершине и Громину вообще это не выгодно. Не от этого ли, кстати, Макс так сегодня хмур? Его проблемы. Тогда кто же? Не тот ли, четвёртый, что всё время за забором сидел, а потом сбежал, как только я метнул нож?
Одноклассники продолжали спрашивать и одновременно отвечать на свои же вопросы. Я им не мешал, думая о своём, и тут услышал такое, отчего чуть со стула не упал:
– …и ведь как ножом махнул… махаловка до крови была…
– Стоп, – гаркнул я. Все сразу замолчали, даже девчонки у доски. Сказал уже тише: – Повтори, что ты сказал про нож?
Переходников удивился, но медленно повторил:
– Ты ножом махнул, а Громозека отскочил…
А вот это уже серьёзно. Слухи слухами, но они имеют свойство преумножаться самыми нелепыми и фантастическими дополнениями. Каждый, пересказывая новость другому, прибавлял какую-нибудь отсебятину, чтобы было гораздо круче и интереснее. В результате, от множества подобных пересказываний получалось вовсе другая история, кардинально отличающаяся от первоначальной. В моём случае это то, что я будто бы дрался с Максом на ножах. Для всех это круто, но для меня…
Тут к холодному оружию гораздо серьёзнее относятся. Не помню, какая статья сейчас, но в российском кодексе это двести двадцать вторая, четвёртая часть, как минимум…
Если дойдёт до взрослых, то будет скандал. Наш участковый хваток и сразу возьмет на карандаш. Правда, ответственность идёт с шестнадцати лет, и ничего такого мне не грозит, но неприятностей для родителей будет много. Поэтому надо эти слухи пресечь.
– Короче, – негромко хлопнул я по парте, – никаких ножей не было.
– Но как же…
– Никаких, – повторил я, – махались по-честному.
– Но ведь до крови…
– Да, до крови, – подтвердил кивком, – но я не резал Макса, а просто разбил ему нос. И всё! НИКАКИХ, – повторил с расстановкой, – ножей не было. Понятно?
Все переглянулись.
– Так понятно? – переспросил я.
– Понятно, – пожал плечами Переходников.
– Можете всем это рассказать. Чтоб не придумывали нелепости, – сказал я и, отвернувшись к окну, добавил: – и хватит об этом.
Зазвенел звонок. Своим видом дал понять – разговору конец, и пацаны потихоньку разошлись по своим местам. Вздохнул, глядя в окно. Вот и стало понятно, почему с утра меня в школе так все встречали. Герой дня, блин, вчерашнего. Такая популярность, конечно, льстит, только это мне ни к чему. Я вдруг оказался на вершине этакой странной славы, как «хозяин горы» в детской игре. Будто эфемерный пояс чемпиона надел. Только такое положение вещей мне совсем не нравится. Всегда найдётся претендент меня оттуда сбросить. Посмотрит на Макса, потом на меня и…
Сам бы отдал кому-нибудь этот титул. Даже Максу бы вернул, только, как это теперь сделать? Второй день в детстве, а проблемы нарастают как снежный ком. Не уверен, что теперь и дня не пройдёт без приключений.
Узнают родители, сразу примут меры. Решат по-своему оградить меня от проблем. Если у отца, наконец, решится с отпуском, то мы, наверняка, всей семьей укатим к родственникам, на родину предков. А если с отпуском выйдут задержки, то просто отправят в какой-нибудь пионерский лагерь, а чего я там не видел? Надо как-то затихариться на время. Перестать удивлять окружающих. И так всколыхнул все устои, что были до моего провала сюда. А всё от того, что головой перестал думать. Ребенок… сорокалетний.
