Нунке укоризненно покачал головой.
- Пфе, барон, я вас не узнаю! Проявить столько выдержки после появления здесь, обмануть самого профессора... Хотелось бы мне рассказать ему кое-что, а потом взглянуть на его рожу! И вот, доплыть почти до самого берега и вдруг уже на мелком месте утратить спокойствие! Или это новая симуляция, а? Чтобы уклониться от принятия решения, от борьбы? Я знаю многих офицеров вермахта, которые после поражения из волков превратились в побитых псов, поджавших хвосты.
- Я не побитый пес, но и не из тех, кто держит хвост трубой.
- Тогда я должен себя поздравить. Ибо нам вредны как первые, так и вторые. Может быть, вторые даже больше - они привлекают к себе внимание.
- Вам не кажется, что я уже давно постиг эти азбучные истины и что задерживаться на них не стоит? Может быть, вы объясните, к какому именно берегу я приплыл? Только конкретно, без обобщений. Прежде всего меня интересует то, что непосредственно касается моей особы.
- А я и зашел к вам, чтобы поговорить о вашей дальнейшей судьбе. Нунке поудобнее расположился в кресле, давая понять, что разговор будет длинный. Вы уже составили представление о нашем заведении?
- Ни малейшего. Конечно, я говорю не об общей направленности школы, а о структуре, конкретных заданиях. После милой прогулки за документами мне показалось, что я кое в чем разобрался, но с тех пор прошла неделя, а я все еще в каком-то неведении, даже более того - нахожусь на положении полуузника.
- То есть?
- Теперь дверь моего бокса не запирают, но, когда я хотел выйти в сад, часовой не выпустил меня, сославшись на какой-то список, в котором нет моей фамилии.
- То, что с вами все еще обращаются, как с новичком, сознаюсь, для меня новость. Нераспорядительность Шлитсена, не более. Сегодня же, нет, сейчас же исправлю досадную ошибку.
Нунке пододвинул к себе домофон и набрал номер.
- Герр Шлитсен? Это Нунке. Немедленно переведите Фреда на преподавательский режим. Да, я здесь, у него... Если я понадоблюсь, звоните сюда... Да... да... Но я хотел бы, чтобы нам не мешали... Потом, об этом потом... - Нунке положил трубку и, уже обращаясь к Фреду, сказал: - Видите, как все просто!
- Вы сказали на "преподавательский режим"?
- Об этом немного погодя. К сожалению, Воронов не выполнил порученной ему миссии и не проинформировал вас подробно, поэтому в нашей беседе необходимы кое-какие отступления. Начну с вопроса. Вы помните наш первый разговор?
- Очень хорошо.
- И, верно, поняли, что задали мне немало, хлопот?
- Конечно. Только не понимаю, что послужило тому причиной. Почему именно моя скромная персона привлекла ваше внимание?
- Вы слишком осведомленный в подобных делах человек, чтобы понять: между риском и целью всегда стоит знак равенства. Не станет же начальник школы тратить столько времени, денег и изобретательности только для того, чтобы заполучить для школы еще одного кандидата в класс "Д", как мы называем класс диверсий. На вас я возлагал и возлагаю куда более серьезные надежды.
- О!
Нунке замолчал и внимательно поглядел на Фреда. Но тот проявил свою заинтересованность лишь этим восклицанием и теперь вопросительно смотрел на начальника школы.
- Еще там, в Австрии, узнав о вашем пребывании в лагере военнопленных, я решил: лучшей кандидатуры на воспитателя русского отдела мне не найти. Поняли?
- Пока еще очень немногое. В общих чертах, как говорится.
- Как по-вашему, кого готовит наша школа?
- По опыту операции "Мадрид", назовем так вашу попытку проверить мою боеспособность, - диверсантов, возможно разведчиков...
- Ставлю точки над "и": диверсантов, агентов-разведчиков и даже резидентов. Учтите, даже резидентов. В школе есть русский отдел. Кроме преподавателей специальных дисциплин, нам нужен еще и воспитатель. И я хочу, чтобы им стали вы, Фред Шульц! Что вы на это скажете?
- Я не знаю, что входит в обязанности воспитателя.
- А догадаться, как мне кажется, ничего не стоит, особенно вам.
- Я не люблю браться за дело, руководствуясь лишь догадками.
- Мне нравится ваш деловой подход, честное слоио, нравится! Тогда не станем тратить время на излишние разговоры, а сразу же перейдем к сути дела. Воспитатель, с нашей точки зрения, это не надзиратель, следящий за поведением учеников, а своеобразный художник, завершающий обучение, шлифующий каждого из будущих агентов по заранее избранному для него образцу. Как гончар, изготовляющий посуду различного назначения. В зависимости от внешности, манеры держаться, учитывая, конечно, и умственные способности, мы готовим своих воспитанников к тем амплуа, в которых им придется выступать в России. Одного, к примеру, на роль колхозника, второго - рабочего, третьего - мелкого служащего, еще кого-то - интеллигента-туриста... И, конечно, много значит национальный колорит. Необходимо, чтобы тот или иной агент не только выглядел, как русский, украинец или белорус, но и вел себя соответственно этим национальным категориям. Малейшая ошибка, малейший просчет могут привести к неожиданному провалу. Советская контрразведка нанесла нам немало ощутимых ударов. Многие из них можно объяснить лишь нашим пренебрежением к некоторым, казалось бы, незначительным деталям. Вы должны не только тренировать учеников, а сурово и повседневно их контролировать. Даже привычка русских завязывать шнурки на туфлях "бантиком" должна превратиться не в простое копирование, а в настоящую потребность, которая бы вошла в плоть и кровь. Это относится также к одежде, начиная от нижнего белья и носков и кончая кепкой. Кстати говоря, с ней будет всего труднее. Я и сам ее ненавижу! С едой у вас тоже будет немало хлопот. Русские употребляют много хлеба. Приучайте к этому ваших учеников. Украинец любит борщ, а русский щи. Добейтесь, чтобы национальные блюда вошли в обиход. Короче: ваша обязанность состоит в том, чтобы человек, которого мы засылаем в Россию, не там привыкал к местным условиям, а здесь, в школе.
- А не кажется ли вам, что эта работа не по мне?
- Вы, очевидно, недооцениваете ее. Как быстро забывается печальный опыт минувшей войны! Не могли же вы не знать о скандальном провале всей нашей агентурной сети в первые же дни вторжения войск райха в Россию?
- Еще бы! Ну и поиздевались над нами во всем мире, когда узнали, что красные давно держали всю нашу агентуру на длинном поводке! - не удержался от едкой реплики Фред. - Только мы ткнулись хлоп! - и отлично засекреченной сети разведчиков как не бывало! Верно ведь? Я знаю об этих подробностях из третьих рук, возможно потому и преувеличиваю...
- К сожалению, нет! - поморщился Нунке. - В первые же дни войны нам срочно пришлось забрасывать агентов, и эта-то поспешность послужила причиной нового провала. У одного на милицейском мундире были пришиты не те пуговицы, второй не привык ходить в сапогах, третий ел не по-ихнему. И ловили наших агентов не только контрразведчики, но и само население...
- В первые дни войны я был в Одессе и отлично помню, как одесситы волокли по улицам города каждого подозрительного.
- Вот видите! В общем, во время войны наша разведка понесла колоссальные потери. Уже в военное время мы были вынуждены отказаться от предложенных Гиммлером и Канарисом методов разведки. Они хотели заменить хорошо натренированного разведчикаодиночку массовой агентурой и чересчур широко размахнулись. За три предвоенных года мы заслали в Ангглию свыше четырнадцати тысяч своих агентов. Четырнадцать тысяч! Совершенно ясно, что такая масса новых официанток, горничных, парикмахеров не могла остаться незамеченной.
- Покойный Бертгольд говорил мне, что в Голландию было заслано еще больше людей - кажется, около двадцати тысяч.
- Покойный? Вы сказали "покойный Бертгольц"... Вы в этом уверены? заинтересовался Нунке.
Фред не заметил, как вырвалось у него это проклятое слово "покойный", и теперь внутренне похолодел. Перед ним с фотографической точностью встала картина его разговора с Кронне в Австрии, где он утверждал, что Берггольд подался куда-то на север Италии и там следы его затерялись... Вот еще одна ошибка - та мелочь, о которой только что говорил Нунке и на которой он, Фред, может попасться.
- Как это ни печально, но я постепенно приучаю себя к этой мысли. Все мои попытки разыскать его в Италии, как я уже вам говорил, оказались тщетными. Никакого следа, даже намека на след! Предположение, что Бертгольду удалось незаметно проскользнуть к своим в Швейцарию, тоже пришлось отбросить. Как бы ни сложилась обстановка, он бы подал о себе весточку. А из лагеря военнопленных, окажись он там, и подавно. Я знаю Бертгольда лучше, чем кто-либо другой: нас ведь связывали не только служебные, но и семейные отношения. Приходится предполагать самое худшее!
Как трудно было придать этим словам оттенок сдержанной боли, с которой мужчина мужчине поверяет свои горести.
И Нунке, по всему было видно, поверил в искренность сказанного.
