— Думаю, сегодня заговорит. До сих пор говорил я, выкладывал свои козыри и предлагал ему подумать. Он все внимательно выслушивал, кивал и молчал. Это еще там, в Закаталах. А теперь ему предстоят очные ставки, куда деваться? Тут уж в молчанку не поиграешь.
— Ну ни пуха. — Рожнов поднялся. — Похоже, нам с тобой придется завтра к генералу съездить.
— Требует?
— Интересуется, скажем так. У него уже куча жалоб на тебя скопилась. Допрашиваешь уйму людей, все невинные, всех посадить вроде хочешь... Такие дела.
За несколько дней, прошедших после задержания, Нефедов сильно изменился. Похудел, исчезла вызывающая нагловатость, он стал сдержаннее. Но Демин понимал, что и это его настроение вряд ли продержится долго. Нефедов был еще в состоянии бега, когда ему удавалось уехать, улететь, скрыться, удавались знакомства с людьми. И даже собственное молчание пока ему нравилось, он видел в нем свидетельство силы.
— Здравствуйте, Нефедов, — приветствовал его Демин. — Прошу садиться. Как самочувствие?
— Нормально. Но сказать мне нечего.
— Сомневаюсь. Хочу познакомить вас с некоторыми материалами следствия.
— Дело ваше.
Нефедов забросил ногу за ногу, скрестил руки на груди и уставился в зарешеченное окно. Сквозь открытую форточку доносились суматошные крики воробьев, голоса улицы, шум машин — звуки свободы.
— В соседней области задержан ваш приятель Бузыкин, — сказал Демин, листая уголовное дело. — Моторист. В его каюте под кроватью найден портфель, а в нем полторы сотни наручных часов.
— Вот дурак-то, господи! — не выдержав, произнес Нефедов.
— Не надо так о приятеле... Вы вели себя ничуть не лучше. Не умнее, во всяком случае. Бузыкин дал показания. Опознал вас на фотографии. Есть люди, которые видели, как вы вручали золото Дергачеву. Есть веские основания предъявить вам обвинение в убийстве.
— Ну-ну! — поощряюще улыбнулся Нефедов. — Что же это за основания?
— Все расскажу. Уж коли вы не хотите со мной разговаривать, придется поговорить мне. Скажите, пожалуйста, куда делся ваш пушистый зеленый шарф?
— Не помню такого.
— Вас видел в зеленом шарфе человек, который живет в бывшей квартире Дергачева. Мисюк его фамилия. Вы к нему заходили, искали Дергачева. В тот день на вас был зеленый шарф. Где он?
Нефедов молчал. Передернул плечами, ничего не ответил. Не понимая смысла вопроса, он остерегался говорить что-либо.
— Дело в том, что в вязаном воротнике вашей куртки найдены ворсинки этого шарфа. Вы носили его достаточно долго. Допускаю, что всю эту зиму вы проходили в зеленом шарфе. Тяжелый случай, Нефедов. Ваша мать сказала, что она сама связала этот шарф. И в деле есть остатки шерсти, она передала их следствию. Скажу больше — судьба шарфа мне известна. Мне нужно ваше объяснение. Не хотите ничего сказать? Ладно... Но только учтите, что следы этого шарфа найдены на месте преступления, в доме Жигунова, где совершено убийство.
— Не знаю никакого дома Жигунова.
— Ну, это вы совершенно напрасно! — рассмеялся Демин. — Вас там видели многие.
— Вы тут без меня могли все, что угодно, подтянуть, подделать, состыковать! — сказал Нефедов напряженным голосом, и Демин явственно услышал не столько его отрицание, сколько растерянность и вопрос — действительно ли все это доказано, и кто его видел, кто остался жив.
— Что вы, Нефедов! Такое серьезное преступление нельзя оформить вот так, походя. Событие из ряда вон, я должен представить суду надежные доказательства. Вот завтра-послезавтра начнем очные ставки, вы в этом кабинете увидите многих участников того развеселого застолья. Все они с нетерпением ждут встречи с вами. Потому что вы для них — спасение. Они уверяют меня в полной своей невиновности, а я, конечно, сомневаюсь, поскольку есть у меня и против них некоторые... соображения. Но теперь, когда появились вы, у них засверкали глаза, забрезжила надежда.
— Все на меня валят?
— А как же! Естественно. А вы будете валить на них. Куда вам деваться... Вот Бузыкин приедет, с ним потолкуете. А там, глядишь, понадобится следственный эксперимент, и мы снова вас всех рассадим за столом, как вы сидели у Жигунова... Вместо погибших сядут наши товарищи.
— Стращаете? — усмехнулся Нефедов.
— Упаси боже! Объясняю положение, в котором вы оказались. Должен сказать, что у меня нет большого желания встречаться с вами каждый день и смотреть, как вы комедию ломаете. В ближайшую неделю я буду беседовать с людьми, которые жаждут поговорить со мной, которым не терпится дать показания. А у вас будет возможность посидеть, подумать, сопоставить. Кстати, не хотите взглянуть на снимки? У нас прекрасный фотограф... Вот дом во время пожара, вот после пожара... Вот пострадавшие... Здесь невозможно разобрать, кто жив, кто мертв и вообще кто есть кто...
Демин видел, как вздрагивали снимки в длинных пальцах Нефедова, как солнечные блики, упав на отглянцованные поверхности, мелькали на его лице. А тот смотрел и смотрел на фотографии, словно забыв, что их надо вернуть. Демин не торопил его, понимая, что именно сейчас Нефедов, возможно, принимает самые серьезные решения. Наконец, словно спохватившись, Нефедов положил снимки на стол. Ну что ж, подумал Демин, эти снимки он не сможет забыть, они все время будут у него перед глазами, и это тоже хорошо, потому что до сих пор преступление, похоже, виделось ему в неких соблазнительных поворотах — выпивка, ссора, в которой он, конечно же, оказался сильнее других, красивее, и даже пожар за спиной казался просто внушительным зрелищем...
— Могу сказать, хотя вы мне и не поверите... Понимаете, Нефедов, все-таки жизнью движет порядочность, доброта, великодушие, если хотите. Как бы вы ко всему этому ни относились, но это так. И здесь вы оказались, потому что эти законы нарушили. Могло случиться так, что вы из универмага ушли бы безнаказанным и из горящего дома тоже могли уйти более удачно. Чего не бывает на белом свете... Но от стула, на котором вы сейчас сидите, вам было не уйти. Да, ведь я не сказал — во время пожара погибли двое, Дергачев и его жена. Как утверждают эксперты, смерть наступила от удара твердым предметом по голове. Старик Жигунов и Свирин...
— Какой Свирин? — встрепенулся Нефедов. — А! Так его фамилия Свирин...
— Так вот, эти живы, поправляются. Не думаю, что они расскажут что-нибудь новое... Их показания нужны скорее суду, нежели мне. Слова очевидцев — это серьезное доказательство, тем более слова потерпевших.
— Живы, значит, — проговорил Нефедов, и трудно было понять, произнес он это с облегчением или сожалением.
— Не сегодня-завтра можно будет поговорить с ними, — заверил Демин. — Вот вы все молчите, а я говорю, говорю... Наверно, неправильно веду допрос, но не молчать же нам обоим, верно? Конечно, молчание — это не самое худшее поведение для вас, но я бы и не назвал его наилучшим. Надо защищаться, Нефедов, а вы ведете себя безвольно. Вам надо сделать все возможное, чтобы хоть на год уменьшить наказание, на два...
— Этого я постараюсь добиться хорошим поведением там! — с вымученной удалью воскликнул Нефедов.
— Да? — удивился Демин. — Тут вы просчитались. Есть статьи Уголовного кодекса... Осужденные по этим статьям, ничего не заслуживают хорошим поведением. Может быть, вы надеетесь отделаться универмагом? Не получится. Хочу рассказать вам еще одну следственную тайну... При вскрытии Дергачевой в ней был обнаружен золотой кулон со знаком зодиака. А в универмаге следы этого кулона. Видите, как все перепуталось! Без вашей помощи мне не разобраться во всем этом...
— Так она его проглотила?! — Нефедов вскочил со стула и, шагнув к столу, уперся в него длинными руками. — Она его проглотила?!
— Проглотила, — кивнул Демин, не понимая, что же так потрясло Нефедова.
— О! — Нефедов обхватил лицо ладонями и, шатаясь, пошел по комнате. — Значит, Дергачев был прав... И она молчала... Проглотила и молчала, когда все это заварилось... — И тут с Нефедовым произошло еще одно превращение — согнувшись пополам, он хохотал, не в силах разогнуться, по лицу, искаженному судорожным смехом, катились слезы. Обессилев, Нефедов присел на стул, слезы, выдавленные смехом, теперь уже катились по его плачущему лицу. — Подлая баба, подлая баба, — повторял он. Залитые слезами глаза Нефедова, казалось, видели все, что произошло тогда в доме Жигунова, но только теперь он понял смысл всего происшедшего — так показалось Демину. Не зря он время от времени выкладывал Нефедову детали расследования, пытаясь расшевелить того, заинтересовать, включить в работу. Но Нефедов оставался безразличным или проявлял лишь вялый интерес, пока Демин не заговорил о вскрытии Дергачевой. Здесь и произошел срыв. Где-то рядом была разгадка всего происшедшего. Но в этот день Нефедов не произнес больше ничего связного. Заговорил он только на следующее утро.
Заглянув в кабинет начальника, Демин поразился — Рожнов сидел в темном костюме и белой сорочке, смущенный парадным своим нарядом.
