— Ё-моё», — сказала Рози.
…Домой я вернулась вся промокшая до нитки. Но я этого даже не почувствовала. В моей душе шел нескончаемый дождь…
1.40
Мутти с вати вернулись. И привезли от дедушки Либби с косоглазым чудовищем Горди. Уложив сестренку спать, они расхаживают внизу, подначивая друг друга и приговаривая: «Тсс! Тсс!»
1.45
Вроде умолкли. Слава тебе господи.
1.48
Черт. Вати затянул гимн «Боже, храни королеву», а мутти дико хихикает. После первого куплета — тишина. Потом вати говорит:
— А теперь второй куплет.
Папа поет, мама ржет. Ужас. Но зато их двое, а у меня — никого, даже Либби сегодня спит не со мной. Меня никто на свете не любит.
И никогда не полюбит.
А он мне ну так нравится.
Я лежу в кровати и плачу.
2.01
…Просыпаюсь от того, что чувствую у себя на шее тяжесть мокрой кошачьей попы. Открываю глаза и в свете луны вижу: в упор на меня смотрят четыре кошачьих глаза — вернее три, потому что четвертый косит куда-то в сторону комода. Из чего делаю два вывода. Первый: меня пытаются придушить не одна, а две мокрых кошачьих попы. Второй: Горди уже успел погулять под дождем. Оба кота трясутся от холода и чихают.
— Кыш! — говорю я. — Идите к себе в корзину!
Ангус перекатился на спину и начал елозить, вытираясь о мое одеяло. Горди, не переставая чихать, сначала вцепился когтями в папашкин загривок, а потом забрался ко мне под одеяло. Оооо… Я хватаю его за шкирку, вытаскиваю и говорю, глядя прямо в глаза, а точнее в глаз:
— Гордон, ты плохой котенок, ай-яй-яй. Марш в корзину!
А он высунул язык, мокро дышит на меня и смотрит, смотрит…
Ну что творится в его глупой головенке?
Обсохнув в корзине, коты устроили беготню по ковру, с грохотом наталкиваясь на мебель.
Я засунула голову под подушку. Еле уснула.
Воскресенье, 24 апреля
Пошла днем погулять в поле. Не хочу, чтоб предки расспрашивали меня про вчерашний вечер. Не хочу отвечать на телефонные звонки подружек.
Я чувствую в груди сердце. Оно разбито уже столько раз, что его не склеишь. Остается только одно — прилично сдать экзамены и уехать в Конго, например. Буду работать там врачом, помогать человечеству. Но как представлю этих больных нытиков, прямо бешенство берет. Во вторник у меня практика в приемной доктора Клуни. Вот и потренируюсь, как абстрагироваться от занудливых пациентов. И еще я надеюсь, что в Конго народ поприличнее. Таких противных соседей, как наши, на всем белом свете не сыщешь.
Тоска…
16.30
Получила от Джаски кучу smsок, штук восемьдесят уже. Ладно, вернусь домой, позвоню.
17.00
— Джас, это я.
— Привет, Джорджия! Слушай, тут Том рассказал мне, как странно ты себя вела при Масимо. А я-то считала, что он тебе нравится.
— Но он мне действительно нравится!
— А зачем тогда ты устроила танцы под Рольфа Харриса?
Я хотела ей объяснить, но Джаску, кажется, даже не интересует причина моего столь странного поведения.
— Мы с Томом пришли к соглашению, — тараторит она. — Нужно обменяться кольцами! И пусть себе едет в свою Новую Зеландию. Кольцо ведь — знак верности. Он же все равно вернется.
У меня даже нет сил, чтобы заткнуть ее.
— И еще Том сказал, — продолжает моя подруженция, — что он будет собирать информацию об их дикой среде и даже привезет гербарий.
Кажется, Мисс Трусы Макси ожила. А мне так нравилось, когда она плачется мне в жилетку.
С другой стороны, хоть кто-то в этом мире счастлив.
— Знаешь, — говорю я, — вот вы ушли раньше и даже не знаете, что Линдси уехала с Масимо на его скутере.
Тут даже Джаска отреагировала:
— О, non.
— Oui, Джаска.
— Джорджия, но это же полный merde. Зачем ему Линдси?
— Не знаю. Я совершенно не понимаю парней.
— Хочешь, спрошу у Тома? Он все-таки парень.
— Ну, не знаю, Джас. Я и так еле в себя пришла, не хочу лишний раз…
— Я сделаю это аккуратно.
— Только без имен, ладно?
— Том! — орет Джаска, оторвав трубку от уха. — Тут Джорджия интересуется, как Масимо угораздило посадить на свой скутер Линдси.
Я кричу в трубку, чтобы Джаска заткнулась, но она меня не слышит. Кажется, они собрали там целый консилиум.
— Как же так? — громко возмущается Джаскина мама. — Ты же говорила, что он нравится Джорджии. Зачем он так нехорошо поступает?
— Не знаю, — отвечает Джас. — Может, Том знает?
— Том! — кричит Джаскина мама. — По-моему, Масимо не прав, как считаешь?
Когда к обсуждению моей личной жизни подключился Джаскин папа, я просто положила трубку.
21.30
Звонок в дверь. Ну что еще? Никого нет. Все уехали к дедушке. Может, коты набедокурили? Что-то их не видно в доме.
Опять звонят.
Так. Я не обязана открывать. Пусть думают, что никого нет.
Ну да, только у меня свет в окне горит.
Черт. А если это кошачья полиция? Вдруг они «замели» моих буйных питомцев? Ну все, берегись, Ангус, берегись, Горди.
Нет, это не кошачья полиция — слышно, как мои питомцы громко лакают воду из толчка, фу.
Открываю дверь прямо как есть, в пижаме. Она у меня в том же стиле, что трусы макси у Джаски — то есть огромная и бесформенная. Но мне перед чужими не стыдно.
Мама. А это Дейв Смехотура. Стоит и смотрит, опершись о косяк:
— Привет, джорджиальная моя. Да, ну и пижамища.
— Я… Эээ…
— Так можно войти или нет? Я принес тебе благую весть, прямо как Санта-Клаус в Рождество.
— Эээ… Ты проходи на кухню, поставь там чайник, а я сейчас.
Бегу наверх, быстренько подкрашиваю губы, ресницы, накладываю румяна, переодеваюсь в джинсы с футболкой, а вандербра надеть не успела — придется опять держать руки скрещенными на груди. Уф, уф… Бегу вниз на кухню.
Дейв сидит на корточках и чешет Горди животик. Когда он поднялся, Горди повис у него на рукаве, как ушастая сосиска.
— Я пришел к тебе с миссией любмейстера[62], — поясняет Дейв. — Как твой наставник по любовным вопросам, докладываю, что виделся с Масимо.
Я вся затрепетала. В это время Горди с грохотом свалился на пол.
— И что-то-то он ска-ка-зал?
— Что вообще произошло в субботу? Масимо говорит, ты была какая-то странная.
— Понимаешь, у меня сногсшибанцы слиплись, а одна потом вообще отвалилась.
— Сногсшибанцы? Слиплись? И одна отвалилась? Как это?
Дейв с недоверием смотрит на мои нунги — вроде обе на месте.
— Да нет, ты не понял, — говорю я. — Я имею в виду накладные ресницы. Я опустила глаза, и ресницы слиплись. Я же ничего не видела. Поэтому я притворилась, будто танцую с закрытыми глазами. Потом одна сногсшибанца отвалилась, а от второй я избавлялась в тарталете.
