Царевич опять едва заметно поморщился от густого баса диакона, буквально рявкнувшего в боярскую толпу:
— Будем внимать!!!
Словно извиняясь за эту звуковую агрессию, Макарий довольно мягко провозгласил:
— Мир всем!
Довольно неприметный чтец тут же поддержал это заявление:
— И духу твоему.
Но диакон опять все испортил, во всю грудь прогудев предельно низкое:
— Премудрость!!!
После этого он все же поумерил свое усердие, и дальнейшее чтение Евангелия от Иоанна, сугубой ектении и прочих молитв происходило ровно и относительно тихо, не отвлекая более Дмитрия от лечения своей сестры. К Федору… М-да, честно говоря, к нему он пока попросту не знал как подступиться. Энергетика непонятным образом перекорежена, Узор в районе головы выглядит как какой-то большой клубок шерсти, часть духовных линий странно истончена — неудивительно, что мальчик в основном ест да спит. Нет, кое-какие идеи по кардинальному лечению всего этого безобразия были, но применять их на брате, предварительно не проверив?.. На такой риск он пойти не мог. Так что оставалось лечить, но очень медленно и осторожно, семью семь раз отмерив любое свое действие, или… Или найти несколько подопытных свинок человеческого рода, на которых и отработать все вызывающие сомнения моменты. Собственно, искать надо даже не их, а хороший такой повод навестить обширные подвалы Разбойного приказа. Садят туда только особо проявивших себя в многотрудном ремесле грабежа и убийства, так что среди относительно «невиноватых» и «оклеветанных» работников кистеня и топора наверняка найдется подходящий душегуб — такой, чтобы прямо по горло в крови своих жертв. Может даже и не один. Опять же, по сравнению с тем, что их обычно ждет в качестве наказания за разбойные подвиги, любые медицинские опыты покажутся верхом гуманности: никакого тебе закапывания по шею в землю, с последующим медленным удушьем от сдавливания груди; вдумчивого четвертования на плахе; нещадного битья кнутом, когда всего за десяток ударов спина превращается в лохмотья кожи и мяса, с просвечивающей сквозь них костью; ну или там сажания на заботливо смазанный жиром кол…
— Чашу спасения приму, и имя Господне призову!
Плавно пропев-проговорив положенные слова, митрополит Московский и всея Руси взял новобрачных под руки и трижды провел вокруг аналоя, а хор дружно поддержал своего владыку негромким исполнением тропарей. Затем Макарий остановился напротив великого князя и двумя руками аккуратно приподнял его венец:
— Возвеличься, жених, как Авраам, и будь благословенн, как Исаак, и умножься как Иаков, шествуя в мире и исполняя в правде заповеди Божии!
Первый венец вернулся на место, а иерарх церкви потянулся за вторым:
— И ты, невеста, возвеличься как Сарра, и возвеселись, как Ревекка, и умножься, как Рахиль, веселясь о своем муже, храня пределы закона: ибо так благоволил Бог.
Удивительно точно поймав момент, все тот же диакон на удивление тихо предложил:
— Господу помолимся!..
Хор тут же подхватил это начинание, удивительно мощно и торжественно провозгласив:
— Господи, помилуй!!!
Момент, когда венцы все же сняли, наследник самым позорным образом пропустил, завершая свои манипуляции с энергетикой сестры. Зато, выполнив программу-минимум, в то краткое время, пока владыко Макарий читал отпуст, Дмитрий самым внимательным образом разглядел новую семейную пару. Отец, весь в предвкушении пира и последующей за ним первой брачной ночи, выглядел весьма довольным и даже радостным. Счастливая невеста такого энтузиазма на окружающих не излучала, но и особо убитой, пожалуй, тоже не выглядела — зато, в мягких еще чертах молодой черкешенки все явственнее проступало что-то вроде «вы все грязь под моими ногами!». Это выражение ненадолго пропало, когда все присутствующие подходили поздравить новобрачных, и один раз сменилось легким смущением при виде двух старших братьев: Салтанкула, еще три года назад поступившего на службу к ее мужу, и тогда же крещеного в Михаила с одновременным получением титула князя Черкасского. И Булгерука-мурзы, наследника верховного валии Кабарды.
— Димитрий Иоаннович!..
В руки наследника сунули золотое блюдо, богато изукрашенное орнаментом и чернью, и выразительно посмотрели в сторону его мачехи. Младшие царевичи остались в сторонке — тем более что они уже заплатили положенную «дань», одарив Марию сразу после ее крещения небольшими нательными крестами, изукрашенными алмазами и жемчугом.
— Батюшка.
Ненадолго склонив голову перед отцом, Дмитрий встретился с ним взглядом и тут же открыто улыбнулся, делясь небольшой капелькой своей силы. И не просто делясь, а весьма адресно ее направляя. Даешь первую брачную ночь от заката и до рассвета!..
— Матушка.
Без всякой улыбки, но в то же время очень вежливо, он протянул вперед сколь драгоценную, столь и бесполезную в быту тарелку, одновременно проводя достаточно сложную манипуляцию с ее энергетикой. Если его предположения не подтвердятся, он легко вернет все на свои места… А молодая царица в это время едва заметно коснулась блюда и окинула дарителя любопытствующим взглядом.
— Благодарю.
Полуметровое «блюдечко» тут же подхватили и унесли в сторону, самого же царевича мягко оттеснили к остальным детям великого государя. Еще минут с двадцать поздравлений, обильно сдобренных самыми разными дарами, затем митрополит, жестом потребовав тишины, кивнул диакону. А уж тот не подвел:
— Премудрость!!!
Звук вышел столь мощный и низкий, что пробрало всех присутствующих. Макарий, собрав на себе внимание, охватил взглядом весь храм, и с неподдельной искренностью в голосе провозгласил:
— Пресвятая Богородица, спаси нас!
Хор, вдохновленный как видом архипастыря, так и скорым завершением таинства, одним многоголосым звучанием подхватил, дополнительно усиливая торжественность момента:
— Честью высшую Херувимов, и несравненно славнейшую Серафимов, девственно Бога-Слова родившую, истинно Богородицу — тебя величаем!..
Глядя на слаженное движение священников и поклоны бояр, вдыхая запах ладана и мирры, «предвкушая» долгий перезвон колоколов по всей Москве, Дмитрий как-то некстати вспомнил, что на улице еще только полдень.
«Обязательные четыре часа отсидки на свадебном пиру, потом прием подарков от невестиной родни, потом от других гостей… Это будет до-олгий день!..».
Глава 8
— Хороши!.. Ай хороши!
Десятые именины наследника престола Московского и всея Руси справлялось широко и с поистине царским размахом — во всех церквах были отслужены благодарственные службы и моления о ниспослании ему долгих лет, в городах наместники выкатили народу бочки с хмельными медами, дабы каждый добрый христианин разделил радость великого государя. Должникам были прощены все недоимки, мелкие преступники отпущены на свободу, более серьезным татям сделали послабление в содержании… А нескольким так даже удалось сохранить свою голову на плечах.
— А ты, Афанасий, что скажешь?
Князь Вяземский, демонстративно оглядев небольшой табунок отборнейших жеребцов, послушно подтвердил:
— Лучше и не видывал, государь.
Для самого же царевича Димитрия его десятый день рождения обернулся еще одним долгим пиром, а после нескончаемой вереницей гостей-дарителей, и необходимостью каждому вежливо кивать. А самым заслуженным и родовитым, так даже и улыбаться. Изукрашенные золотом и каменьями сабли, а также ножи и кинжалы, посуда (разумеется, золотая), пушная рухлядь, штук тридцать перстней с камнями самых разных размеров, пять доспешных наборов — два его размера, а остальные «на вырост». Дюжина Евангелий в богатых окладах от монастырей, еще один Вертоград неизвестного новгородского автора (спасибо владыке Макарию), десяток икон, отрезы аксамита и шитой золотом парчи, набор серебряных кубков изумительно тонкой работы, кисет с золотыми монетами, десяток штук разноцветного шелка и много всего иного… А новая черкасская родня сподобилась пригнать полсотни жеребцов, среди которых был десяток аргамаков-трехлеток знаменитой ахалтекинской породы. Разумеется, большую часть табуна предполагалось продать (и за весьма немалые деньги!..), но перед этим Михаил Темрюкович верноподданически прогнулся, предложив великому государю и его наследнику самим отобрать себе понравившихся скакунов.
— Ну что, сынок, выбирай.
Иоанн Васильевич довольно улыбнулся, наблюдая, как его первенец медленно едет на своем мерине вдоль длинной ограды загона, спокойно рассматривая строптивых красавцев, не изведавших еще на себе касания уздечки и седла. Вот царевич заинтересованно склонил голову, остановив своего Черныша, затем подъехал ближе к ограде и оперся на ее верхнюю жердину высвобожденной из стремени ногой.
