– А ордер у вас есть? – потряс пальцем Никита.
– У нас все есть, – заверил Оленин, поднявшись. – Прошу на выход.
– Да мне-то хоть объясните, почему вы пристали к Вадиму? – вскипел Артур.
– Позже, – растянул губы в подобии вежливой улыбки Сербин.
Вадима усадили в милицейскую машину, Никита пожелал ехать с Артуром, бросив свой транспорт у здания. Ну да, тут такие события, что голова пошла кругом, необходимо посоветоваться, выработать тактику. Плюхнувшись на сиденье, он возмущенно выпалил:
– Ни черта не понимаю! При чем тут смерть какой-то там Белоусовой и Вадька? Ну, звонила она ему, и что?
– Мы не знаем, почему она умерла, – сказал Артур, срывая автомобиль с места. – Может, ее тоже укокошили?
– Кто? Вадька? Чушь собачья. Он еще мальчишка... Слушай, Артур, по-моему, пара чудиков-следователей нарушают процессуальные правила. У тебя есть знакомые в их структуре?
– У матери должны быть. Я, к счастью, даже услугами адвоката пользовался крайне редко и по мелочам.
– Кстати! Давай позвоним адвокату? Пусть при-едет.
– Мы не знаем, что ставится в вину Вадиму.
– Все равно. Ты прикинь: обыск! Тут без адвоката нельзя.
– Подождем. И с мамой посоветуемся.
– Ну, как знаешь. Я бы вызвал без мамы.
А в доме, когда все приехали туда, Агата как села на диван, схватившись за сердце, так с него и не вставала. Милиция! Следователь! Пригласили понятых! К счастью, соседей не оказалось дома, понятыми стали домработница, кухарка и дворник. Сыновья, дочь и зять поднялись наверх, Агата ждала внизу результатов, замерев от ужаса.
В комнате Вадима ничего, подтверждающего его причастность к убийству Белоусовой, не нашли. Кроме ключика, завернутого в носовой платок, который лежал в кармане летнего пиджака, висевшего в шкафу.
– Что это за ключ? – спросил Сербин Вадима.
– Понятия не имею, – ответил тот. – Я его туда не клал.
Сербин отдал ключ Оленину со словами:
– Быстро смотайся... сам знаешь куда. Сразу позвони.
Оленин понял, рванул к выходу. А Сербин начал тянуть резину. Он медленно еще раз обошел комнату, заложив руки за спину. Остановился у кричащих плакатов, занимавших половину стены, – на них были запечатлены знаменитые рок-группы, на музыкантах много кожи и железа.
– В юности я тоже увлекался роком. А теперь могу слушать музыку, только когда она звучит тихо, к тому же лирическую. Рок и тишина несовместимы, не так ли?
– Не заговаривайте зубы, – процедил Вадим. – Объясните, что все это значит?
– Вы имеете в виду обыск? – прикинулся простачком Сербин. – Просто формальность.
– От ваших формальностей всех трясет, – буркнул Никита.
– Неудивительно, от нашего вида людей тоже трясет.
– А вам и нравится, – поддел его Артур.
Сербин был уже в том возрасте, когда шпильки и оскорбления проносятся мимо, душа их не слышит. Он взглянул на молодых людей, сбившихся в кучку, без труда прочел на их лицах драматичное напряжение, иначе сказать – страх, увидел нетерпение и растерянность. Одно и то же в подобных случаях. Вероятно, будут еще истерики, слезы, отчаянные просьбы, а потом угрозы... Но Сербину не будет их жалко, потому что процедура со всеми ее составляющими вошла уже в привычку.
– Мне нравится, Артур Андреевич, доказывать людям, что я не осел и кое-что смыслю в своем деле, – сказал он с ровной интонацией. – Некоторые, правда, считают, будто доказывать никому ничего не стоит. Но разве это не презрительная позиция закостенелых циников? В мою обязанность входит найти доказательства вины или невиновности, добыть истину, что чертовски увлекательно. Истина, Артур Андреевич, действительно дорогого стоит. Найдешь истину, и невиновные спасены, а преступник будет наказан.
– Кажется, он вымогает взятку, – шепнул на ухо Артуру Никита.
– Хорошо бы, – чуть шевельнул губами тот.
Сербин достал зазвонивший телефон, послушал, что ему говорили, затем снова обвел глазами присутствующих. Они ждали так, словно от звонка зависела их жизнь.
– Ключик подошел к замку кабинета Белоусовой, – сообщил следователь.
– И что это значит? – нервно спросила Рита.
– Это значит, что Вадим задержан.
– На каком основании? – вскипел Артур.
– На основании того, что он подозревается в убийстве Белоусовой. А тот, кто утопил ее в ванной, застрелил и Андрея Тимофеевича с секретаршей.
– Вы с ума сошли! – вскрикнула Рита. – Вадик?! Не может быть!
– В таком случае выясним и отпустим, – пообещал черствый Виктор Серафимович. – А до выяснения ваш брат побудет в следственном изоляторе.
– Вадик, без адвоката ничего не говори! – крикнул Никита, когда того уводили.
Большой кусок жира распахнул клешни с татуировками на предплечьях, осквернив гостей беззубым оскалом:
– Какие люди в Голливуде! Бельмо, ты ли это?
– Я, – заверил Бельмас, тоже раскрыв руки для объятий.
Шелкопряд похлопал Бельмаса по спине, отстранился и взглянул на Державу с Горбушей поросячьими глазками:
– Что за парубки?
– Свои, – сказал Бельмас. – Верь им, как мне.
– Ну, заходите в дом, своим всегда рады.
Дом у Шелкопряда не ветхий, но и не хоромы. Проходя мимо кухни с распахнутой дверью, он крикнул:
– Люська, гостям почет и уважение. Тащи Пузырь Петровича (что означало – водку).
Такая же, как и Шелкопряд, туго набитая жиром хавронья с распаренной физией от жара плиты переворачивала куски свинины на сковородке. Она резво собрала на стол – огурчики, помидорчики, сало, колбаса, яйца. Шелкопряд налил холодной водки в стеклянные рюмки, сказал тост:
– Штобы всем, всегда и много! – Закусывая соленым помидором, сок от которого брызнул в разные стороны, он покосился на Горбушу. – Брезгует?
– Язвенник, потому и трезвенник, – пошутил Бельмас. – Шелкопряд, хлопушки нужны. На каждого брата по штуке.
– Не, я не понял... – протянул удивленно гостеприимный хозяин. – Бельмо за хлопушками пришел? А как же воспитание? Неужто так подпекло?
– Подпекло, – признался Бельмас. – Шибко подпекло. Тебе я доверяю. Так вот, Шелкопряд, дочку мою выкрали, стрелку назначили.
– Ну, дела... И кто та падла?
– Не знаю. И чего хочет – не знаю.
– Пойдешь?
– Буду держать масть (то есть на обычном языке – отстаивать свои интересы). Через два часа стрелка. Запомни моих пацанов. В случае нужды помоги им, я в долгу не останусь.
– Заметано. Ну, посидите тут... Кушайте, пейте, я щас...
Хавронья принесла жареное мясо и вареную картошку, обильно посыпанную укропом и зеленым луком. Горбуша принялся уплетать за обе щеки, тем временем Держава достал мобильник и заворковал:
– Это я... Сегодня вряд ли получится. Но ты это... жди.
– Что ответила прелестная Джулия? – полюбопытствовал Бельмас.
– Секрет, – отговорился Держава. – Слышь, Бельмо, может, мне сходить на стрелку вместо тебя? Скажу, ты прислал узнать, чего надо.
– Спасибо, друг, но тебе, думаю, не скажут. А законопатят вместе с «моими бабами». Меня раздирает обычное человеческое любопытство: кто ж еще у них?
Вернулся Шелкопряд, положил на стол три пистолета. Затем взял один в руку со словами:
– Малогабаритный, зато удобный. Полкило, восемь патронов, пятьдесят метров дальность. Подойдет?
Бельмас перевел глаза на Горбушу, тот утвердительно кивнул. Получив и запасные обоймы, расплатились, начали прощаться. Шелкопряд пошел проводить гостей до калитки. Переступив порог, Бельмас вдруг спросил:
– Ты знаешь, кто такой Шах?
– Сам не здоровался, а ухи слышали, будто он гнилая дыхалка (подлая душонка). Живет без правил. Уж прости, Бельмо, што тебя шлифую (учу), но коль встретится Шах, уйди в сторонку.
– Спасибо на добром слове, – поблагодарил Бельмас и хотел идти дальше, но Шелкопряд задержал его:
– Бельмо, Шелкопряд помнит, как ты не дал засмолить его в буре (в бараке усиленного режима). И ты помни: Шелкопряд благодарный.
– Я запомнил, – сказал Бельмо.
Отъехав от дома Шелкопряда, Бельмас, взглянув на часы, велел остановиться. Настала пора решить, как действовать.
– Давайте оставим тачку на стоянке, – предложил Держава. – А поедем на рикшах. Бельмо, ты поезжай один, а мы за тобой. Будем держать тебя. На трубу надо кинуть бабок. Ты, Бельмо, сделай мне звонок и держи мобилу в нагрудном кармане включенной, так я буду все слышать.
– Они мне должны позвонить.
– А у нас запасные трубки есть.
– Лады, – согласился Бельмас, в который раз поразившись сообразительности Державы. – Документы и бабки оставим в тачке, такую трясти никто не станет, да и стоянка охраняется. Ну, теперь поехали.
Глава 15
Набережная не кишела людьми – погода дрянь, то капал дождь, то дул ветер. Тем не менее праздношатающаяся публика изредка встречалась, в основном молодежь, и кафе не пустовали. В последний момент Бельмас отдал пистолет Державе со словами:
– Принцип есть принцип. Пойду так.
– Ты рискуешь, Бельмо, – предупредил Держава.
