Свадьбу решили отпраздновать в узком кругу родственников, но за время подготовки торжества круги, как на водной глади, разрослись до невероятных размеров. Казалось, что половина Франции непременно прибудет и почтет за честь… Родовая базилика не вмещала всех прибывших, а молодые сразу после ритуальных церемоний укатили в путешествие по Европе. Этьен предлагал Лизе кругосветное путешествие, но она попросила провести медовый месяц в Италии. Он удивился тому, что ее тянуло только туда и ехать куда-либо еще ей не хотелось. Еще одной неожиданностью стало для него упорное желание Лизы найти маленький городок под Римом с каким-то невзрачным фонтаном.
Название городка она не помнила, и фонтан, видимо, не был архитектурной достопримечательностью, а на вопрос – почему это для нее так важно, обещала когда-нибудь рассказать. Они исколесили прибрежные городки, останавливаясь в них на день-два, и находили разные фонтаны. Этьен шутил, уж не ищет ли Лиза клад, замурованный ее царственными предками под струями фонтана. Она смеялась и утвердительно кивала головой. Однажды в одном из городков они вышли на небольшую площадь, и Лиза остановилась как вкопанная – впереди по ходу возвышался неказистый фонтан. Этьен с интересом посмотрел на жену. Она легонько погладила шершавые камни.
– Где копать? – съехидничал Этьен.
Лиза ничего не ответила. Подняв намокшие глаза, сказала:
– Пошли!
Больше фонтанов они не искали. Переехав в Неаполь на роскошную запущенную виллу родной тетки, приезжавшей сюда крайне редко, но отвергающей даже мысль о продаже, Этьен погрузился в сладостную нирвану любви и покоя. Лизе нравилось плескаться в теплом море, гулять под пятнистыми платанами по улице Гарибальди. Неаполь, раскинувшийся амфитеатром в бухте Тирренского моря, напоминал ей родной город, а она, покрываясь бронзовым загаром, все больше походила на итальянку. Этьен любовался ее грацией и жалел, что не родился художником. Лизе тоже было удивительно хорошо и спокойно рядом с мужем. Никогда не знавшая отца, она нашла в Этьене то, что искала: заботу и защиту. А Этьен, давно созревший для отцовства, перенес нереализованный потенциал на жену. Она засыпала у него на плече под чтение французских сказок для детей, а днем читала вслух отрывки из подобранной им литературы, он исправлял, объяснял и очень терпеливо, шаг за шагом, обучал правильно и красиво говорить. Уроки не прошли даром, и Лиза все реже комплексовала в обществе друзей-интеллектуалов и разношерстной родни, удивляясь самой себе, когда неожиданно плавно и легко складывалась фраза. Иногда даже пугалась этого, как человек, который знает, что плавать не умеет, но брошен в открытое море и вынужден барахтаться. Он плывет до тех пор, пока не вспоминает, что плавать не умеет, и в этот момент – идет камнем на дно. Труднее всего было заставить себя поверить в то, что можно заговорить на чужом языке, и это так же естественно, как водить автомобиль, играть на рояле и много всего такого, что кажется невозможным в начале обучения и что потом становится твоей второй натурой.
Языковой дискомфорт проходил, а вот душевный – нет. Живя в сказочном воплощении обывательской мечты о счастье и богатстве, она не чувствовала радости, той внезапной, острой, как толчок трамплина и полет в пустоту. Ее жизнь с Этьеном напоминала теплую ванну с мягко щекочущей тело пеной, которая вкусно пахнет хвоей и розмарином. Когда она была совсем маленькой, мама добывала дефицитный шампунь со смешным названием «Ба-Ду-Зан». Эти «бадузания» были самыми приятными моментами Лизиного детства. Можно было болтать руками и ногами, взбивая пену, и представлять, что ты Снежная королева. Шлеп – и у тебя на голове белая шапка, а в руках снежный пирог. А если вода остынет, можно добавить горяченькой и смотреть, как постепенно тают пенные острова. Вставать не хочется, но мама подгоняет: «Смотри, Лизка, заснешь, плохо будет. Утонуть можешь. Давай выходи».
Вот и сейчас Лизе казалось, что если она не выйдет отсюда, то заснет навсегда.
«Может, так и лучше, – уговаривала себя Лиза. – На кой оно надо, чтобы в постели сердце выскакивало и в глазах темнело. Муж внимателен, нежен. Дело не в нем, а в прошлом. Ну его к лешему, это прошлое, со всеми его уроками и учителями! Теперь по-другому жить надо, не напрягаясь. Может, и ребенка родить? Главное, все забыть, себя прежнюю тоже. Нет больше Лизы Целякович, немножко больной, талантливой и очень влюбчивой девочки, есть Эльза де Байе, маркиза и полная дура, если всерьез думает, что можно от себя убежать».
Бегство не состоялось. Тепличное существование в родовом имении «Золотая Пчела», мужнино обожание и семейная идиллия подействовали на Лизу странным образом. Она очень старалась поначалу быть хорошей женой. Почти перестала серьезно работать, уделяя мужу как можно больше внимания. Могла днями не подходить к роялю, который был куплен ей в подарок и почему-то вызывал неприязнь, схожую с той, которою она испытывала к подарку Алексея Петровича. Но этот инструмент был безупречен. Возможно, ее как раз и раздражало абсолютное совершенство. Рояль показался ей чужим, холодным и надменным. Но, как говорится, дареному коню… Лиза спрашивала себя, а хочется ли ей чего-нибудь, и ватная пустота, наполняющая ее, не проходила даже при мысли о ребенке. Она соглашалась, что так надо, что этого хочет Этьен больше всего на свете, что врачи не видят опасности в ее болезни. Нужно только на время беременности и кормления прекратить прием лекарств, быть под контролем врачей, и она вполне может стать счастливой матерью. Все было правильно, кроме того, что внутри себя она никак не могла найти отзвук на младенческий лепет, розовую мягкость и молочный запах маленького тела. Все, что принято называть материнским инстинктом, казалось, отсутствовало в ней начисто.
Долгое время она уходила от разговоров на эту тему, ссылаясь, что должна окончить аспирантуру. Работа над программой остановилась. Лиза все никак не могла войти в нужную форму. Злости, что ли, не хватало, азарта? Все звучало плохо, безжизненно, вяло. Новый образ жизни, наполненный путешествиями, театрами и вечеринками, отвлекал от работы, но совершенно не увлекал. Поначалу было любопытно, потом привычно и в конце концов скучно. А вот когда поняла, что не радует удачно найденная фразировка и аппликатура, что не учащаются пульс и сердцебиение от технически отточенного пассажа, что может без этого прожить день и спокойно заснуть, испугалась. Куда это ушло? Почему обесцветилось море, не пахнет расцветший миндаль, а звуки рояля глухо ухают в басах и резко кричат в верхнем регистре? Что-то нарушилось, что? Ведь все хорошо.
Она старалась скрыть от Этьена свои страхи, но, когда дело дошло до бессонницы и внезапных провалов памяти, он заметил, что с ней что-то не так, а когда стал находить початые и пустые бутылки вина и водки, забил тревогу. Однажды она напугала его до смерти, заявив, что больше не подойдет к роялю, что ей нужен золотой горн, который когда-то не взяла у падшего ангела, а теперь согласна на все его условия. Вчера ночью этот ангел приходил, и они долго разговаривали. Это был чистый бред. Нужно было как можно быстрее показать Лизу врачам, но она упиралась и раздражалась, боясь опять оказаться в психушке. Тогда Этьен обратился к своей родственнице, которая, как ему казалось, сможет поговорить с Лизой по душам. Художница-портретистка Вероника Бишон, приходящаяся Этьену кузиной, была единственной из близких родственников, кто понимал и немного говорил по-русски. Ее предки принадлежали тоже к знатному русскому роду, который по какой-то заковыристой линии смыкался с родом де Байе чуть ли не с двенадцатого века, но прояснилась эта связь случайно, только в середине двадцатого. Мать Вероники, Александра, ребенком была вывезена родителями из России во время революции. Семья обосновалась в Париже и какое-то время была вынуждена продавать фамильные драгоценности и фарфор, чтобы выжить. Когда Александра выросла, она познакомилась с милым студентом Пьером де Байе, и во время знакомства с его родителями она расплакалась, увидев на столе во время семейного ужина кувшинчик для сливок. Оказалось, что это часть сервиза, который был распродан ее родителями, а на всех предметах – фамильный герб их дворянского рода. Родители Пьера были потрясены – они купили этот кувшинчик у перекупщика за баснословные деньги только потому, что поразились схожести картинки на его пузатом боку с их родовой геральдикой. Сходство гербов оказалось не случайным. Когда-то их давние предки уже вступали в семейные союзы и владели общими землями. Неясное и давнее родство не остановило Александру и Пьера. Они поженились, в результате чего родилась дочь Вероника, которой с детства мать прививала любовь ко всему русскому, поэтому Лизу она приняла как родную. Когда на вернисаже Вероника увидела молодую парочку вновь испеченных супругов, то ей бросились в глаза перемены, произошедшие с Лизой. Как человек артистический, она отметила, что совсем недавно, во время свадьбы, от невесты шел молочно-медовый свет, а теперь его поглотила грязно-серая туча, нависшая над головой молодой жены. Она настойчиво советовала поехать к шаману, который зовет себя Йахутка, и клялась, что за один сеанс он умудрился избавить ее саму от чудовищной депрессии, алкогольной зависимости и курения. Лиза заинтересовалась и с детским нетерпением ждала встречи с чудесным Йахуткой.
