Мериголд тоже его поцеловала, ее поднятая нога в экстазе обвила другую, кулаки сражающегося Франко Бруно разжались, и, произнеся «Господи Боже», она повисла на шее Лизандера подобно шимпанзе, ведь от желания так кружилась голова, что просто невозможно было стоять.
Медленно-медленно Лизандер продвигался книзу. Боясь, что бюст потерял упругость, Мериголд закрыла его руками, но, когда Лизандер целовал шею, вдруг вспомнила, что не успела выщипать эти проклятые волоски на подбородке, и поднесла руку к щеке. В следующий момент в его руке оказалась прекрасная, как спелая груша, грудь.
– Пойдем в кровать.
– Нельзя. Я никогда ни с кем не была, кроме Ларри, а он говорит, я трахаюсь, как мертвая лошадь... – Мериголд запричитала.
– Тише, представь, что это упражнение для похудания.
Вам скажет любой, что никогда не запоминаешь, как добираешься до спальни, но у Мериголд этот путь отпечатался, потому что Лизандер целовал ее на каждой ступеньке. Но все равно ее беспокоили отпечатки от слишком тесных джинсов и несвежий запах тела – хотя после приема душа прошло два часа, хотелось вымыться еще раз. Достигнув лестничной площадки, она чуть не направила его в кладовую.
– Нет, только не в нашу спальню, – проснулась вдруг в ней добродетель, – и уж точно не сюда, – сказала она, когда Лизандер толкнул следующую дверь, – здесь я застукала Ларри с Никки.
– О Господи, да ведь я после всего исчезну.
– Да, но желание-то все равно останется...
Тело Лизандера было горячее любой грелки, когда он прижимался и медленно стягивал с нее свитер.
– Выключи свет, – взмолилась Мериголд, скользнув под персиковые сатиновые простыни.
– Но я хочу видеть тебя, – прошептал Лизандер. Компромисс быстро нашли: свет горел со стороны Лизандера и был выключен на противоположной.
– Черт, я люблю этим заниматься, много приняв. Давай попробуем через несколько часов.
И Мериголд, которая «не занималась этим, много приняв», с шестидесятых годов, согласилась.
Затем, с ребяческим ожиданием праздника от распаковывания рождественских подарков, он начал изучать ее тело.
– Господи, как они великолепны, – он погрузил лицо в тяжелые груди. – А ты любишь, когда ласкают здесь? – Он перевернул ее, восхищаясь выпуклостью круглых ягодиц. – Это самый лакомый кусочек. – Руки заскользили по внутренней стороне бархатистых бедер. – Нет, это еще не все. А-а, вот. – Длинные пальцы вдруг оказались во влажном губчатом отверстии.
– А-а-а-а-а-а-х, – вдохнула Мериголд.
– Эврика, – сказал Лизандер, наконец-то найдя клитор.
– Я ничем не пахну? – беспокоилась Мериголд. Ну как же, она не успела помыться.
– Я чувствую только запах греческого мыла. Иди сюда.
– Ох нет, мы не должны.
– Да разве это не прекрасно?
– Восхитительно, но мы не должны... О, пожалуйста, продолжай, Боже милостивый, как сладко, помоги мне, помоги. – Мериголд, замолчав, вдруг застыла и перестала зажиматься, а дыхание стало прерывистым и коротким.
И наконец раздался стон:
– О Лизандер, я лечу.
– Еще бы.
Она открыла глаза и увидела улыбающееся ей лицо.
– Ноги раздвигаешь, становится сладко. Тебе понравилось?
– О, очень, а теперь я доставлю удовольствие тебе. Глубоко благодарная, Мериголд привстала, опираясь на локоть. Проведя рукой по его плоскому животу, она наткнулась на его орган в волосах, стоящий подобно Пизанской башне.
– О Господи.
Говоря откровенно, Мериголд никогда не нравилось это у Ларри. Он предпочитал заниматься любовью по утрам, и она спросонья никак не могла сообразить, что у нее там между ног. А поэтому всегда относилась к такому вторжению, как к холостому выстрелу.
Но у Лизандера, принявшего душ после прогулки и благоухавшего, как фиалки в долине, мужской орган был таким твердым и гладким, что она начала его лизать.
Привыкший к стремительной, по-змеиному быстрой подготовке Долли, Лизандер был несколько удивлен. Но когда Мериголд осмелела и перешла к оральным ласкам, он почувствовал, что она боится, и, осторожно отстранившись, скользнул на сатиновые простыни и привлек ее к себе.
– О, как чудесно, – выдохнула Мериголд, ощущая очаровывающий удар вверх. – О, Ли-зандёр, я трепещу, как флаг на флагштоке. О Лизандер. ЛИЗАНДЕР!
– Это было удивительно, – сказал Лизандер, поднимая с пола пуховое одеяло и устраиваясь на подушках.
– Ты сам удивительный, просто откровение.
– Мужчины считают, что могут заниматься этим часами, я знаю – никогда больше минуты, а если уж мне совсем хорошо, то все кончается еще раньше.
– Это, должно быть, я виновата.
– Да брось. В конце концов мы потеряли сотен пять калорий.
Затем он вдруг сел, сжал руки, состроил слащавую гримасу, как у Гермионы, и запел фальцетом:
– Дуй... конец... южный, южный, южный... – и они оба покатились со смеху.
– Не стоит рассказывать Ферди, – предупредила Мериголд.
– Да ты что, он просто разозлится, – встревожился в свою очередь Лизандер. – Ферди настаивал на том, чтобы я тебя не трогал.
– Мы больше не будем.
– Еще как будем. Ведь если мы потратим еще пятьсот калорий, то сможем поужинать.
– Ну тогда с удовольствием.
– Так давай.
Мериголд посмотрела на часы:
– Но ты же пропустишь «Нейборз» по телевизору.
– Есть вещи попривлекательнее.
– О, Лизандер, лучшего комплимента я еще не получала. Почему бы не позвонить миссис Бримскомб и не попросить ее записать это?
10
На Мериголд наилучшим образом отразились эти и последующие чудесные совокупления, но особенно возвращение обоих сыновей из подготовительной школы на уик-энд, обожавших Лизандера еще больше, чем ее. И не только потому, что он любил играть с ними на бильярде и брал с собой под изумительные сводчатые галереи Ратминстера на прогулки и порезвиться с Артуром и Тини на конюшне, но также и потому, что пристрастил их к более чем сомнительным играм в покер, железку и тотализатор.
Восторженность Джейсона, сделавшего удачную ставку на бегах в Чипсотоу, можно сравнить разве что с безмерной радостью Марка, в конце уик-энда выигравшего у Лизандера 5, 225 фунта в покер.
Мериголд просто не понимала причину этого, а все объяснялось тем, что Лизандер в самом деле был ближе по возрасту к ее детям, чем она. Но ее обрадовало, что мальчики вышли из состояния подавленности, вызванной как двумя учебными семестрами в английской подготовительной школе, так и развалом брака родителей. И была благодарна она ему еще за то, что, когда мальчики чем-нибудь отвлекались, Лизандер неизменно оказывался на кухне для тайного и более страстного объятия. Он просто не мог оторваться от нее.
