Лидия Сара Беннет вышла замуж за Самуэля Мэннерса в 1919 году. У них родилось четверо детей. Маленького Самуэля не стало через три месяца после рождения в 1921 году, Джон, родившийся на следующий год, прожил всего четыре года и умер в 1925, Роберт, родившийся в 1922 году, дожил до четырнадцати лет, и Лаура, ее мать, родилась в 1924 году и умерла в 1989 в возрасте шестидесяти пяти лет. Сама Лидия скончалась в 1925. Джосс закусила губу. Записи в дневнике скорее всего были сделаны за несколько месяцев до ее смерти.
Джосс долго смотрела на страницу перед собой. Выцветшие чернила были в нескольких местах смазаны, и кое-где виднелись чернильные пятна.
– Мам, Том хочет чай. – Требовательный голосок с ковра привлек ее внимание. Мальчик сидел у камина и смотрел на нее. Вся мордашка была измазана красными чернилами.
– Ох, Том! – Она подхватила его с пола. – Несносный ребенок. Где ты взял ручку?
– Том рисовать, – твердо заявил малыш. – Рисовать картины. – В кулачке он зажал тонкую ручку, которая, как сразу заметила Джосс, была очень старой. Невозможно, чтобы в ней до сих пор сохранились чернила, значит, мальчик перепачкался, когда сосал ручку. Удрученно покачав головой, она посадила его себе на бедро… Кроме этого… Фраза крутилась и крутилась у нее в голове. Кроме этого… Мой страх придает ему силы… Эти слова были написаны двумя разными женщинами, которых разделял почти век, двумя женщинами, доведенными до полного отчаяния страхом от чего-то, что появлялось в их доме. Обе женщины обращались в церковь и к святой воде, чтобы защитить себя, но безрезультатно.
Джосс внесла Тома в большой холл и взглянула на елку. Теперь она была украшена серебряными шарами, длинной блестящей гирляндой и десятками разноцветных фонариков. Они с Люком уже положили кучу пакетов с подарками под дерево, включая те, что оставил для каждого Дэвид. Завтра приедут Элис и Джо и привезут еще кучу подарков.
– Елка! – оживился Том, начав вырываться из рук. – Ходить. – Как только она поставила его на ноги, он подбежал к дереву, указывая пухлой ручонкой наверх, на верхушку елки. – Томин ангелок!
– Ангел Тома, чтобы защищал его от опасности, – согласилась Джосс. Когда они наряжали елку, Люк поднял ребенка повыше, чтобы тот смог сам прикрепить к верхушке прелестную куклу, сделанную Лин, со сверкающими крыльями из перьев. – Пожалуйста, – прошептала Джосс, наблюдая, как ее сын стоит с открытым ртом под развесистыми ветками, – спаси и сохрани нас.
Они уже кончали ужинать, когда зазвонил дверной звонок, и почти сразу они услышали дружное пение.
Первой вскочила на ноги Лин.
– Певцы хоралов! – воскликнула она.
Небольшой хор пробыл у них минут двадцать.
Они встали вокруг елки, выпили по бокалу вина и спели несколько рождественских хоралов. Джосс сидела на стуле с высокой спинкой и наблюдала за ними. Сколько сотен лет точно такие группы певцов ходили по домам и провозглашали здравицу? Прищурившись, она представляла среди них Анну и Ричарда из своего рассказа, тепло одетых, с покрасневшими носами, греющих у камина замерзшие руки. Лин зажгла все имеющиеся в доме свечи, погасив остальной свет, так что электрическими были только цветные фонарики на елке. Да и хоралы они, скорее всего, пели те же. Джосс прислушалась к словам, наполнявшим комнату, резонирующим от стен. Вполне вероятно, что пятьсот лет назад Кэтрин слушала те же хоралы в такую же холодную ночь. Джосс поежилась. Она так легко могла себе ее представить – длинные темные волосы, спрятанные под затейливым головным убором, глубокие сапфировые глаза, сияющие от счастья, шлейф платья, шелестящий по натертому паркету, руку с бокалом, поднимающую тост за мужа и повелителя…
Милая моя! Он впервые увидел ее на празднике, не отрывал глаз от ее грациозной фигуры, когда она танцевала и играла со своими двоюродными братьями и сестрами. Ее глаза горели, щеки пылали от тепла камина.
Джосс вздрогнула так сильно, что даже Лин заметила.
– Джосс, что с тобой? – Сестра села рядом с ней и обняла ее за плечи. – Что-нибудь не так?
Джосс отрицательно покачала головой, уставившись на свои ноги.
– Все хорошо. Немного холодно.
Певцы ничего не заметили. Они продолжали петь, легко беря высокие ноты, их голоса уносились ввысь за потолочные балки. Но это был последний хорал. Им надо было еще добраться до фермы Гудиаров, а затем вернуться к дому приходского священника. Они снова обмотали шеи шарфами, натянули перчатки, захватили ящичек с набросанной туда мелочью.
Когда за ними закрылась дверь, тишина показалась особенно давящей. Им не хотелось расходиться, и они все уселись у камина, уставившись на пылающие угли.
Кэтрин, любовь моя, дождись меня!
Эти слова возникли так четко, как хорошо запомнившийся сон, но тут же исчезли. Джосс вздохнула и покачала головой.
– Хоралы были просто замечательные. Знаешь, странно как-то, если и в самом деле здесь жил дьявол, то в доме должно быть ощущение зла. Но ведь ничего такого нет.
– Конечно, нет, – Люк поцеловал ее в макушку. – Мне бы хотелось, чтобы ты забыла эти глупости про дьявола. Дом фантастический, счастливый, полный добрых воспоминаний. – Он шутливо взъерошил ей волосы. – Дьяволу бы тут не понравилось!
Он уже спал, когда много времени спустя Джосс забралась в постель. Она долго лежала в ванне, стараясь изгнать из тела озноб, но вода для такой цели оказалась недостаточно горячей. Она поймала себя на том, что жмется спиной к теплой эмали, пытаясь впитать последние крохи тепла из быстро остывающей ванны. Когда же она, наконец, выбралась из ванны и обмоталась полотенцем, то сообразила, что нагревательная система, работающая от печки в кухне, давно отключилась на ночь, – этот процесс всегда сопровождался бульканьем и хрипами. До утра нечего надеяться на горячую воду и теплые батареи. Только утром с теми же хрипами и бульканьем система воспрянет к жизни. Дрожа от холода, Джосс заглянула к Тому. Он, теплый и розовый, надежно укрытый пуховым одеялом, крепко спал. Оставив дверь слегка приоткрытой, она пробралась в спальню, без всякого желания сняла халат и улеглась рядом с Люком.
За окном луна казалась серебряным диском на фоне неба в веснушках звезд. Мороз выбелил сад, и от этого там было светло почти как днем. Люк не полностью задернул шторы. Лунный свет проникал сквозь щель между ними и падал на одеяло.
Они все собрались там, в этой полутемной комнате: слуги, члены семьи, священник. Когда он ворвался в комнату, гремя шпорами, цепляющимися за расстеленную всюду, чтобы заглушить звуки солому, все повернули к нему белые лица.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
