— Ого ты набрала, — удивилась Ракель и тут же поняла причину: — Ну ты и осунулась. Где так успела поистратиться?
— Да так, экспериментируют всякие без моего на то согласия, — мрачно ответила я.
И тут же поняла, что спроси меня Рауль, я бы непременно согласилась, но тогда он бы не узнал даже того мизера, что продавилось сквозь клятву. Это его несколько извиняло.
— Рауль? — полуутвердительно спросила Ракель. — Если эксперимент идёт на пользу, то он правильный.
— Нужно ещё уточнять, кому он идёт на пользу.
Надо признать, что еда однозначно привела меня в хорошее настроение и злиться уже не хотелось. Но и отказываться от обвинений пока — тоже.
— Теофрении, конечно, — уверенно ответила Ракель. — Принцу много чем пришлось жертвовать ради страны. Вон даже наследование согласился передать, отказаться за себя и за своих потомков. Правда, теперь всё это поменялось.
Внезапно я заметила сидящую неподалёку Эрнандес, с большим интересом прислушивающуюся к нашему разговору. Слышать-то она мало чего слышала, но по доносящимся от нас отдельным словам наверняка составила собственное представление о теме нашей беседы.
— Ракель, не болтай, — прошипела я не хуже тёти. — Ты подведёшь не только его, но и нас всех.
— Так я о том, что раньше у принцессы был Сиятельный жених, а сейчас может появиться Сиятельная невеста у принца, — вывернулась Ракель, внезапно её озарило, и она спросила, сильно понизив голос: — А если вы с ним?..
— Это очень плохая идея, а почему плохая, я объясню потом, на защищённой от прослушивания территории. Ракель, если бы твои предки были столь болтливы, они не смогли бы победить.
Она покраснела и сделала вид, что увлечена едой. Я тоже решила отдаться завтраку. С наполненным желудком жизнь заиграла яркими красками, даже продолжавшая на нас таращиться Эрнандес перестала казаться такой противной. В конце концов, это мне удалось отжать у неё кровать, а не ей — выставить меня из комнаты.
На лекции Эрнандес также устроилась невдалеке от нас, собираясь подслушивать и дальше, но мы с Ракель лишь старательно записывали все, что говорила сеньора Сапасар. Алхимия — штука опасная, на ней расслабляться нельзя, если хочешь остаться живым и здоровым.
Но до конца высидеть лекцию не получилось. Не в середине, но ближе к концу Рауль всё-таки появился, деликатно постучал, вошёл в аудиторию и сказал:
— Прошу меня извинить, сеньора Сапасар, но мне необходимы обе мои ученицы.
— Обе? — удивилась та.
— Сеньориты Кинтеро и Наранхо, — пояснил он.
Ракель удивлённо подскочила, потом села и огляделась: вдруг где-то есть ещё одна сеньорита Наранхо и именно она получила место личной ученицы принца. Но оспаривать право было некому, поэтому она принялась торопливо забрасывать вещи в сумку, и вскоре мы втроём выходили из аудитории.
Когда нас никто не мог бы там услышать, я не удержалась:
— Когда это вы, сеньор Медина, успели обзавестись ещё одной ученицей? Мы с Ракель узнали об этом только что.
— А сеньорита Наранхо против? — удивился он. — Я думал, Хосе Игнасио ей сообщил вчера. Мы пришли к выводу, что две ученицы будут куда менее подозрительны, чем одна. Особенно если их придётся за собой таскать. Но вы, Ракель, не переживайте: заниматься я с вами буду по-настоящему.
— По-моему, как раз этого и надо бояться, — проворчала я.
Рауль не ответил ничего, он явно чувствовал себя виноватым, и чувство это было ему непривычно.
Глава 18
В подготовке я не участвовала. Стоило нам втроём появиться в Сиятельном корпусе, как Альба сразу встопорщила крылья и заявила:
— Сеньор, тут не проходной двор, тут территория важных личностей.
Ракель сразу поняла, что говорят о ней, но не стушевалась, а спросила:
— Не хотят ли эти важные личности решать свои проблемы сами? А то я пришла заряжать кристалл, но оказалось, что здесь помощь ждут только от Сиятельных. Так может сбегать и их позвать, а то мы недостойны?
Говорила Ракель с такой экспрессией, что Альба начала пятиться, попеременно то розовея, то бледнея, потом скрипуче выдавила извинение, уцепилась за меня и заявила, что мне срочно нужно отдохнуть. Мол, пока здесь будут готовить иллюзию, я смогу восстановить силы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Отказываться я не стала: возможность поспать хоть пару часов для меня сейчас была во благо, чувствовала я себя разбитой и донельзя вымотанной, реакция была заторможенной, да и координация страдала. Поэтому я уточнила у Рауля, могу ли я их оставить, на что он ответил, что справятся без меня, тем более что вскоре должен был подойти Альварес. Эти слова вызвали бурю эмоций на физиономии Альбы, но в этот раз она промолчала, возможно, не желая показаться скандалисткой. А то Альварес не появится, а горгулья уже всем сообщила, что о нём думает. Подходил друг Рауля или нет, и если подходил, то как к этому отнеслась Альба, я не узнала, потому что честно проспала, пока горгулья не пришла меня будить. А сделала она это впритык перед лекцией, на которой мы должны были появиться, поэтому я даже Ракель расспросить не успела: пока мы неслись на занятие, она только сообщила, что к взрыву всё готово и он вот-вот случится. Больше узнать ничего не удалось, мы и без того проскочили буквально перед носом у лектора, неодобрительно покачавшего головой, но всё же нас пропустившего.
Пока он поднимался на кафедру, мы заняли свободные места, после чего сделали вид, что всецело поглощены лекцией, и даже что-то записывали. Признаться, я нервничала всё больше и больше, досадуя, что Альба не разбудила меня пораньше и что мне теперь приходится мучиться неизвестностью. Вдруг Ракель что-то неправильно поняла и взрыва не будет?
Но переживала я напрасно. Взрыв пришёл вовремя и удался на славу. Мы с Ракель и то оказались не готовы к грохоту и раскачиванию корпуса, при котором незакреплённые предметы посыпались на пол, как горох, а закреплённые зашатались так, что за их движением сложно было уследить.
Я застыла, Ракель схватила меня за руку и охнула. А вот те, кто ничего подобного не предполагал, повели себя куда громче и разнообразней. Парень за столом перед нами неожиданно тонко завизжал и бросился к выходу со скоростью испуганного кролика. Эрнандес сориентировалась второй, упала ему на хвост и неслась так быстро, как у неё никогда не получалось на занятиях физкультурой. Им удалось выскочить без помех, а вот дальше в дверях началось светопреставление: каждый хотел побыстрее покинуть аудиторию и не желал никого пропускать. Кто-то разбил окно (И как только умудрился, ведь все стёкла были усилены заклинаниями? Похоже, перед испуганным студентом не выстоит ни одно заклинание), и теперь часть однокурсников выпрыгивали через него, стремясь как можно скорее покинуть здание, которое при обвале станет ловушкой для задержавшихся.
На самом деле раскачивание корпуса было строго просчитано, да и сам корпус был хорошо защищён, от такой ерунды не разрушится. Во всяком случае это утверждал Рауль, и у меня не было никаких оснований ему не доверять. Поэтому мы сидели и ждали, пока паникёры уберутся, и лишь потом спокойно вышли во двор, который на удивление был пуст. Похоже, большая часть учащихся не просто выбежала из корпуса, но и не остановилась, пока не оказалась за воротами университета. А возможно, некоторые вовсю двигаются к границе города. К примеру, с Эрнандес всё может быть: не зря же Диего постоянно отправлял её бегать? Вот навыки и пригодились.
Сиятельный корпус был плохо виден сквозь клубы пыли. Точнее, не Сиятельный корпус, а то, что от него осталось. Иллюзия была настолько хороша, что я даже засомневалась, иллюзия ли это или здание всё-таки сложилось. А вместе с сомнениями пришло и беспокойство о судьбе горгулий, часть из которых могла погибнуть, даже не выйдя из сомнамбулического состояния.
Поэтому, как только я увидела Рауля, сразу бросилась к нему. Принц стоял в компании ректора и нескольких преподавателей, а на плече у него сидел мелкий, но узнаваемый детёныш горностая, настороженно поводивший ушами и носом. Но я даже не успела ничего спросить, как к ним подбежала преподавательница алхимии и запричитала:
