— И учти, меня дождись. Обедать пойдем вместе. А узнаю, что без меня квасишь, знаешь, что будет.
— Да, любимый.
Наташа так же плавно встала и пошла к выходу, глядя на Витьку равнодушно. Только, проходя мимо, посмотрела на большой снимок на стене. И Витька посмотрел. Там, на темном с блесками фоне, за ресторанным столиком, сидела она же, в этом же платье, во весь кадр положив ногу на ногу, склонив голову к плечу и улыбаясь. Темные волосы сливались с фоном и на краю их, чуть дальше — Яша в смокинге и почему-то в очках с тонкой металлической оправой, крутит в руках сигару.
Наташа идущая, чуть покачнувшись, прошла, заговорила уже за дверью. Наташа сидящая осталась сидеть на плакате, занимая роскошными ногами половину маленькой комнатки.
— Это мы в «Балчуге», в прошлом году прокатились, — небрежно сказал Яша, но видно было — горд, — я ее потом в Грецию возил, туда-сюда, в общем, отдохнуть от деревни.
И хохотнул, подмигивая:
— Ну, принцесса всю поездку честно отработала. За то девочку и люблю — честная и работящая.
— Давай про работу, — глухо сказал Витька.
Яша поставил поперек красного шара грейпфрута нож, надавил. Лезвие развалило шар на половинки, раскрывая сочную рану.
— Про работу… Так вот. У меня все есть. Деньги, работа, люди. А главное, паря, девки у меня хороши. Они тут, увидишь еще — особенные. Но девки, они как молоко в жару, хлоп и скисло. Не углядишь, то брюхата, то сбежать намылится, то любовь у нее. Девок хватает на пару годков, с кем начинал, уже и нет их. А какие были! Вот я и подумал…
Он положил истекающую соком половинку плашмя и снова поставил нож, надавил.
— Можно ведь и побольше сделать, а? Уже она брюхата и дойки отвисли, а снимочки-то останутся! Но тут вишь какое дело. Если бы я пачкался, гостей с голенькими девочками фоткал, ко мне и не ехал бы никто, сечешь? Кому нужны неприятности? Этого у меня — ни-ни. Потому мне не просто мудачишко с фотиком нужен. Мне нужен ма-а-астер. Чтоб навеки запечатлел, ах, какая была… Чтоб — произведение искусства!
— И что ты с искусством собираешься делать? — спросил Витька, глядя на четвертованный грейпфрут в лужице кровянистого сока.
— А что делают с искусством? Вот ты мне и подскажи. Я ведь сразу понял, как первый раз поговорили — не прост ты. Ты знаешь там, где я щенок. Пока еще щенок. Но я только в силу вхожу, понимаешь? И мозги у меня варят! Просто деньги и на краснюке можно сделать. Большие. А хочется, брат, чтоб посильнее денег.
И закончил буднично, поднося ко рту оранжевую четвертушку:
— Ну и деньги, само собой, там другие уже будут, я ж понимаю. Очень большие деньги. И на чем, брат! Прикинь! На шалавочках этих, что на моих глазах из роддома привезли, и через пять годиков уже в галошах по огородам тяпкой будут махать! Бля, сила!
Красный сок сукровицей стекал по красивому подбородку. Яша утер лицо полотенцем, глянул на пятна и бросил в угол.
— Короче так. Философию еще успею сказануть. А пока ты поживи пару неделек, где хочешь, хоть в селе, хоть у Дашки. Вот хотя бы Дашку взять! Эх, паря, не видел ты, какая была! Нынешние ей в подметки не годятся. Щас уже стара, да, бока разожрала, руки толстые, а была — газель, а не девка! Змеей в руках вилась. Ну ладно, что жалеть. Мы с тобой и сейчас горы своротим, а? Завтра или когда там, на днях, поснимаешь, да что хочешь, хоть тренировки в зале, хоть бильярдную или дискотеку. Только — как надо снимешь! Мастерски! И посмотрим, годишься или нет. Если не понравится мне, пиздуй, куда хочешь, билет тебе купим. А понравится, тогда и сговоримся.
Он отодвинул в сторону тарелку с обгрызенными шкурками.
— Мне пора. А то Натаха напьется. Администратор она в «Эдеме» сейчас, ну, сам понимаешь, то да се. А заменить это то да се не кем, разве что подождать десять лет, дочка в нее удастся?
Он захохотал, подмигивая. Двинул по стеклу к Витьке камеру, а паспорт и бумажник закинул в маленький сейф, щелкнул замком.
Витька, держа футляр, выбрался из кресла.
— Погодь, вот тебе адрес, в поселке. Хочешь там ночуй, баба поезженая, но сладкая, пару лет назад мужик ее утонул в шторм. Хочешь, сюда приходи, я тебе номер выпишу. Со всеми удобствами. И не забудь, насчет съемки. А то глянул я твои фоточки, что там, одни волны да степь. Ну, хорошо ты море снял, да, но мне моря-то мало…
— Как море? И все? А-а?…
— Ну да, волны и волны. Ну еще Натаха там с чипиздиком своим, в степи, видать, таскала тебя, пэйзажи показывала.
Сжимая камеру обеими руками, Витька шел по песку, в вечерней густой тени. Торопился к прибою, где солнце, заваливаясь за край холма, высвечивало полоску мокрого песка. Топчась почти по воде, достал камеру из чехла, включил просмотр. И пожал плечами, рассматривая багряную толщу огромной волны, узкое серебро рыбьих тел и девушку в облаке черных волос, что летела прямо на зрителя, держа его серыми с зеленью глазами…
15. ДОМ ЛАРИСЫ
Солнце уже сваливалось за щеточку трав на холме, что за яшиным центром, но Витька все равно полез вверх по узкой тропинке. Камеру повесил на шею и прижимал рукой, чтоб не болталась, не стукала. Лез к ветру и в уходящий свет, понимая, что снять живую зеленую воду не сможет, совсем внизу стемнело. Но лез.
Иногда, спохватываясь, пытался обдумать, что делать дальше? Получается, в плен его взяли? Вот так запросто, паспорт в чужом сейфе и оставайся, мастер, иди на побегушки к местному царьку. Но мысли не думались, ветер выдувал их из-под перепутанных волос, потому что посмотреть сверху на воду казалось очень важным, самым-самым важным. И кого тут спасать? Наташку, что украла его вещи и теперь смотрела, не видя, равнодушная ко всему, кроме своего повелителя и его водки? Себя? Уйти пешком завтра на маяк, попросить Николая Григорьича отвезти в город и сдаться там в милицию — потерян паспорт, украли деньги. Сколько их там было-то, денег. Нет, в милицию не надо. Но можно всерьез отправить письмецо Степке, он вышлет. Или приедет.
Но как же вода? За два дня без фотоаппарата Витька понял, дураком был, надо было не выпускать из рук — снимать и снимать. И не отвлекаться ни на что. А с другой стороны, что же, картинки важнее людей?
Наверху встал на самом краю. Смотрел вниз, в почти черный провал, окаймленный неровными челюстями каменных грядок в воде, и видел, как вспыхивают, горя изнутри, бешеные кольца зелени, как светом рисуются завитки пены. От того, что видно было плохо, казалось, вода шипела громче, а может быть не мешал поменявшийся ветер и уже не завывал в щелях каменного лабиринта.
Витька открыл камеру, сделал несколько снимков. Просто так, зная — не получатся. И пошел в сумеречный лабиринт. Не пойдет он на маяк. Успеется. Побудет несколько дней, и в самом деле, потянет резину, послушает Яшину философию. И будет снимать и снимать, все подряд. Надо только отстраниться от всего, молчать, не вникать. Уходить утром, одному, на весь день, чтоб только воздух, свет и камера. А когда Яша поймет, что не сгодился ему фотограф, как-нибудь договорятся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
