ли я секреты. Выболтала.
Я так и сказала заплетающимся голосом.
— Тебя напоили? — фыркнула трубка презрительным тоном.
Отец считал слабости недопустимыми, и сам млел от длинноволосых эскортниц.
— Я выпила сама. Я в кафе, папа, в аэропорту. Считаешь, глоток виски мне повредит? Не бойся, не перепутаю рейсы.
И отключилась. Вырубила смартфон и спрятала в сумочку.
Посмотрела на людей, ожидающих вылета, и поймала себя на том, что не понимаю их. Не понимаю, как можно быть беспечными, как можно болтать о глупостях, думать о новой сумочке, жить обычной жизнью, думать, что принадлежишь себе, и однажды всё это рассыплется, как карточный домик.
В хлам. Чужой, властной рукой, которая будет дёргать тебя за ниточки и заставлять улыбаться тогда, когда ей того захочется. А если ты сделаешь что-либо не так, то тут же укажут на место. И моя жизнь больше мне не принадлежит.
И мой тело тоже подчиняется ему. Я вспомнила о том, какое острое удовольствие испытала пару часов назад и захотелось утонуть в стакане с виски.
Но я взяла себя в руки и направилась к выходу. Как раз объявили посадку.
* * *
— Он что-то с тобой сделал, да? — жадным от любопытства голосом спрашивала Соня, когда охрана доставила меня к машине отца, ожидающей в аэропорту.
— Заткнись, а то выкину! — произнёс он и молча посмотрел мне в глаза.
— Всё нормально, папа, — ответила я. — Конечно, он меня не пытал, если ты о том. И вообще, меня не трогали. Физически.
Внизу живота предательски заныло. Тело помнило его прикосновения и жаждало новых ласк. Его ласк. Не будет ничего, забудь!
Отец кивнул и подал знак водителю, чтобы тот трогал.
Соня уткнулась в смартфон, у неё даже уши горели: давно отец не отчитывал её при мне. Не из желания сохранить мир, когда я говорила ей завуалированные гадости с целью подбесить глупую курицу, а взаправду. Давая понять, что не шутит.
— Хочешь поехать отдохнуть? — внезапно спросил он. — Море, ты хотела к морю.
Хотела, вместе с ним, через полгода после смерти мамы. А потом через год. А потом расхотела, когда поняла, что он не поедет. Ему неинтересно и страшно оставаться один на один с дочерью-подростком.
— Не сейчас, пап. У меня работа в клинике.
Соня еле слышно хмыкнула. Эскортнице не понять, что привлекательного может быть в работе. Тем более по найму, а я не собиралась объяснять ей, что за любой подарок отец потребует равноценный. Рано или поздно.
— Ну, позже, — отец как-то нервно повёл шеей, и на лице его отразилось подобие боли.
— Посмотрим, пап. Я подумаю.
— Он за всё получит сполна. Не сомневайся, Лиза! — вдруг произнёс он с таким нажимом на моём имени, что я вздрогнула.
Будто он знал о том, о чём я умолчала. Но виду я не подала.
Кивнула и отвернулась к окну.
Я была дома. Пора начинать жить сначала.
Без мыслей о Ледовском. Без воспоминаний.
И без ожидания нечаянной встречи.
* * *
Ледовский
Она ушла и не оглянулась. Я тоже не собирался оглядываться на прошлое, стремительно уходящее от меня в стеклянную дверь, чтобы не оставить сожаление. Я знал, насколько оно губительно, поэтому вычёркивал из жизни людей с завидной многим лёгкостью.
Возвращаться сразу домой не хотелось.
Там будет ожидать Милана, заглядывать в глаза с выражением покорности и ожидания очередной ласки, а мне сейчас не хотелось никого видеть.
Засиделся я в Белоруссии, пора наведаться в другую резиденцию.
Вечером того же дня я объявил Милане, что мы с нею улетаем в Армению. Она никогда не спрашивала, сколько дней мы там проведём, куда полетим в следующий раз. Приятно было иметь под рукой понятливую и ласковую сучку, которая хоть и была в меру строптивой, но чётко знала, когда следует заткнуться.
И когда опуститься на колени и открыть рот совсем не для того, чтобы говорить. В те дни я трахал её часто и жёстко, и она радовалась, как собака, виляя хвостом и снова ластилась, повторяя, что тоже соскучилась. И что считала дни до нашего воссоединения.
А я думал о другой. Не то чтобы думал как о женщине, но мне вдруг захотелось вернуть ей выкуп лично на карту. Она это заслужила.
Я не жалел о том, что с нею сделал. Она, уверен, тоже, и всё же мне бы хотелось увидеть её ещё раз. Издалека посмотреть, какова она в естественной обстановке, когда думает, что на неё никто не смотрит, не считывает каждое её движение, не любуется изгибом тонкой шеи в обрамлении копны тёмных волос.
С Миланой они были похожи внешне, но такими разными! Лиза Вяземская напоминала диковинную бабочку, слишком хрупкую, чтобы выжить в грубой среде, но я ошибался. Она решилась на побег, и пусть это была лишь провокация, довела игру до конца. Добралась до конечной станции и приняла наказание за свою веру в то, что сможет меня обыграть.
Деньги отправились к ней на карту. Что она сделает? Скажет отцу? Нет, конечно. Не потому, что это большая сумма, которую она захочет потратить на себя, а чтобы не объяснять, за что такая щедрость. Вяземский — старый плут и мошенник, он сразу поймёт, что к чему.
Впрочем, я бы хотел посмотреть на его лицо. Когда-то он ударил меня по самому больному месту, убил отца так, что можно поднимать брови и говорить, что всё это ложь, что он до последнего переживал за «старого приятеля». И добавить с притворным вздохом, что бизнес не место для слабых.
Вот и посмотрим, как пойдёт.
Мне передавали фото и видео, снятых на улице, в кафе, при выходе с работы и прочее. Она почти всегда была либо с подругами, либо одна. Но не выглядела несчастной.
А когда с нею пытались знакомиться, ходила пару раз на свидания, заканчивающиеся обычно ничем. Обещанием новой встречи.
А у меня все эти месяцы зрел план.
