Он заржал, призывая Золотинку, но она уже была тут, почти рядом, и жеребенок тоже.
— Идем! — сказал Таура, и, поставив жеребенка между собой, чтобы защитить от вьюги, они вышли наружу, ступая по лежащей загородке.
Таура провел их в защищенную от ветра, поросшую кустарником небольшую лощину в нескольких ярдах от загона. Там дрожащая маленькая кобылка вволю напилась материнского молока, ей стало тепло, спокойно и не страшно. Таура увидел, что у нее такие же, как у него, грива и хвост. Красивая лошадка.
— Как ты назвала нашу дочь? — спросил он. — Ей надо дать имя Кунама, что значит «снег».
— Кунама, — повторила Золотинка и потерла носом жеребенка, а потом Тауру. — Кунама. — И прелестная нежная кобылка помахала пушистым хвостиком.
К этому времени ураган пронесся дальше и остался только ровный вой ветра, деревья больше не вырывало с корнем, и снова посветлело. Конь, хорошо знакомый с местностью, мог тронуться в путь.
— Идем! — скомандовал Таура.
Золотинка взглянула на свою маленькую дочку, потом в сторону охваченной вьюгой хижины, игриво куснула Тауру за плечо и последовала за ним, обходя хижину сзади. Она поступила мудро, прибегнув к помощи прежнего хозяина, чтобы оказаться в безопасности, когда должен был родиться жеребенок, но когда прозвучал громкий призыв Тауры сквозь завихрения вьюги, единственным ее желанием сделалось быть с ним.
Итак, Таура вернулся к своему табуну с золотистой кобылой и прелестной серебряной дочерью. Он завоевал свой приз вторично, по в мозгу у него мелькнула смутная мысль, что, может быть, надо завоевать что-то три раза, чтобы стать полноправным обладателем.
Властелин Каскадов
Этой весной табун Тауры довольно разросся — он стал даже слишком велик для молочно-белого жеребца, чья жизнь зависела от быстроты и умения превращаться в призрака.
У Золотинки была Кунама, у всех трех серых кобыл по годовалому жеребенку, которые пока оставались со своими матерями, а еще у двух кобыл были и вовсе сосунки. Кроме того, имелась черная кобыла из табуна Дротика тоже с годовиком. Табун такого размера не мог не оставлять следов и протоптанных троп, но это уже не имело значения. Этой весной Тауру пугало только одно — человек, а люди не способны отыскивать отпечатки так, как это умеют дикие лошади. Но теперь не было ни одной лошади, которую бы мог бояться Таура.
Пожалуй, не было в жизни Тауры более счастливого времени, чем этой весной, когда он радовался, что он жив. Ощущение это было совсем не таким, какое было у них с Ураганом когда-то на Бараньей Голове, пока они еще не завели себе табунов. Сейчас это было ощущение радости от того, что весь мир твой, от сознания — и тут он, возможно, был прав, — что не было и никогда не будет в горах такого жеребца, как он, Таура.
Даже опасность встретить хозяина Золотинки, все еще блуждающего по горам с желанием поймать ее, лишь добавляла увлекательности. Если охотиться будет только один человек, Таура не сомневался, что после скачки, которую он ему устроит, с погонями будет покончено раз и навсегда! Пока в горах не появятся скотоводы с собаками, бояться, в сущности, нечего, а люди с собаками при всем желании не могли сюда добраться, пока высоко в горах лежит глубокий снег и бурные реки переполнены водой.
На верхнем конце Каскадов росла вкусная трава, светило теплое и живительное солнце. Жеребята росли, шкура у всех лошадей заблестела.
Несколько раз Таура ходил к хижине Мертвой Лошади посмотреть, не вернулись ли в нее люди, но там ничего не шевелилось, кроме высохшей зеленой полосы висевшей под навесом кожи, которую раскачивал ветер, дующий вдоль ущелья Мертвой Лошади и гремевший куском оцинкованного железа.
Именно когда Таура был наверху около ущелья, однажды сверкающим весенним днем объявился Бролга в поисках Золотинки.
Первой услыхала его Бун Бун, услыхала его возбужденный крик за милю и немедленно, собрав всех лошадей вместе, повела их наверх, где еще лежали снежные наносы, окрашенные солнцем, как расплавленное золото. Повела туда, куда, скорее всего, должен был прийти Таура. Бролга, однако, уже нашел следы Золотинки, и хотя не спешил, то и дело вставал на дыбы и фыркал, он без труда мог настичь табун с молодняком.
— Вы, годовики, должны постараться рассердить его, — сказала Бун Бун собственному жеребенку. — Только не подходите близко. Отвлекайте его, дразните, но не слишком, а то он может убить…
Преисполненные сознанием важности такого задания жеребята рысцой направились к Бролге и принялись плясать, и всячески красоваться, и пытаться кричать как взрослые жеребцы. Но Бролге скоро надоело гоняться за юными сыновьями Тауры, и он опять пошел за табуном.
Увидев, что он ускорил шаг, Бун Бун сказала остальным кобылам:
— Лучше спрятать малышей в кустарнике, мы придем за ними позднее.
И она повела лошадей в гущу вересковых зарослей. Туда зашли только кобылы с младшими жеребятами и оставили их там, остальные в ожидании скакали снаружи. Потом все вместе лошади помчались к ровной площадке, поросшей снежной травой, а оттуда кверху, к полосе леса. Бролга был уже близко, а там они могли поиграть с ним в прятки среди деревьев.
Бун Бун была уверена, что Бролгу не интересует никто, кроме Золотинки, которую он попытается отогнать к своему табуну.
— Увертывайся, прячься! — велела она Золотинке. — Не дай ему угнать тебя назад.
На склоне росли высокие и прямые снежные эвкалипты, поэтому здесь удобно было увертываться и перебегать с места на место, но нельзя было это делать до бесконечности. Если не подоспеет помощь, Бролга в конце концов победит. И еще Золотинка тревожилась за Кунаму, свою прелестную дочку.
Быстроногой поворотливой кобыле нетрудно обегать вокруг стволов, и Золотинке без труда удавалось делать так, что между нею и Бролгой оставалась широкая полоса снежных эвкалиптов. Дважды пытался большой серый конь прорваться прямо к ней, но каждый раз она оказывалась позади какого-нибудь препятствия — Таура отлично выучил ее.
Бролга то и дело вскрикивал от возбуждения, и Таура, находившийся далеко в снегах на вершине хребта Боба, наконец услышал его. Сбегая вниз, он прежде всего увидел Золотинку.
Таура издал страшный, оглушительный вопль. Бролга остановился, насторожил уши, дыхание его с хрипом вырывалось из ноздрей. И тут же Таура ринулся на него сверху как разъяренный ураган.
— Беги! — приказал он Золотинке, и когда Бролга попытался следовать за ней, Таура набросился на него, оскалив зубы и молотя перед собой передними копытами. Когда он вскинулся на задние ноги под высокими эвкалиптами со свисающими лентами коры, его длинные грива и хвост, как и представляла себе когда-то Бел Бел, казались пенящимися струями водопада в мелькающих пятнах света и тени.
То был красивейший жеребец, каких когда-либо видели высокие горы, — в расцвете сил, сражающийся за свою подругу. Вокруг все словно притихло и замерло: ветер унялся, листья перестали шевелиться, даже журчание ближнего ручейка сделалось приглушенным, не пролетали ни красные попугаи, ни сойки. Не осталось никаких звуков, кроме глухих ударов копытами и с шумом вырывающегося дыхания двух огромных жеребцов.
Табун знал, что они сражаются не только за Золотинку, но и за свою жизнь. Должен был погибнуть один, чтобы другой мог стать единственным властелином всех брамби в Каскадах.
На этот раз Таура не боялся проиграть.
Год назад ом использовал бы каждый снежный эвкалипт, чтобы спрятаться за ним. Теперь он увлек своего старого врага на небольшое открытое пространство под тремя высокими красноватыми эвкалиптами и там начал бой, и теперь уже не только с помощью своего обычного оружия — проворства, но и новоприобретенной зрелой силы. Бролга был первым среди жеребцов, кого он увидел дерущимся, и он же в конце концов убил его отца.
Таура помнил, как увидел Бролгу, мелькнувшего вместе со своим табуном в разрыве облаков, на вершине Пятнистого Быка в тот день, когда Громобой был убит. Он помнил, как охватило его тогда дурное предчувствие и страх при виде вереницы лошадей. Сейчас, во время битвы с Бролгой под эвкалиптами, ему казалось, что вся его жизнь вела к этому моменту, когда он должен уничтожить серого жеребца. Разве не посоветовала ему Бел Бел подождать, пока он достигнет полного расцвета сил? Разве не повелось так в дикой природе, что прежний повелитель среди жеребцов должен быть убит?
Пока они дрались, кобылы — кобылы Тауры, и три из них — дочери Бролги, постепенно подошли ближе и сквозь листву стали наблюдать за двумя могучими бойцами. Солнце село за холмы, потом опустилось еще ниже за цепи гор Муррейской долины, а два жеребца продолжали сражаться, напрягая все силы, слышался глухой стук копыт по мокрой земле, по телу, по костям. Когда наступила полная темнота, Бролга лежал на земле, сбитый с ног.
