Элайн Митчелл
Серебряный конь
Книга написана для Инди, которая любит лошадей
Рожденный при яростном ветре
Однажды весной выдалась ненастная, бурная ночь. Вомбаты не решались выйти из своих норок, поссумы затаились в дуплах, а большие черные летучие кускусы, обитающие в горных лесах, даже не шелохнулись. В эту ночь Бел Бел, дикая лошадь молочно-белой окраски, дала жизнь во мраке беснующейся бури жеребенку, такому же светлому, как она, или даже светлее.
Бел Бел обдуманно выбрала место. Жеребенок оказался на пружинистой траве, называемой снежной, под нависавшим над ними гранитным выступом, который защищал их от проливного дождя.
Он лежал там, бледное пятно в непроглядной темноте, а Бел Бел вылизывала его и толкала носом. Ветер грохотал и завывал высоко наверху между скалистыми столбами хребта Бараньей Головы, где еще лежал снег, где не слышалось ничьих голосов — ни птиц, ни зверей, кроме заунывного воя динго. Вой прозвучал один раз, другой, а ему вторило эхо, зловещее и жуткое.
Услыхав вой, Бел Бел подняла голову, ноздри у нее раздулись. Снизу, где между ее передними ногами лежал бледный комок, послышался слабый звук, похожий на ржание, и она снова уткнулась в жеребенка мордой. Они с новорожденным были в полном одиночестве, далеко от своего табуна. Но она сама так захотела. Вероятно, из-за того, что при ее масти спрятаться труднее, чем гнедым или бурым, серым или каштановым, ей постоянно приходилось спасаться от преследований, и перед тем, как произвести на свет жеребенка, она очень нервничала и постаралась забраться как можно дальше. Из трех ее жеребят этот единственный был светлым, как она сама.
Сперва Бел Бел испытала прилив гордости, но тут же гордость сменилась страхом. Ее сына станут преследовать так же, как ее и как преследовали ее мать, которая тоже была светлой окраски. Преследовать будут люди, ибо лошади такой масти резко выделяются в диких табунах. А у этого жеребенка окажется и еще один враг — ведь каждый жеребец будет особенно ненавидеть его из-за его цвета.
Ветер ревел, хлестал холодный дождь, такой холодный, что казалось — сейчас он превратится в снег. Даже под каменный выступ захлестывала буря, надвигающаяся клубящаяся тьма наводила ужас. Опять раздался вон динго. Бел Бел подтолкнула носом крохотного жеребенка, побуждая его подняться на ноги.
Он с усилием поднял голову, вытянул вперед длинные передние ноги и легонько всхрапнул от страха. Бел Бел подталкивала его, пока он не встал, широко расставив длинные дрожащие ноги. Она продолжала толкать его дальше, пока, пошатываясь и приседая, он шаг за шагом не добрел до входа в пещеру, и там Бел Бел позволила ему хлопнуться на мягкий песок.
Скоро надо будет его покормить, но пока, недосягаемый для беснующейся бури, пусть отдохнет. Близится рассвет, но в такую бурю вокруг не будет людей, которые бы увидели, как светлая брамби[1] ведет новорожденного жеребенка между эвкалиптами, что называются снежными, туда, где для нее найдется вкусная трава и долгожданная вода. Бел Бел знала, что мало кто из людей находится в горах в эту пору, и только когда снег растает полностью, они пригонят сюда свой рыже-белый скот. И все же страх перед людьми даже сейчас не оставлял ее.
Рассветало очень медленно: сперва обозначился темный контур входа в пещеру на фоне чуть более бледного неба. Затем снизу вдоль склона горы вытянулись кверху длинные пики леса до самых скал, и верхушки снежных эвкалиптов, которые злобно трепал ветер, мотались и бились с такой силой, что казалось — сейчас деревья вырвутся с корнями из земли. Дождь прекратился.
Крупные кучевые облака по-прежнему неслись над горами, и по мере того, как становилось все светлее, небо стало выглядеть так, будто ветер изодрал его в клочья. Появились стремительно летящие полосы промытого дождем голубого неба. Бел Бел и сама уже очень проголодалась и решила, что жеребенка пора покормить молоком, а потом, пользуясь погожим днем, поискать какое-нибудь подходящее для нее пастбище.
— Я назову тебя Таура, — сказала она, расталкивая его носом, — что означает «ветер». Ты с ветром родился и как ветер должен бегать, чтобы выжить.
Хотя буря пошла на убыль, в этот первый день Бел Бел повела сына недалеко — всего лишь немного ниже по склону сквозь эвкалиптовый лес до длинной прогалины, которая вела к ручью с поросшими вереском берегами, где она могла напиться. Вечером они вернулись ко входу в пещеру, и жеребенок спал на сухом песке под боком у матери.
На другой день она решила повести его дальше, до обширной поляны среди эвкалиптового леса, где даже сейчас, ранней весной, уже росла приятная на вкус травка, где бежал по песчаному с блестками слюды дну неглубокий ручей.
Буря ночью прекратилась, светило теплое весеннее солнце. Бел Бел с гордостью заметила, насколько увереннее держится на ногах трусивший рядом с ней жеребенок. Она не торопила его и часто останавливалась, чтобы пощипать травы, пока они двигались под сенью снежных эвкалиптов или по длинным открытым прогалинам. При этом Бел Бел каждый раз, прежде чем покинуть укрытие, останавливалась и внимательно всматривалась в открывающееся пространство. Оглядывая таким образом большую солнечную поляну сквозь завесу кожистых листьев снежных эвкалиптов, она увидела гнедую брамби, которая паслась в некотором отдалении около ручья.
Бел Бел застыла на месте и продолжала наблюдать, но быстро узнала гнедую кобылу Мирри из одного с ней табуна. В годовалом возрасте Мирри поймал скотовод, но она сумела сбежать. Из-за этого она очень опасалась людей, и они с Бел Бел часто убегали вместе от табуна, когда им казалось, что остальные лошади подошли к людским хижинам слишком близко.
Бел Бел тут же разглядела что-то темное на земле рядом с Мирри и догадалась, что у той тоже родился жеребенок. Поэтому она смело повела сына в их сторону.
Завидев Бел Бел, Мирри приветствовала ее тихим ржанием, а та, слегка выгнув шею, горделивой походкой направилась к гнедой брамби рядом со своим белым сыночком, думая о том, как прекрасны его серебряные грива и хвост и как в свое время они будут казаться брызгами водопада, когда он будет мчаться галопом.
Мирри тоже была рада ее видеть.
— Привет, Бел Бел, — сказала она, — какой у тебя красивый сын и тоже совсем светлый! Разбужу-ка я своего соню, надо и мне похвастаться.
И она толкнула носом лежащего у ее ног ярко-гнедого жеребенка.
Тот сонно поднял голову, но, увидав чужих, сразу проснулся и с некоторым трудом поднялся на ноги.
— Красивая голова, умная, — одобрительно сказала Бел Бел. — А как ты его назвала?
— Ураганом, — ответила Мирри. — Он родился в наихудшую погоду две ночи назад. А твоего как зовут?
— Таура, в честь ветра. Он тоже родился той ночью. Они будут добрыми друзьями не меньше года.
Матери с глубокомысленным видом покивали головами: так повелось у диких лошадей, что юные жеребята держались какое-то время вместе после того, как покидали матерей. И это продолжалось до тех пор, пока они не достигали того возраста и той силы, которые позволяли им драться за одну или двух кобыл, чтобы начать создавать собственный табун.
Ураган и Таура с любопытством обнюхали друг друга, а потом оба повернулись к своим матерям, чтобы пососать молока.
Наступили весенние солнечные дни, трава росла свежая, зеленая и нежная. Обе кобылы не покидали поляны с травой, они ели траву, нежились на солнце, пили холодную чистую воду и скоро снова сделались сильными и гладкими. Суровая зима осталась позади, и молока у них для жеребят было вдоволь. Те тоже окрепли, играли, и скакали, и катались по траве.
Вскоре они научились узнавать больших клинохвостых орлов, парящих в небесной синеве высоко над ними, распознавали крики горных сорок и не боялись дружелюбных больших серых кенгуру или маленьких коричневых кенгуру валлаби.
Жеребята не уступали друг другу ни в силе, ни в росте, и как только они смогли следовать за своими мамашами на далекие расстояния, Бел Бел и Мирри, которым не терпелось уже присоединиться к своему табуну, на рассвете двинулись на юг.
Они шли между скал по горному кряжу, поросшему снежными эвкалиптами, и поздно утром вышли на огромный открытый склон, который был частью глубокой котловины среди холмов. Бел Бел и Мирри остановились на границе леса, чтобы поговорить со своими жеребятами.
— Никогда не выбегайте на открытое пространство, не осмотревшись как следует, — предупредили они.
Жеребята не увидели ничего, кроме крутизны, покрытой снежной травой, и отвесных скал, уходящих куда-то вниз, а в другой стороне — каменистый, поросший лесом склон.
— Там мы проведем часть лета, — объяснила Бел Бел. — Людям и скоту там не пройти, зато для нас будет вдоволь корма.
