Никто не вечен. Полагаю, я не единственный, кто впадает в такое «предпрошедшее» состояние. Большинство амбиций уже либо реализованы, либо забыты. Как бы то ни было, они уже в прошлом. Будущее теперь представляет собой не лестницу к жизненным целям, а путь в бесконечное настоящее. Деньги, статус и вся остальная жизненная суета, описанная в Книге Екклесиаста, теперь не имели никакого значения. Стремиться к ним сейчас означало бы гнаться за ветром.
Лишь одно нельзя выкрасть из моего будущего: нашу дочь Кэди. Надеюсь, я проживу достаточно долго, чтобы она сохранила обо мне хоть какие-то воспоминания. Слова обладают долголетием, которого я лишен. Я думал оставить ей цикл писем, но о чем они ей расскажут? Я не знаю, какой будет эта девочка в пятнадцать. Я даже не знаю, привыкнет ли она к прозвищу, которое мы дали ей. Есть, возможно, лишь одно послание, которое я, чья жизнь уже превратилась в прошлое, могу оставить этому ребенку, чья жизнь – сплошное будущее.
Это послание очень просто. Вот оно:
«В один из многочисленных моментов, когда тебе придется дать самой себе отчет о своей жизни, подумай, кем ты была, что сделала и что значила для мира. Я прошу, не забывай, что ты наполнила последние дни твоего отца безграничной радостью, неизвестной ему ранее. Эта радость не жаждет большего, а затихает в удовлетворении. Сейчас для меня это так важно».
Эпилог Люси каланити
Я получила дар любви.Хватило б за глаза!О большем стыдно и проситьНебесного Отца.
Но Ты был щедр и приложил,Как ширь морскую, боль,Которой век преградой бытьМеж мною и Тобой[78].
Эмили Дикинсон
Пол скончался в понедельник, 9 марта 2015 года, окруженный своей семьей, в больничной палате, расположенной примерно в 180 метрах от родовой палаты, в которой восемь месяцев назад появилась на свет наша дочь Кэди. Если бы вы встретили нас в местном барбекю-ресторане и увидели, как мы обгладываем ребрышки и смеемся, потягивая пиво, в то время как ребенок с длинными ресницами спит в коляске позади нас, вы никогда бы не подумали, что Полу осталось жить меньше года. Мы и сами не осознавали этого.
В первое Рождество после рождения Кэди, когда нашей дочери было пять месяцев, состояние Пола ухудшилось: сначала ему перестала помогать прицельная терапия[79] в виде таблеток, а затем и химиотерапия. В то Рождество Кэди впервые попробовала твердую пищу: одетая в пижаму с карамельными конфетами на ней, наша дочь пыталась жевать пюре из бататов[80], в то время как все остальные члены семьи сидели за праздничным столом в доме родителей Пола в Кингмане. Весь дом, украшенный свечами, был наполнен звуками радостных голосов. В течение следующих месяцев силы постепенно покидали Пола, но мы все равно делили много счастливых моментов. Мы устраивали уютные домашние ужины, обнимали друг друга ночами и умилялись спокойствием нашей дочери и ее ясными глазками. И конечно, Пол писал, усевшись в кресло и обернувшись теплым флисовым одеялом. В последние месяцы своей жизни он особенно стремился дописать книгу.
В ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ СВОЕЙ ЖИЗНИ ПОЛ ОСОБЕННО СТРЕМИЛСЯ ДОПИСАТЬ КНИГУ.
Зима сменилась весной, по соседству от нашего дома расцвели большие розовые магнолии, а здоровье Пола стремительно ухудшалось. Уже к концу февраля он не мог нормально дышать без кислородной маски. Я выбрасывала нетронутый им обед в мусорное ведро, где уже лежал не съеденный им завтрак, а через несколько часов туда же отправлялся и нетронутый ужин. Раньше он любил мой фирменный завтрак: яйцо, колбаса и сыр, завернутые в кукурузную лепешку. Когда аппетит Пола уменьшился, я готовила ему яйца и тосты, затем просто яйца, пока и они не стали для него невыносимыми. Даже его любимые смузи, которые я всегда старалась сделать покалорийнее, казались ему непривлекательными.
НАША ЦЕЛЬ СОСТОЯЛА В ТОМ, ЧТОБЫ ОБЕСПЕЧИТЬ ПОЛУ ОПТИМАЛЬНОЕ КАЧЕСТВО ЖИЗНИ В ЕГО ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ.
Пол начал раньше ложиться спать, его речь стала нечеткой, а тошнота – неотступной. Компьютерная томография и магнитно-резонансная томография головного мозга показали, что рак легких сильно прогрессировал за последнее время и давал метастазы. Кроме того, у Пола появились новые опухоли в мозге, в том числе лептоменингеальный карциноматоз[81] – редкая и смертельная инфильтрация, с которой пациенты живут всего несколько месяцев. Она также страшна тем, что влечет за собой стремительную неврологическую деградацию. Новость об этом стала для Пола ударом. Он практически ничего не сказал, но, как нейрохирург, знал, что стоит за этим диагнозом. Хотя Пол смирился с тем, что ему осталось недолго, перспектива неврологического упадка морально опустошила его: он так боялся потерять смысл жизни. Мы с онкологом Пола решили, что приоритетной задачей для нас являлось сохранение ясности ума на максимально долгое время. Мы записали Пола на участие в клиническом исследовании, на консультацию нейро-онколога и на встречу с командой по паллиативной помощи. Наша цель состояла в том, чтобы обеспечить Полу оптимальное качество жизни в его последние месяцы. Мое сердце сжималось, когда я понимала, как он страдает и как мало ему осталось. Я представляла его похороны, когда мы держались за руки. Я тогда еще не понимала, что Пола не станет всего через несколько дней.
Последнюю субботу Пола мы провели в нашей уютной гостиной в окружении близких родственников. Пол, сидя в кресле, держал Кэди, его отец расположился в соседнем кресле, а мы с его мамой – на диване неподалеку. Пол напевал что-то дочери и слегка подкидывал ее на коленях. Она широко улыбалась, не обращая никакого внимания на трубку в носу отца, через которую ему поступал кислород. Мир Пола стал у́же: по его просьбе я попросила неродственников не приходить. Он сказал: «Я хочу, чтобы все они знали, что я люблю их, даже если мы почти не видимся. Я ценю их дружбу, и лишний стакан виски ничего не изменит». В тот день он ничего не писал. Рукопись этой книги была не завершена, и Пол понимал, что скорее всего так и не закончит ее: он сомневался, что ему хватит выносливости, ясности ума и времени.
МЫ ТАК И НЕ СМОГЛИ ПРЕТВОРИТЬ НАШИ ПЛАНЫ В ЖИЗНЬ.
Готовясь к клиническому исследованию, Пол перестал ежедневно принимать препараты прицельной терапии, которые в последнее время были малоэффективны. Существовал риск того, что после отказа от этих лекарств раковые клетки начнут стремительно делиться и рак «вспыхнет». Чтобы отслеживать его состояние, онколог Пола попросила меня каждый день записывать на видео, как он выполняет одно и то же задание. Так можно было контролировать негативные изменения в его речи и походке. «Апрель – жесточайший месяц», – читал Пол вслух «Бесплодную землю» Т.С. Элиота, пока я записывала его на камеру. «…память к желанью, женит дряблые корни с весенним дождем»[82], – продолжал он. Вся семья хихикнула, когда Пол перевернул книгу обложкой вверх, положил ее на колени и стал читать наизусть, хотя это не было частью задания.
«Это так на него похоже!» – улыбнулась его мать.
На следующий день, в воскресенье, мы надеялись на продолжение спокойных выходных. Мы планировали сходить в церковь, а затем сводить Кэди и ее двоюродную сестру на детские горки и в парк. Мы бы продолжили мириться с недавними тяжелыми новостями, делить печаль друг с другом и наслаждаться временем, проведенным вместе.
Но, к сожалению, мы так и не смогли претворить наши планы в жизнь.
Рано утром в воскресенье я прикоснулась ко лбу Пола и поняла, что у него жар. Как позже выяснилось, у него была температура 40 °C, хотя он чувствовал себя относительно неплохо и никаких новых симптомов не появилось. Мы с Полом, его отцом и братом Суманом съездили в больницу и вернулись. Полу назначили антибиотики, предполагая, что у него пневмония (рентгеновские снимки были размыты, так как легкие усеивали опухоли). А может, это просто рак так быстро прогрессировал. Днем Пол спокойно дремал, но всем было ясно, что он тяжело болен. Слезы навернулись мне на глаза, когда я увидела его спящего. Затем я пошла в гостиную, где к моим рыданиям присоединился его отец. Я уже скучала по Полу.
В воскресенье вечером ему стало значительно хуже. Он сидел на краю кровати, пытаясь вдохнуть. Это была страшная перемена. Я вызвала «Скорую помощь». Когда мы вернулись в больницу и Пола положили на каталку, он прошептал: «Возможно, это конец».
«Я буду рядом», – сказала я.
Персонал больницы, как всегда, тепло принял Пола. Увидев, в каком он состоянии, они стали двигаться быстрее. После первичного осмотра ему на нос и рот надели маску, которая позволяла дышать через Бипап – аппарат, посылающий в дыхательные пути мощный поток воздуха при каждом вдохе. Хотя Бипап помогает дышать, он может быть крайне неудобен для пациента: во-первых, он очень шумный, а во-вторых, с каждым вдохом губы человека разлетаются, как у собаки, высунувшей голову в окно автомобиля. Я стояла у каталки, нагнувшись над Полом и держа его за руку, когда стали раздаваться ритмичные звуки аппарата.
