Показался комиссар в сопровождении Дорохова. Прибывший гость был невысок, лысоват, но выглядел орлом, сияя новеньким регланом и скрипя ремнями портупеи. С него можно было лепить скульптуру летчика, несмотря на то, что на самолетах он летал только в качестве пассажира. Комполка, в своем уже потертом реглане смотрелся несколько менее представительно. Вот только обязательного к награждению, покрытого красным и заставленного грамотами и коробочками с наградами стола никто не принес и строй разочарованно выдохнул. Награждение отменялось.
— Товарищи, — голос у комиссара оказался низкий и глухой, плохо подходящий к его невысокому росту, — вы все знаете, что положение сейчас тяжелое. — Он достал бумажку и дальнозорко щурясь, принялся читать ее с вытянутой руки:
— Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами…
„Ну вот, дожил я до приказа, — подумал Виктор, — надо бы номер запомнить. Хотя зачем мне этот номер? Чертям в аду рассказывать? Странно получается, Шишкину этот приказ был интересен, а он умер. Мне на него плевать, только я почему-то жив“. Хотя, в глубине души, он понимал, что на приказ ему не совсем плевать. Отступление наших армии немного давило на душу и приказ, должный это отступление остановить, был очень нужен. Только вот смерть Игоря заслонила собой все остальное. Одна смерть заслонила собой десятки тысяч других. Комиссар все еще продолжал монотонно зачитывать текст приказа, говоря вполне очевидные и понятные Виктору вещи, тем удивительней была реакция на этот приказ однополчан. Обычно в строю всегда слышались шепотки, едкие комментарии, но сегодня люди застыли словно каменные, жадно вслушиваясь в каждое слово. Изменилось даже настроение строя. Если изначально оно было лениво-расхлябанное, то теперь в воздухе буквально витала мрачная решимость.
Он сравнил этого монотонно бубнящего комиссара дивизии с покойным комиссаром полка Лившицем. Сравнение было не в пользу первого. Лившиц, тот умел говорить красиво, так, что все им сказанное воспринималось близко, как свое. Он превратил бы такое чтение в стихийный митинг. Но сейчас никакого митинга не случилось, лишь зря выносили знамя. Правда, уже к концу церемонии, оказалось, что Виктор мок не напрасно. Его вызвали из строя и, зачитав приказ командарма, присвоили очередное воинское звание младший лейтенант. Дорохов с кислым лицом протянул ему маленькие зеленые кубики. Он уже, наверное, успел пожалеть о своей инициативе — с присвоением Сабину звания младшего лейтенанта. Виктор козырнул, гаркнув: — Служу Советскому Союзу, — и на этом все кончилось. Он снова стоял в строю, сжимая в мокрой ладони колючее металлическое подтверждение своего нового статуса.
Не сказать, что он испытал разочарование или какую-то великую радость. Нет, что-то такое шевельнулось в глубине души, но тут же погасло придавленное многотонной тяжестью безнадеги. Что приятнее, умирать старшиной или младшим лейтенантом? А то, что умирать придется, он уже не сомневался, это знание крепло с каждым днем все сильнее. Впервые он это понял, когда разговаривал с Дороховым. Понимание своей скорой смерти вцепилось темными когтями в душу, с каждым днем терзая ее все сильнее. Тогда же он напился. Алкоголь помог и на другой день, несмотря на похмелье, Виктор чувствовал себя более-менее нормально. До самых похорон Игоря.
Когда он увидел Игоря уже в гробу, украшенном цветами и хвоей, то все вчерашние тревоги и страхи усилились стократно. Он смотрел в большую разверстую могилу, слушал, как стучит земля по крышкам и понимал, что очень скоро в одном из таких же гробов захоронят и его. С кладбища он уходил белый как мел. Потом его вздрючил Дорохов. Унижение и злость, которые он испытал, маршируя по аэродрому, заставили немного встряхнуться. Немного подвинули страхи. Вот только тем же вечером сбили Дегтярева. Это стало той соломинкой, что ломает спину верблюду. Виктор понимал, что верой в скорую смерть убивает себя сам, но сил, чтобы встряхнуться уже не было. Все стало лень, какие либо действия стали казаться бессмысленными, иногда даже он думал, что сошел с ума…
После старшинской „пилы“ кубари в петлицах смотрелись сиротливо. Такой же сиротой чувствовал себя и Саблин. Недавно он понял, что остался совершенно один во всем этом огромном мире. У него не было родни и не осталось близких друзей. Где-то далеко-далеко была Таня, но он уже четыре месяца не получал от нее никаких вестей. Раньше Виктор был уверен, что у него есть невеста, потом после долой разлуки эта невеста трансформировалась в девушку, а сейчас он не считал ее вообще никак. Иногда он даже сомневался, а была ли эта Таня на самом деле?
Вечером он обмыл свои кубари, выпив положенные наркомовские сто грамм. Душа буквально требовала еще, жаждала напиться так, чтобы забыть свою нынешнюю жизнь, превратив ее в страшный сон, но Дорохов в столовой косился на Виктора уж очень пристально. Впрочем, после ужина он распил с летчиками бутыль мутноватого самогона. Оказалось мало, только достать алкоголь было негде. Далековато от населенных пунктов оказался новый аэродром. Ложился спать Виктор злобным на весь мир. Наверно поэтому ему всю ночь снился лежащий в гробу мертвый Игорь. После гибели Шишкина этот сон преследовал его каждую ночь…
Утро было красивым. В полях пересвистывались суслики, в голубом небе заливались безмятежные птахи, свежий ветерок, настоянный на пряных степных запахах, приятно ласкал ноздри. Все кругом словно переливалось прозрачными красками. Но летчикам на эти красивости было наплевать. Возможно, они заразились от Виктора, но почему-то с утра все были неразговорчивы, только часто курили, в ожидании задания на боевой вылет.
Пришел с КП Лукьянов. Он был задумчив, густые брови его сомкнулись, обозначив на переносице вторую глубокую складку.
— Полетим скоро, — сказал он, — Саблин, пойдешь во второй паре с Кузнецовым. Будем бомбардировщики прикрывать.
Виктор кивнул. Комэск присмотрелся к нему внимательней, брезгливо сморщился:
— Витька, у тебя подворотничок уже от гимнастерки не отличается. Ну, какого хрена? Опять перед Дороховым подставить хочешь?
— А мне подшивать нечем, — соврал Виктор.
— Не бреши. Давай бегом. У тебя есть пять минут.
Виктор лениво потрусил в палатку. Лукьянов зло посмотрел ему в след, зло плюнул под ноги и буркнул: — Раньше был нормальный летчик, а стал дурак дураком. Вот почему обратного не происходит?
Слышавшие эту фразу Турчанинов и Кузнецов хмыкнули.
— Когда вылетаем, — спросил Турчанинов?
— Минут через двадцать. Давай-ка еще раз помозгуем по взаимодействию.
— Женя, тебе не надоело еще? Сколько можно?
— Столько сколько нужно, — отрезал Лукьянов, — если хочешь жить и побеждать. Или ты уже как Витька стал? — он кивнул в спину удаляющему Саблину, — что уже все знает, все умеет и вообще завтра помирать и меня не трожьте. Я вот помирать несогласный, потому мы сейчас еще раз проработаем полет.
— Ну а что, разве Витька не умеет? — осторожно спросил Кузнецов, — Как он тогда, против двух дрался…
— Может и умеет, — ответил Лукьянов, — но не хочет. Он сейчас все время как сонный ходит, все ему до лампочки. Нельзя так. Как Шишкина сбили… — он махнул рукой и замолчал.
— Давайте с ним поговорим, объясним, — встрепенулся Кузнецов.
— Тебя еще там не хватало, — грустно усмехнулся Турчинский, — думаешь, не говорили? Без толку все…
Из палатки показался Саблин, и они замолчали.
— Витя, — спросил Кузнецов после долгого молчания, — не хочешь после вылета на пару пресс покачать?
— Нет
— Ну может на турник сходим? Кто больше подтянется?-
— Не хочу, — снова коротко ответил Виктор.
— Слушая, ну ты чего, — не унимался Кузнецов, — ты же раньше спорт любил, каждый день занимался. А теперь…
— Саш, иди к черту, — зло огрызнулся Виктор и отвернулся, — Чего пристал?
Кузнецов обиженно надулся и замолчал. Губы Турчанинова скривились в злой и печальной усмешке, такие разговоры с Виктором он уже вел.
Глухо зазвонил укрытый фанерным грибком телефон. Лукьянов взял трубку, вслушался, брови у него снова сомкнулись.
— По самолетам, — бросил он летчикам, — бомбардировщики уже близко.
Виктор подхватил лежащий на земле реглан и побежал след однополчанам. Впереди был очередной боевой вылет этой долгой войны.
В телефонах наушников потрескивали разряды, заглушая рев двигателя, мелькали под крылом деревеньки. Спереди наплывали разорванные слоистые облака. Они громоздились ярусами, громадные, словно горы и Виктора это немного беспокоило. Бомбардировщики принялись снижаться, пытаясь выйти на цель под облаками. Мессеров пока не было и только это вселяло некую уверенность.
