— Мы должны жить! Ты не понимаешь — мы обречены!.. Я должен… Я должен дойти этой дорогой до конца. Дьявол! Неужели ты не понимаешь, что в смерти еще больше мука станет!.. Нам уже не избавиться от проклятья — мы уж такими рождены были, но мы должны идти этой дорогой до конца!..
— Ненавижу тебя! — Нэдию плюнула ему в лицо, и все продолжала его раздирать. — Всю жизнь мне разрушил, всю душу истерзал… Палач ты мой! Палач!..
И она, с кошачьей ловкостью, все-таки смогла от него вырваться, повалилась в снег, вскочила было на ноги, но тут на нее налетел Альфонсо, и вновь, сцепленные, окровавленные покатились они вниз. Вгрызаясь в снег, вгрызаясь друг в друга, они еще кричали что-то, но кричали то по большей части что-то бессвязное, и чувства ярости и нежности переходили друг в друга столь стремительно, что и невозможно было за ними уследить.
Борьба эта продолжалась довольно долгое время, и закончилась бы верно только их смертью, если бы не подоспели эльфы. Они прибежали по их следам, со стороны развороченного обоза, и ожидали найти или мертвых героев, или еще живых, израненных, приникших друг к другу с нежными слова — сначала, они подумали, что — это два демона сцепились, и потом только поняли, что — это все-таки, люди. Много труда стоило их расцепить — затем, все-таки, понесли к обозу.
* * *
Нападение это было совершенно неожиданное, и по меньшей мере наглое. Ведь обоз уже находился в близости от Серой гавани, а в этих местах, исконно эльфийских, уже долгое время не решалась показаться ни одна темная тварь. А в такое время, когда могучие войска вот-вот готовы были выступить в поход, дело казалось совершенно не слыханным.
Некоторая растерянность сохранилась до самого рассвета, да и рассвет наступил тревожным, не предвещающим ничего доброго: солнца едва-едва пробилось из под массы облаков на востоке, выхватило их тревожным бордовым светом; затем, поднявшись выше, совсем исчезло, а окрестные поля продолжали наливаться цветом крови. В этом то свечении разглядели развороченные телеги, ошметки тел, которые разбросаны были на довольно большом участке окрест. В этом кровавом свете, навстречу им вылетел отряд эльфов-конников, не менее тысячи в численности.
Предводитель отряда — эльф в богатых одеяниях, с горделивым выражением лица быстро расспросил у оставшихся караванных и тут же пожелал видеть Альфонсо. А Альфонсо, вместе с Нэдией пришлось связать, да еще самыми крепкими веревками — их усадили в одной из уцелевших телег, пытались накормить; однако, конечно от еды они отказывались, конечно — рвались из всех сил, и даже эти крепчайшие путы едва их сдерживали.
Как только вошел предводитель тысячного отряда, Альфонсо неимоверным усилием смог подняться на ноги, заговорил стремительно:
— Вы должны выслушать меня! Вы…
Он запнулся, не ведая что тут сказать, чтобы вдруг перевернуть все, чтобы все эти армии двинулись на восток немедленно. Где-то в глубине сознания он понимал, что принятие подобных решений зависит вовсе не от него, но чувствовал в себе и силы, способные сдвинуть все эти армии, которые он и не видел то еще. И вот он молчал — только стон из груди его поднимался, только глаза, на израненном лице так и пылали, так и изжигали страстью.
— …Вы понимаете, понимаете… Сейчас я все объясню! — громко выкрикнул он, и тут же принялся говорить нечто бессмысленное, опасаясь, чтобы только этот эльф не перебил его.
Однако, эльф именно перебил его, проговорил:
— Мне все уже известно. В эту ночь ты вел себя, как герой. Твоей отвагой были спасены жизни многих. За это ждет тебя награда…
— Нет — не то! — выкрикнул Альфонсо. — Ваши армии… Говорите, когда выйдут они… Нет — даже и не говорите, я скажу — они немедленно должны выходить, потому что…
Он едва не выкрикнул, что так надо для спасения Нэдии, однако, все-таки, успел остановиться — напряженно думая о том, чтобы можно было сказать. Он закрыл глаза, и зашептал довольно громко:
— Ну же — приди и немедленно! Приди — я зову тебя! Ты нужен мне — приди!..
* * *
А в это самое время, и всего лишь в нескольких повозках от Альфонсо клокотали чувствами его младшие братья. В прошедшую ночь, они так и не видели демонов-вихрей, так как случайностью, или волей провидения, но они не напали на больничную повозку.
Ночью они бодрствовали: они сидели на своих кроватях, в них страсти пылали, но они не двигались, скованные каким-то колдовским оцепененьем; все выжидали чего-то, и вот дождались — когда услышали крики Альфонсо. Первым, стремительно заговорил Вэллиат, лицо которого (как и лица иных) успело излечиться от ожогов, и вновь имело цвет болезненно серый, и вновь выступила испарина, он говорил своим сжатым, напряженным голосом:
— Хватит прозябать — мы должны действовать, чтобы…
— Действовать под Моим руководством. — тут же перебил Вэлломир, и поднялся, гордо выпятив грудь.
— Сейчас шут выкинет одну забавную шутку! — рассмеялся Вэллас, но смех этот был таким злобным, столько в нем затаенной горечи было, что уж, право — лучше бы это не смех был, а, действительно: какой-нибудь стон.
И Вэллас, действительно, хотел устроить какое-нибудь шутовство — он уже и придумал, что сейчас вот выбежит и из всех сил закричит, чтобы приветствовали нового короля Вэлломира великого. А при этом бился в его голове образ Маргариты — это был болезненный, страшный образ. Он вновь и вновь видел занесенный снегом постоялый двор; вновь и вновь слышал пронзительный свист ветра — мириады снежинок кидались на него, а среди них — стояла наполненная мертвенным светом, расплывчатая Маргарита, руки к нему протягивала, звала его. И все это: и шутовство, и воющий ветер, и Маргарита — все это переплелось между собою, все было одинаково значимо, и чувствовал Вэллас, будто сознание его раскололось, будто сам он растворяется в каком-то мраке…
— Спаси меня… — проговорила Маргарита, и тут их руки встретились — Вэллас почувствовал пронзающий холод, который от них исходил. — …Я здесь совсем одна! Так холодно! Спаси меня, любимый!
— Да я же шут! — с болью выкрикнул Вэллас. — Быть может, не помнишь, сколько боли я тебе причинил?!.. Чего же от меня хочешь?!.. Опять в болото нырнуть?!..
— Но в глубине, в сердце то своем, ты, ведь, совсем иной. Вспомни, как мы в первый раз танцевали — ведь, счастливы же тогда были. Значит, можешь без этого надрыва. Ты можешь меня вызволить…
— Что же мне делать?!
— Да только согласие твое и нужно. Прими от меня силы, отрази…
В это время, Вэлломир начал было проговаривать очередную, торжественную речь, да так и осекся, и ему пришло виденье подобное, он, вдруг, оказался сером воздухе, а вокруг стремительно летели вверх крупные снежинки, его не задевали — пред ним медленно размахивал темными крылами исполинский ворон, в голове раскатывался его глас:
— Хочешь ли получить силу?..
— Да, да! — выкрикнул Вэлломир с жаром, но тут же осекся, и медленно, с достоинством проговорил. — Да — Я приму это подношение.
Вэллиату же привиделось, будто стоит он на узкой каменной полосе, древней и покрытой трещинами — при малейшем его движенье появлялись новые трещины, вниз, во мрак отлетали камушки. А мрак был повсюду: и вверху, и по сторонам, и там — под ногами; и он чувствовал, что, ежели оступиться, так падение его будет вечным, ибо нет в этой бездне дна, нет и образов — он знал, что будет падать вечно, и постепенно его сознание затухнет — он попросту лишиться разума.
И, как только раздался голос, который предлагал ему принять власть, так он Заорал, что: «Да! Да! Конечно же согласен!»
Таким образом, каждый из них, не выходя из больничной телеги общался с силами запредельными, и согласился принять их власть. Эльф, который следил за больными, видел, как эти трое, в возбуждении до этого переговаривавшиеся, вдруг замерли; забормотали что-то несвязное, обращаясь к воздуху — вытягивали дрожащие руки, выкрикивали что-то. Эльф подошел к ним, попытался успокоить их добрыми словами, положил было руку на плечо одному из них, однако, тут произошло следующее: глаза каждого из них вспыхнули — и у каждого своим светом. Эльф, чувствуя, что здесь какое-то могучее колдовство, хотел было поднять тревогу, да не успел — пред ним что-то вспыхнуло, что-то закружило, сдавило его тело — затем, почувствовал он легкость и радость небывалые, увидел пред собой дорогу, устремился по ней навстречу блаженному свету…
Уже бывшие окрест люди и эльфы: все те, кто выполняли отвратительную работу — собирали бесформенные ошметки, дабы хоть это не досталось воронью, — они то и видели, как одна из повозок, вдруг разорвалась, как разорвалось бы куриное яйцо, окажись вдруг в нем разом три здоровых орла. От телеги попросту ничего не осталось, земля содрогнулась, а на волю уже вырвались три могучих, к самому небу вздымающихся вихря.
