Как я и полагал, Фуггер согласился, правда, не без некоторого деланного колебания. Вечер того дня мы провели, восстанавливая в деталях подробности дела, из-за которого Фуггер провел в австрийской тюрьме целых восемь лет. В 1899 году Фуггер поступил служить на военный склад во Львове, бывшем тогда частью Австро-Венгрии, и впоследствии имел доступ к военным секретам, но это были вовсе не те секреты, в продаже которых русским его обвинил Гохберг. Конечно, наивно было бы думать, что армейского конторщика не посещал соблазн получить дополнительный приработок, связавшись с одним из русских шпионов, кишмя кишевших в тех местах, и в итоге этот соблазн пересилил — в один прекрасный момент к Фуггеру заявился его шурин — брат жены-украинки — некий Константин Гекайло, австро-венгерский подданный, но русский шпион.
Гекайло ничего не стоило склонить готового на предательство родственника к тому, чтобы тот держал его в курсе всех армейских новостей и сплетен в офицерской среде, куда Фуггер, благодаря своей должности, был вхож. Очень скоро Фуггер скопил денег на новый дом, чего он никогда не смог бы сделать, если бы жил на одно жалованье или даже на средства, получаемые путём махинаций с казённым имуществом. Однако новая его ипостась требовала максимальной осторожности, и он предпринял все шаги, чтобы “левые” доходы не сильно бросались в глаза его недоброжелателей.
Но всему хорошему, как водится, всегда приходит конец. За три года своей тайной деятельности на ниве шпионажа Фуггер так хорошо научился выведывать всяческие тайны, что с удивлением обнаружил, что на русских в его ведомстве работает не только он один. Почти половина знакомых ему офицеров вела себя крайне подозрительно, и некоторые жили на широкую ногу, что явно не соответствовало их жалованью. Одним из таких был старший интендант майор Карл Плочек, который очень часто выезжал в иностранные командировки, и после каждой такой поездки покупал своей жене роскошные дорогие наряды. Поговаривали, что Плочек попросту ворует армейское имущество, но Фуггеру более других было известно, что и прикарманенных денег майору не хватило бы на столь разгульную жизнь, и догадливый конторщик заключил, что Плочек возит в Париж и Рим не иначе как военные секреты.
Продолжая развивать свои наблюдения, Фуггер выяснил, что в Париже Плочек неизменно посещает общий штаб французской и русской разведки. Это открытие испугало Фуггера — неужели он открыл то, что по какой-то странной причине прошло мимо внимания австро-венгерской секретной службы? Не говорит ли это о том, что и тайная служба переполнена русскими агентами, некоторые из которых занимают высокие посты? Фуггер знал, что большая война между Германией и Францией неизбежна, и было предельно ясно, кто на чьей стороне в этой войне выступит, и тот факт, что подданные империи своими же руками готовят Австро-Венгрии поражение в этой войне, сильно его взволновало. Впрочем, поразмыслив, он понял, что большинство тех, кто работал на русских, не являлись австрийцами по национальности — это были чехи, венгры, поляки, которых в любви к престарелому Габсбургу вряд ли можно было бы заподозрить, но это было слабым утешением. Фуггер не был настоящим австрийцем — его предки были выходцами из Италии, полтора века назад осевшими в австрийской Каринтии, но лично он, занимаясь предательством, преследовал исключительно корыстные цели, мелкошовинистический национализм был его натуре чужд.
На каком-то этапе своих наблюдений Фуггер обнаружил, что русские эмиссары и сами частенько посещали своих агентов, ничуть не опасаясь разоблачения. Два раза конторщик замечал Плочека в компании с неким Неманичем, будапештским коммерсантом, который на проверку оказался русским резидентом из Петербурга — это Фуггер выяснил, когда подслушал разговор интенданта с женой. Он еще подумал тогда — до чего ж беспечны бывают агенты, доверяя шпионские тайны женщинам. Жена самого Фуггера всегда считала, что он только “слегка” приворовывает у себя на складе, что совсем не было чем-то предосудительным, но пришла бы в страшный ужас, узнав о его истинной деятельности. В конце концов Фуггер не выдержал и решил получить с обнаглевшего Плочека деньги, подвергнув его тайному шантажу. И эта выходка в итоге вышла ему боком.
Фуггер написал Плочеку анонимное письмо, в котором грозился разоблачить его, если интендант не вышлет до востребования на львовский почтамт 10 тысяч крон. Он всё верно рассчитал, продумал план операции до мелочей, но все же где-то допустил ошибку. Деньги он получил, причем пришел за ними изрядно загримировавшись и не отметив за собой никакой слежки. Но буквально на следующий же день Фуггера арестовали по обвинению в присвоении казённых денег. Прозревший Фуггер прекрасно понял, чем это ему может грозить, и подкупив тюремную стражу, выбрался на волю. Прихватив с собой одну из “заначек”, он с помощью Гекайло добрался до Гамбурга и отплыл в Бразилию.
…Бразилия в те годы была самой настоящей “второй родиной” для всех европейских шпионов, надеющихся скрыться от возмездия вдали от преданной ими родины. У Фуггера имелось достаточно средств, чтобы обустроиться в этой стране и вызвать из Львова семью, тем более что в Куритибе проживало немало его родственников и приятелей, перебравшихся в свое время Южную Америку в поисках лучшей жизни. Однако он не учел коварства Клауса Гохберга, который разработал сразу два великолепных плана — первый по “извлечению” беглеца из заморской страны, не выдающей беглых шпионов, а второй по обвинению его в шпионаже уже после выдачи. То обстоятельство, что в суде ни словом никто не обмолвился об истинной роли в этом деле Фуггера, указывало на то, что по-настоящему он разоблачен так и не был. Все обвинения и “доказательства” были липовыми, и крутились вокруг секретов, к которым Фуггер не смог бы иметь доступа при всем его желании, но об этом знал только он сам да еще Гохберг. Это и навело Фуггера на мысль, что не все в этом деле чисто, и он влез в самое настоящее осиное гнездо, заправилой в котором и был Гохберг. И тогда Фуггер, чтобы спасти свою шкуру, решился на отчаянный шаг, который погубил его окончательно: он сдал со всеми потрохами и Плочека, и всех остальных шпионов, за которыми следил столько лет.
Эффект от этого действия был для судьбы Фуггера совершенно обратным. В результате ареста названных конторщиком лиц на свет всплыла целая шпионская сеть, главой которой являлся личный адъютант командующего Львовским округом, однако в этих делах Гохберг принимал минимальное участие, и, как показалось Фуггеру, был очень чем-то обеспокоен, что только усилило подозрения последнего по поводу причастности контрразведчика ко всем этим предателям. Но кроме подозрений у Фуггера ничего другого не было, а так как влиять на ход процесса он совсем не мог, то его осудили, что называется, “за компанию” с более именитыми своими коллегами. Срок, как уже указывалось, он отсидел полностью, хотя неоднократно пытался подкупить охрану и устроить себе побег.
Не все мне в этом рассказе показалось убедительным, но я не стал возражать, потому что было уже довольно поздно, тем более что Фуггер утверждал, что назавтра я услышу более значительные вещи. Однако этих “значительных вещей” мне услышать так и не довелось, потому что ночью австрияк удрал, и повторные поиски его, на этот раз более длительные, успехом не увенчались. Тогда я написал некоторым своим друзьям в Австрию, чтобы они проверили рассказ Фуггера по своим каналам, и те данные, которые я получил в результате этой переписки в главном совпали с этим рассказом. Мелочей же, как и истинной подоплеки тех событий, не знал никто из них, молчали об этом и всевозможные письменные источники по данной теме. До сих пор мне неясно, как относиться к рассказу этого Фуггера, да и Фуггер ли он вообще? При желании он мог бы обобрать меня более существенно, но только в том случае, если б и на самом деле был мошенником или вором.
На след Гохберга, который якобы имеет дела с германским консулом в Куритибе, я также не вышел, хотя использовал все свои связи, однако с немалым для себя удивлением обнаружил, что в консульстве служит некий Конрад Гузандер, немецкий шпион, работавший в годы войны в Киеве и передававший русские секреты в Вену. Может его имел в виду Фуггер, подменив имена “персонажей”?
Итак, на первый взгляд дело выглядит бесперспективным, хотя я искренне считаю иначе. Прекрасно было бы, если б вы, мой друг, используя свои связи, взялись мне помочь в этом нелегком расследовании. Все дополнительные данные предоставлю по первому же вашему требованию”.
…Как мы видим, перед нами обычная шпионская история в пересказе знаменитого писателя, которому можно верить, а можно не верить, потому что беллетристы типа Моэма обычно редко придерживаются исторической правды. В приятелях у Моэма числился и Байян, и Фелтон, и поэтому выдумать несуществующее письмо одного к другому ему не составляло особого труда. Но в том-то и дело, что в этом рассказе встречаются такие факты и такие имена, которые литератор не смог бы выдумать даже при всём своем желании. Во-первых история с Жозефом Фуггером вовсе не вымышлена, и в общих чертах она повторяет историю, в которой полковник Альфред Редль был замешан самым непосредственным образом — именно он, а не Гохберг, как явствует из рассказа Моэма, затеял в 1903 году провокацию по обвинению Фуггера, который в официальных документах именуется Константином Гекайло. Гекайло и на самом деле “бегал” в Бразилию после того, как понял, что попался, но из официальной версии так и не ясно, был он шпионом на самом деле, или нет. Зато промелькнувшая в рассказе мнимого Фуггера фамилия “Неманич” наводит на подозрения, что не все тут так просто, как кажется.
