Принимать какие-то меры самим, без согласования с начальником окротдела, Сурмач не решился. Но ждать, когда тот вернется, нельзя.
— Упустим, упустим, — метался Борис Коган в поисках выхода. А потом решил: — Была не была. Поезжай в Щербиновку. Понаблюдай за домом. А вернется Иван Спиридонович, я ему доложу.
— И Яроша пет, — потужил Аверьян.
— Я уж тебе говорил, ты с Ярошем… поосторожнее, он тебя еще так подкует! На четырех не устоишь. — Видя, как нахмурился друг, примиряюще сказал: — Поезжай. Ярошу я уж сам доложу. Время дорого, может, засечешь того «духа», который пробивается к подвалу.
На том и порешили.
* * *
Сурмачу предстояло в Щербиновке доведаться, кто копает, сколько человек, откуда приходят, куда исчезают с рассветом. В этом дело ему нужны были надежные помощники.
Од явился в сельсовет. Повезло: председатель собрался в окрисполком, да замешкался.
Не таясь, Аверьян рассказал Алексею Леонидовичу всю историю с подкопом на нетахатенковском пожарище.
Подивился председатель сельсовета:
— Вы в округе, а лучше нас знаете, что делается в Щербиновке. Ходят по селу слушки: мол, шастают духи вокруг сгоревшей хаты. Я думал — бабы треплются. А оно вон как… Что ж, возьмем копателей. Мы теперь — сила. Своя партийно-комсомольская ячейка появилась: два большевика и два комсомольца. Комбед у нас в большом авторитете. После того, как вы забрали старого Воротынца, а Нетахатенко свое хозяйство спалил, щербиновские кулаки совсем попритихли. С малоземельных и многодетных мы сняли часть налога, на них перекинули. И ни гугу: везут.
На широком подворье сельсовета стояли подводы, груженные мешками с зерном. Хлеб… Его ждет город, ждет страна, чтобы в обмен выдать крестьянину плуги и бороны, подковы и гвозди… Да мало ли еще что нужно людям.
Все, чем гордился довольный председатель Щербиновского сельсовета, было приятно Сурмачу, ведь в этом была и его толика. Но сейчас разговор должен быть о другом.
— Брать копателей пока не надо, а вот проследить за ними…
Алексей Пришлый подумал минутку, пнул комочек застывшей земли:
— А чего ж не проследить… Проследим. Хата Дыбуна напротив.
ЧЕКИСТ, КОТОРЫЙ ПИСАЛ СТИХИ
Почту в окротдел доставляли перед обедом. В тот день среди прочей корреспонденции прибыло два конверта из губотдела, помеченные литерой «А». Обычно такие письма вскрывал начальник окротдела, а в его отсутствие — секретарь.
Ласточкин еще не вернулся из Винницы, поэтому секретарь, проверив почту, пригласил Яроша и передал ему одно из писем.
— Тарас Степанович, тут о вашем уполномоченном…
А сам не смеет глаз поднять на Яроша.
— Ты чего? — спросил тот.
— Прочитайте, — только и ответил секретарь.
Письмо было небольшое. Но, пробежав по его строчкам глазами, сдержанный обычно Тарас Степанович изменился в лице и протяжно свистнул.
— Ну и ну! — вырвалось у него. Прочитал письмо еще раз и сказал секретарю, не скрывая досады: — Вот теперь кое-что начинает проясняться в этом темном деле!
Он вызвал двух человек из оперативного состава и предупредил:
— Предстоит деликатное дело.
Застанционный поселок уже спал, когда Ярош явился на квартиру Сурмача.
Поднял негромким стуком хозяйку.
Та, не одетая толком, долго торчала у окна, пытаясь разглядеть в потемках, кто это там торчит под дверями.
— Оксана Свиридовна, открывайте! — потребовал Ярош. — Из ГПУ.
— Но Аверьяна Ивановича нет, — попробовала было хозяйка отсидеться в своей крепости.
— А где же он? — подивился Ярош.
— В Щербиновке.
— Чего его туда понесло?
— Свояченицу проведать. Что-то передать ребенку.
— Тем хуже для него. Мне, собственно, нужен не столько он, сколько его жена. Открывайте!
Переполошенной Ольге, которая сидела в кровати, закутав плечи и голову в широкое одеяло, он сказал решительно:
— Собирайтесь.
А она совершенно по понимала, что от нее хочет начальник Аверьяна. Недобрый, грозный… Правда, он всегда такой — недоступный, хмурый.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я без Володи никуда не пойду. Вот вернется…
— Для вас — уже не вернется. Поднимайтесь!
— Что-то с Володей? — ойкнула Ольга.
Страх родился в сердце и холодными струйками растекся по телу, сковал льдом руки и ноги. Не пошевельнуться.
Торчавшая в дверях Оксана Свиридовна запела было тоненьким голоском:
— Как же это мужнюю женщину вытаскивать из постели ночью?
Ярош выставил хозяйку за дверь.
— Дойдет и до вас очередь, уважаемая.
Ольга оделась. Ее увели.
Только Оксана Свиридовна не была бы Оксаной Свиридовной, если бы позволила этак просто увести постоялицу, к которой уже привязалась душой. Она пошла следом за конвойными. Добралась до окротдела. А оттуда — в коммуну, к Борису Когану.
Горлицей взлетев по скрипучей, шаткой лестнице на веранду, затарабанила мягкими кулаками в дверь.
К ней вышла тетя Маша. Со сна.
— Двери-то в коридор не заперты. Только надо было потянуть их на себя.
— А я их — толкала, толкала, — пояснила запыхавшаяся Оксана Свиридовна. — Мне бы Борю…
— Когана?
— Да, да, его!
— Бори-ис! — позвала тетя Маша, уверенная, что ночная гостья ухитрилась своим стуком разбудить всех жильцов коммуны.
Он уже в дверях. Словно бы собрался на утреннюю физзарядку: сапоги — на тощих ногах, без брюк — лишь в длинных черных трусах. Правда, на плечах — внакидку пальто. Держит себя за лацканы.
Увидел Оксану Свиридовну и все сразу понял:
— Что-то с Ольгой?
Оксана Свиридовна кивает головой: мол, с нею, и заговорщицки манит Когана пальцем:
— Боренька, мне бы с вами с глазу на глаз. По секрету.
— Сейчас!
Он оделся. Они вышли во двор. И только там, убедившись, что их никто услышать не может, Оксана Свиридовна громким шепотом сообщила страшную тайну.
— Забрали ее. В ГПУ. Приходил с двумя начальник Аверьяна Ивановича. Злой-презлой, аж зубами щелкает. Говорит: «Дойдет и до вас черед, уважаемая».
А на веранде уже и тетя Маша, и другие коммунары. Встревожены.
— Борис, что там случилось?
— Не знаю толком. Пойду разберусь.
* * *
Борис заглянул в экономгруппу.
Ольга сидела на стуле посреди комнаты, как и положено арестованному при допросе. Увидев на пороге Бориса, вздрогнула, закусила губы. А в черных глазах глухие всплески, как в глубоком омуте перед грозою.
Ярош протянул Когану лист бумаги.
— Из губотдела переслали. Полюбуйся.
«Вы бы постарательнее выбирали себе жен. Оженился ваш чекист Сурмач Аверьянка с Ольгой Яровой… А не спросил, что она за птица. А она была полюбовницей Вакулы Горобца, который грабил и мародерствовал вместе с Семеном Воротынцем. Это она предупредила Семена Григорьевича, что в Журавинку пришли чекисты. А тот на коней, награбленное забрал и деру… Она и сейчас тянется к сестре. А как же, одна кровь… Вот оно как, товарищи чекисты».
Письмо было без подписи.
— Анонимка! И по такой фальшивке допрашивать жену своего товарища чекиста?! — возмутился Борис.
Тогда Ярош без слов протянул ему протокол допроса.
«Я, Ольга Митрофановна Сурмач (девичья фамилия Яровая)…»
В конце подпись Ольги: старательно выведенные буквы.
«Призналась! В чем?»
«Я предупредила хорунжего Семена Григорьевича Воротынца про то, что в Журавинке чекисты, что они уже разоружили людей Вакулы Горобца и отряд, ночевавший в имении помещицы Ксении Измайловой, и вот-вот явятся сюда, в дом к моей сестре Екатерине».
«Но это же не ее слова! Все написано под диктовку», — пришла Борису первая мысль.
Впрочем, в данном случае слова — лишь форма, оболочка. А главное — смысл. «Пре-ду-пре-ди-ла бандитов!» И это превращало жену чекиста в бандопособницу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Борис подошел к Ольге. Она смотрела на него не мигая, зажала рот рукой…
— Разве не ты… пристукнула капитала Измайлова, который вместе с Вакулой Горобцом хотел надругаться над тобой?
