Конечно, как полагал адмирал, англичане в Нагасаки не могли не попытаться вбить клин между Россией и Японией. Чем могли пугать? Да тем, что Россия хочет завоевать Турцию, ее надо бояться и японцам. Да еще самые плохие рекомендации о государственном устройстве, о правительстве и народе.
Четверо японских послов сидели, поджав ноги, на высоком помосте, который сделан вровень высоте принесенных с фрегата стульев. Рядом с ними Накамура Тамея. За помостом на полу пять оруженосцев, стоя на коленях, держат стоймя мечи своих сюзеренов.
Сбоку на отдельном помосте, образующем как бы глаголь с подставкой послов, сидят оба губернатора - Цкуси Суруга но ками и Исава Мимасаку но ками.
- А как была погода в море и как дошли? - спросил Тсутсуй Хизен но ками.
- Дошли очень хорошо, - ответил Лесовский
- Мы восхищены вашим крепким кораблем! - продолжил Тсутсуй.
На отдельном табурете, уткнувшись в бумагу и едва сдерживая счастливую улыбку, сидел Накамура Тамея. У него большой выпуклый лоб, змейка волос на выбритой макушке, черные маленькие глаза. Накамура почти столь же свой и доверенный для собравшихся здесь русских, как и для японцев, еще со времен переговоров в Нагасаки. Он как режиссер, поставивший вместе с декоратором Мурагаки весь этот спектакль и желающий ему успеха.
- Россия воюет с Англией, Францией и Турцией, поэтому я желал бы не затягивать переговоры. Долг требует от меня встать в ряды сражающихся. В боях, случившихся при столице княжества, управлять которым уполномочил меня Его Величество Государь мы разбили объединенные силы Англии и Франции, но военное счастье переменчиво, а у врагов наших еще много кораблей.
Послы закивали головами. Почувствовалось, что слова адмирала произвели впечатление.
- Скорейшее заключение договора теперь в интересах японской стороны, - продолжал Путятин, намекая на договор, заключенный с коммодором Перри.
И сразу же в лицо послу, его свите, Можайскому, рисовавшему эту сцену, и переводчику повеяло невидимым холодом. Япония, как извечно, желала оставаться неприступной и независимой.
- Совершенно непонятно, на какую перемену ссылается посол Путятин, - сказал Кавадзи. - С тех пор как мы дружески простились в Нагасаки, не произошло никаких изменений. Нам надо продолжать наши переговоры и обсудить дела между нашими двумя государствами, которые были изучены за прошедшее время.
Лицо Путятина прояснилось. Он понял, откуда веет холодком и где опасность.
- Между Японией и Америкой подписан договор о торговле и открытии портов, - сказал Посьет. - А Япония обязалась…
Кавадзи, кивая головой, долго слушал Посьета. Когда Константин Николаевич закончил, он взглянул на него своими выпученными глазами. У Кавадзи был такой вид, словно он положил руку не на бедро, а на рукоять катаны.
- Обо всем этом у нас нет никаких известий.
Тсутсуй добавил, что бакуфу, посылая своих послов в Симода, желало прочной и долгой дружбы с Российской империей. Теперь известно, что все прошлые недоразумения происходили от неосведомленности обеих сторон, поэтому надо все изучить и обсудить тщательно… Этим и закончился первый день переговоров."
21 или 22 декабря поручик Можайский изобразил залив Симода. Горы обступили ровную гладь воды. Вдали виднеются городские постройки. Фрегат стоит на якоре по середине залива в такой позицию, которая, в случае нападения вражеских кораблей, помешает противнику использовать свое количественное преимущество.
Полный штиль. Как в зеркале отражаются в воде фрегат и японские джонки. На переднем плане японская сосна с причудливо изогнутыми ветвями. На камне сидит русский морской офицер, увлеченный рисованием. Видимо, Александр Федорович нарисовал себя. Японец, что стоит за спиной сидящего, тянется, с интересом наблюдая за тем, как цветные карандаши воссоздают на листе бумаги его родные места. Это было последним напоминанием о безмятежной жизни города и экипажа "Дианы". 23 декабря случилась катастрофа, о которой Кога Кинидзиро написал стихи.
Черепица летает, и люди кричат.
Я слышу крики, что цунами быстро идет.
Как мышь, мечусь на восток, на запад,
А кроме двух мечей, ни одной вещи нет.
В шканечном журнале фрегата записано следующее:
"В 3/4 10 часа во время завоза второго верпа на фрегате почувствовали, как бывшие наверху, так и в палубах, в каютах необыкновенное непрерывное сотрясение, продолжавшееся около 1 минуты, в то же время адмирал выбежал наверх и приписал необыкновенное сотрясение действию землетрясения и как по прекращении сотрясения, покойное состояние моря и атмосферы при ясном солнечном дне не изменялось, адмирал сошел вниз, а на фрегате приступили к продолжению вседневных занятий, прерванных землетрясением. В 10 часов заметили с фрегата необыкновенно быстрое возвышение воды по берегам, что в городе улицы наводнялись и стоящие у пристани японские джонки стало разбрасывать во все стороны, после этого не прошло 5 минут как от находящегося у нас за кормою острова море стало распространяться взбуровленным сулоем, а вдоль бухты понеслось сильнейшее течение в море, и воды залива перемешались с илом со дна… Через несколько минут явление повторилось и для города Симоды второй вал был самый пагубный. Море поднялось на 3 сажени выше уровня и на 5 минут залило все селение, так что виднелись одни лишь крыши кумирен… Когда вода отхлынула над городом показался дым, и распространился запах серы. За вторым валом последовало еще четыре, они смыли следы города Симода.
Прилив и отлив сменялись так быстро, что в продолжение полминуты глубина изменялась более чем на сажень; лотовые едва успевали измерять глубину, а она постоянно менялась, и разность уровней воды доходила до 6 сажен… "
Гораздо более красочно описал эти события барон Шиллинг.
"Фрегат вздрогнул и обо что-то ударился. Удар снова повторился с такой силой, что все вокруг затрещало.
- Сели! - спокойно сказал сидевший рядом со мною Пещуров. - Ч(ерт) знает, что они смотрят! - Как это можно средь бела дня в бухте усесться. Здесь же глубина восемь саженей?!"
Нас било о дно там, где была глубина сорок футов. Вода ушла из бухты.
Матросы крестились. Какая-то зловещая мгла неслась в глубь долины над крышами, словно поднялся и мчался без ветра туман. Водяная пыль засыпала город, повсюду поднялись столбы воды, словно ударили фонтаны, где-то в глубине ввысь вырвался гребень водяной горы, весь в пене, волна шла, разливаясь по городу, вихрем неся по его крышам лодки и вытягивая деревья. Крутя вихри, срывала цветы и апельсины, засасывала их в воронки. Люди залезали на крыши, а огромная волна срывала крыши, и целые дома взлетали, словно городки от ударов биты. Волна шла ровно и устойчиво по всему городу, не теряя силы, и нахлынула на дальние косогоры, облизывая подножия холмов и валя ворота храмов…
Я посмотрел на часы. С начала землетрясения, с первого толчка прошло три минуты. Город превратился в сплошное разлившееся море пены с грязью, в пенную лужу со множеством плавающих крыш, на которых вдруг появлялись люди, вздымавшие руки и метавшиеся в ужасе. Вода пошла прочь от города, смывая множество копошившихся повсюду людей… Вода хлынула обратно в бухту вместе с деревьями, досками и разбитыми лодками. Под бортом фрегата пронесло двух утопленников, намертво ухватившихся за обломки дома, и вырванные кусты в цвету. На палубе крестились и бормотали молитвы, суетно сгрудясь и как бы превращаясь из команды героев в толпу суеверных крестьян… и поглядывали на адмирала. Всем известна была его богобоязненность. "Если началось светопреставление, то он бы знал…" Но адмирал с самого начала землетрясения еще не перекрестил лба.
Отдали третий и четвертый якорь, но "Диану" тащило прочь от берега. На носу корабля раздался такой треск, что весь экипаж во главе с адмиралом повернулся на палубе, как на парадной маршировке.
Большая джонка с разлета насела на канаты обоих якорей и на бушприт, сломила утлегарь, снесла блиндагафели и сама застряла. Якорными канатами ей срезало мачту и снасти, разворотило борт, он вспух, джонка оседала, доски ее лопались и стреляли. И сразу же в нее врезалась другая и рассыпалась. И обе превратились в груду обломков, которую тут же разнесло по воде. Матросы с русленей и из портов бросали японцам концы, но рыбаки не трогали кинутые им веревки. Водовороты разносили их.
Между фрегатом и близкой стеной в зазубринах, лианах и водорослях подымалась волна. Фрегат понесло обратно к берегу, повернуло его несколько раз, как корыто, выхваченное из рук прачки в половодье, и стало крутить. Корму пронесло у каких-то рифов. Канаты от невыбранных якорей свились в толстейший жгут. Нос поворачивало медленно, а корма по огромному кругу понеслась как бешеная. Вокруг, как в панораме, все быстрей двигались горы с ходившими на них огнями, столбы дыма курились по скалистым гребням, вырываясь с пламенем из трещин в горах. Солнце в дыму. Горы качаются и рушатся. Море ушло, суша затоплена… С хребтов сыплются камни потоками.
