— Я не сержусь, не волнуйся, — уголком рта усмехнулся король. — А ты, Меджадай, что думаешь?
— Мы с Рораймой готовы хоть сегодня атаковать Кортегану. Говорят, Барга Барипад уже перешел от радости по поводу избавления от своего демона Керсеба к горю по поводу нашего скорого вторжения. Мы уже послали гонцов в Ронкадор. Матарии согласятся заключить перемирие, ведь мы сейчас выигрываем войну. А потом мы сможем их добить.
— Не стоит… Никогда не стоит нарушать хрупкое равновесие. Нам не нужны покоренные Ронкадор и Кортегана. Они ведь могут объединиться и восстать. Нам нужны сокровища Хартума, — неожиданно подытожил Чаршамба Нонгакай. — Но пощипать перышки Барипаду — это так приятно, что я не откажу себе в таком удовольствии. Заключайте перемирие с матариями.
Таким образом, отряды Безумных хассасинов пересекли границу Ронкадора и объединилась с конницей матариев. Ондава Донегол подвел свои корабли к Трайтону, армия погрузилась на них и отплыла к берегам Кортеганы, которая спешно готовилась к войне. Вся Имана гудела, как потревоженный улей: все понимали, что у Барги Барипада нет ни малейшего шанса удержать свое государство после гибели такого военного гения, каким был Катарман Керсеб. Возлюбленные Смерти — унгаратты — готовились к последнему сражению в своей жизни. Из Тиладуматти на помощь союзникам спешили войска.
Боги были милостивы к хассасинам и матариям, и спустя полторы недели огромная армия под командованием Меджадая Кройдена и Рораймы Ретимнона высадилась в Штайре.
* * *
Таурта Феана ушла тихо и легко. Просто позволила себе умереть вслед за своим внуком Эльбескоем, и в Хахатеге состоялись двойные похороны. Храм богини Эльон был усыпан цветами, люди выстраивались в длинные очереди, чтобы почтить память обожаемой правительницы и юного сайнанга. Огромный склеп готовился принять еще двоих членов королевской семьи.
На всех площадях, заполненных рыдающими толпами, глашатаи зачитывали последнюю волю таурты. Завещание Феаны было столь необычно, что многие просто не верили своим ушам. Герольды без устали повторяли текст обращения государыни к своему народу, и постепенно путь надежды открывался перед гражданами Хартума.
Согласно завещанию Феаны, наследницей трона становилась не кто иная, как Великая Кахатанна, Богиня Истины и Сути, правительница далекого и могущественного государства Сонандан, дочь самой почитаемой в Хартуме богини Эльон. Лучшего выбора таурта сделать не могла. Кахатанна же прислала своего наместника — потомка Арлона Ассинибойна, хранителя талисмана Нуш‑и‑Джан, барона Банбери Вентоттена, возведенного Феаной в титул герцога Талламора.
Принцип «Король умер — да здравствует король! «действует по всему миру. И, утерев горькие слезы, народ принялся праздновать. Такое решение участи целого государства свидетельствовало о безмерной мудрости и искренней любви несчастной альсеиды к своим подданным. Хотя любила она вовсе не их, а человека Кэдмона. И ради него делала все, что могла, для Хартума.
По всей стране был объявлен ежегодный день памяти таурты Феаны. А отряд воинов под началом нового наместника двинулся к границе за телами павших в недавнем сражении воинов великого Сонандана.
* * *
— Ума не приложу, как добраться до талисмана, — сказала Каэ, в очередной раз вышагивая по самой кромке воды.
Волны с шуршанием набегали на золотисто‑белый песок и откатывались назад, оставляя берег гладким и чистым. Каэ бродила по мелководью, собирая камни и ракушки. Отряд отдыхал в тени прибрежных деревьев. Магнус успел обжечь на костре глиняный шар с заключенным в нем осколком камня Шанги, а затем сплавал на лодке в открытое море и выбросил его в воду.
— Вот и избавились от очередной неприятности, — прокомментировал он, выбираясь на берег. — А что касается талисмана, то, наверное, дорогая госпожа, нам не остается ничего другого, кроме как послать меня. Я постараюсь выкрасть эту штуку и доставить ее вам. А уже ваше дело — уничтожить безделушечку.
— Хорошая безделушечка, — покачал головой Номмо. — Но в остальном наш чародей прав. И вы, Каэ, не отказывайтесь сразу. Подумайте. Я, например, иного пути просто не вижу.
— Не на аудиенцию же к нему записываться, — согласился Куланн. Он как раз проснулся и отправился на поиски своих друзей. Отдохнув и приободрившись, он наконец обрел способность здраво рассуждать, чего от него нельзя было добиться после схватки с унгараттами Катармана Керсеба.
— Да, но как это осуществить?
— Надеюсь, Барнаба мне немного поможет, — улыбнулся Магнус. — В отличие от вас я поддаюсь действию любых сил. Думаю, мне удастся проникнуть во дворец Чаршамбы Нонгакая: я уже пощупал защиту — магия там плохонькая. И вообще, на Имане маги — сущие дети против наших, с Варда. А присутствие Зла здесь, наоборот, чувствуется сильнее.
— Я подарю тебе около получаса, — сказал Барнаба. — Тебе хватит, чтобы успеть похитить талисман, а затем вернуться?
— Должно с лихвой, — задумчиво ответил чародей.
— Тогда мы должны быть готовы к выступлению в любую секунду, — вставил Куланн. — Не думаю, что они сразу же потеряют наш след. Если так случится, возблагодарю любых богов. Но готовиться лучше к самому плохому.
— Правильная, кстати, позиция, — заметил Номмо.
Могаллан и Кобинан, от которых ничего не скрывали, в разговоре практически не участвовали. Они стояли рядом и переводили взгляды с одного своего товарища на другого. На Каэ оба юноши взирали с немым благоговением. Особенно их потрясало то, как живая богиня общалась с капризным талисманом. В ее руках перстень, кажется, приобретал прекрасные манеры, и скоро его можно было бы выпускать в любое общество.
— Талисман находится на теле Чаршамбы.
— Не на теле, а на шее, — поправил перстень.
— Шея — это не тело?
— Тело. Но когда ты так говоришь, то звучит слишком завлекательно, и мысли нашего мага могут двинуться в другом направлении.
Каэ только глаза подняла к равнодушному небу. Небо над Сетубалом выгорело добела.
* * *
— Итак, это была живая Богиня Истины, а ты ее упустил? — Король Чаршамба Нонгакай навис над распростертым на полу тронного зала Харманли Тердженом.
— Великий, никто не мог подозревать, что живая богиня будет поймана, как простая женщина и посажена в клетку!
— И этим она обманула всех! Обвела вокруг пальца! Ты хоть понимаешь, что мы в одночасье лишились всех богатств Хартума — мы, наши дети, наши внуки! Она же бессмертна и будет править Хартумом вечно…
— Повелитель, разреши обратить твое внимание на то, что богиня бессмертна, но ее наместник — барон Вентоттен, герцог Талламор, — отнюдь нет. А следующий правитель может оказаться и нашим сторонником.
— Сколько лет прикажешь ждать? — прошипел Чаршамба.
— Как пожелает повелитель. В Хахатеге немало моих людей. И они вполне могут начать действовать хоть теперь же — стоит только дать им знак.
— Так подай им весточку, иначе скоро будут подавать тебе — милостыню. Калекам, говорят, хорошо подают в Сетубале.
Харманли Терджен заледенел. Он прекрасно знал, что его господин способен не только зло пошутить, но и воплотить свою шутку в действительность.
— Уже лечу, — прошептал он побледневшими губами.
— Надеюсь…
Темнокожие беловолосые фенешанги со странным выражением на своих прекрасных нечеловеческих лицах следили за королем. А Чаршамба удобно устроился у распахнутого настежь окна и спросил, не поворачивая головы:
— Как успехи у Меджадая и Рораймы?
— Они оправдали оказанное им доверие. Ондава Донегол разгромил флот шеида Теконг‑Бессара, шедший на помощь Кортегане. И потребовал выкуп за захваченных в плен вельмож Тиладуматги. Так что с завтрашнего дня Золотой шеид станет просто шеидом. А золото получит мой повелитель.
— Я доволен, — равнодушно сказал Чаршамба.
— Славный Рорайма Ретимнон разрушил Кайкос и захватил казну Кайкосского замка. Теперь он движется к Большому Бургану, и единственное, что интересует и его, и Меджадая, — как отреагируют Риеннские острова.
— А как они могут отреагировать?
— Ну, это какой‑никакой оплот унгараттов. Если они пошлют войска на помощь своему номинальному владыке, Меджадаю придется отступить.
— Ему не придется отступить, — мягко сказал владыка Эль‑Хассасина. — Меджадай завоюет для меня славу в этом сражении, Рорайма разрушит еще и Большой Бурган, а наместник Хартума, этот герцог Талламор, умрет в самом скором времени — судьба, ничего не попишешь.
Король делал ударения исключительно на глаголах.
— Да, повелитель, — склонился Харманли Терджен.
— И пусть твои глаза‑уши в Догандже и Игуэе будут расторопнее.
— Да, повелитель.
— Иначе и у них, и у тебя не досчитаются глаз и ушей. А также языка, потому что он будет одиноким, а следовательно, лишним.
