Могаллан и Кобинан доказали, что не зря на них было помрачено столько времени на тренировках: они крошили всех, кто попадался им на пути, стараясь держаться возле госпожи и охранять ее тыл. Правда, это было весьма относительное «возле», ибо не находилось желающих случайно попасть под лезвия Такахая и Тайяскарона, свистевшие в воздухе блестящими молниями.
Каэтна пыталась пробиться к Катарману Керсебу, и он стремился ей навстречу. Словно двое возлюбленных, искали они друг друга на поле боя, обильно политое кровью и усеянном трупами.
Маленький Номмо под защитой двух воинов метал огненные шары в нападающих. Туда, где врагов было больше всего и сангасоям приходилось туго. От сиреневых шариков Лесного Огня вспыхивали металлические латы. Поле оглашалось истошными криками умирающих обожженных рыцарей.
Магнус пускал бесконечное количество ножей, стряхивая их с кончиков пальцев. Его противники быстро покрывались колючками вонзившихся клинков, так что становились похожими на дикобраза, и в корчах падали на землю. Ножи были прекрасные — доспехи пробивали безо всякого труда.
Эти двое серьезно помогали своим воинам, не давая численному перевесу противника решить исход сражения. И огромный лохматый пес нападал на врагов, сбивая их с ног тяжестью своего тела. Тод не лаял и не рычал, ему было некогда…
Куланн рубил своим топором сосредоточенно‑серьезно, как дровосек, у которого впереди еще куча дел и дров. Рыцари валились под его ударами, образуя неширокую просеку в своих рядах. Его белые одежды покраснели от чужой крови. Сангасои вообще выглядели страшно в этом бою — с окровавленными руками и лицами, в пропитанных кровью некогда белых одеяниях.
Они встретились прямо в ручье. Кони по колено стояли в быстрой воде, так близко, что сквозь шум сражения и крики раненых и умирающих Каэ слышала тяжелое дыхание Катармана Керсеба.
Дыхание у него было никудышное, за такое Траэтаона устроил бы ей хорошую взбучку. Но воин он был из лучших, и не стоило пренебрегать его мастерством и недооценивать противника. К тому же у него было огромное преимущество — камень Шанги. И Каэ не представляла себе, как ей справиться с этой проблемой. Но если она сама не покончит с Непобедимым, то он еще долго будет преследовать ее по всей Имане, а то и до Варда доберется. Это она знала, неизвестно откуда, но знала. И когда Керсеб бросился на нее, размахивая своим огромным мечом, она поняла, что теперь ей придется гораздо тяжелее, нежели на арене. Он собирался использовать камень Шанги с первых же секунд боя и не скрывал этого. И лихорадочно блестели глаза магистра под сетчатым забралом его шлема, украшенного соколиными крыльями.
Сражение кипело прямо в воде. Ручей окрасился кровью, и теперь уже розовая вода стремилась в земли Хартума. Сайнанг Эльбеской увидел, что всадник на гнедом скакуне, предводитель вражеского войска, угрожает Каэтане, и ринулся было на помощь, но его остановил высокий рыцарь в богатых доспехах — Ариано Корваллис, казначей ордена, чья должность отнюдь не была признаком его неопытности или слабости. В ордене унгараттов все так или иначе были убийцами по призванию. Сайнанг понял, что противник сильнее его, когда они обменялись первыми ударами. Но выхода не было. Эльбеской вспомнил предсказание таурты, но умирать не собирался, ибо все еще было впереди — и битва, и победа. Его помощь была так необходима друзьям. Он нанес несколько ударов практически вслепую и вдруг почувствовал, как остро резануло под правой лопаткой. И сразу прошло. Сайнанг не обратил на это ощущение никакого внимания, тем более что сражаться оно не помешало. И только когда перед глазами вдруг все поплыло, а мир закачался, будто положенный кем‑то на чашу весов, юноша понял, что его ранили. А когда меч стал неподъемно тяжелым и небо вдруг оказалось прямо над его лицом, низкое, теплое, уютное, как пуховая подушка, в которую хотелось зарыться и закрыть глаза, он понял, что ранен смертельно. А самой смерти он не заметил — она была милостива и пришла осторожно и легко, чтобы не нарушить яркий, цветной и радостный сон, в котором он показывал Каэтане своих ручных соколов…
Банбери Вентоттен и Могаллан одновременно поняли, что с их повелительницей вот‑вот случится беда. Она сражалась не как обычно, а слишком осторожно, явно чего‑то опасаясь. Они хотели прийти ей на помощь, но такой возможности не было ни у одного, ни у другого. Унгаратты и хассасины теснили воинов Сонандана. Их было слишком много, чтобы мастерство и умение могло решить исход сражения в пользу сангасоев.
Рыцари Катармана Керсеба наседали со всех сторон, и Банбери с ужасом заметил, как Каэтана едва уклонилась от удара руки магистра, в которой было зажато нечто, чего она явно боялась.
Трое воинов, охранявших Барнабу, были втянуты в общее сражение, толстяк остался абсолютно беззащитным перед лицом наступавшего врага. Двое бородатых хассасинов бросились к нему, размахивая клинками…
Каэтана успела пронзить одного из унгараттов, подвернувшихся под клинок, и изувечить другому правую руку, выведя его из строя. Но Катарман казался действительно Непобедимым. Не успевала она приблизиться к нему, как он выставлял вперед руку в латной рукавице с зажатым в ней камнем Шанги, и она моментально ослабевала, начинала терять контроль над своими действиями и была вынуждена отступать. Бежать от него также не имело смысла: он мог подобраться в тот миг, когда она будет окружена его рыцарями, и тогда ее уже ничто не спасало.
Спасти могло только вмешательство бессмертных. Но они находились по другую сторону реки времени, и эта река сейчас полыхала огнем: никаким богам ее было не преодолеть. Она бы попросила их о помощи, она позвала бы Тиермеса и Траэтаону, га‑Мавета, Арескои или Джоу Лахатала, но в той дали, в которой сейчас находились они, ее голос остался бы неслышным… Она уже ни на что не надеялась, и ее воины потеряли надежду, сражаясь из последних сил. Отступал, пятясь, насмерть перепуганный Барнаба. Пытался пробиться к повелительнице могучий Куланн, но его топор был перерублен вражеским мечом, и сангасой с трудом отбивался от наседающих рыцарей. И уже покатился грозный победный клич по окровавленному полю, возвещая успех унгараттов, когда в битву вмешались те, для кого времени не существовало…
Они вышагнули из распахнувшихся ворот пространства, за которыми Барнаба успел разглядеть диковинного вида мост, уходящий в никуда. Они выпрыгнули прямо в гущу сражения, и оно на миг замерло, прежде чем закипеть с удвоенной силой.
Их было шестеро, таких разных и непохожих, таких родных и знакомых. И не было такой силы, которая сейчас могла остановить этих шестерых, пришедших из запредельности одной только волей неистовой своей любви. Разве какая‑то армия может сравниться с вечностью и смертью?
Талисенна Элама, лучший воин аллоброгов, заступил дорогу хассасинам, преграждая им путь к Барнабе. Они еще не поняли, с кем имеют дело, и попытались атаковать его одновременно. Через несколько секунд они, хрипя, лежали в сочной траве. И последнее, что им запомнилось в этой жизни, — изумленное лицо толстяка. Гораздо более изумленное, чем может быть у человека, чудом избежавшего смерти…
А высокий рыцарь в серебряных доспехах врубился в толпу врагов. Двое огромных волков, седых, мощных, невиданных доселе на Имане, прыгали на горло коням, валя их одним страшным ударом. А затем алые волчьи пасти нависали над помертвевшими лицами всадников, и все заканчивалось — быстро и красиво. Так, как и привыкли «возлюбленные Смерти».
Смешливый, изящный красавец в строгом, изысканном наряде, неуместном на поле брани, вступил в поединок сразу с четырьмя унгараттами и как‑то незаметно уложил их всех, покончив с ними одинаковыми ударами. Когда он отыскал себе следующих противников, те попятились, но бежать им было некуда…
Маленький альв с обнаженным кинжальчиком подрезал сухожилия тем скакунам, которые оказывались в опасной близости от него. Он был такой крошечный, такой смешной и мохнатый — почему же не подходили к нему близко закованные в железо рыцари, почему старались обойти стороной его сородича, которого он явно защищал, закрывая своим телом?
А Катарман Керсеб, размахивая камнем Шанги, наступал и наступал на бледную как смерть женщину с двумя мечами. И плевать ему было, что она богиня. Он слишком ненавидел ее и имел слишком серьезные шансы уничтожить виновницу своего поражения и недавнего позора. Он оттеснил ее к такому месту, где сбились в плотную кучу два или три десятка сражающихся, и Каэ не могла никуда податься. Позади и по сторонам кипело яростное сражение, а впереди сверкал клинок, который она отразить не могла. Непобедимый приготовился к последнему, блестящему удару и был изумлен, когда его меч натолкнулся на секиру.
Откуда он возник, этот исполин в черных доспехах, разрубленных на груди чьим‑то страшным ударом? Могучий чужак, не похожий ни на одного из рыцарей Иманы. Спокойный и величественный. Громадная секира, перышком летавшая в его могучих руках, рассекала воздух с ревом, который свидетельствовал о ее непомерной тяжести. Побледневший унгаратт подумал, что статуя атлета Арескои, стоящая во дворе главного замка и изображающая идеал унгараттов, выглядела бы жалким заморышем на фоне этого великана.
