Если лирический герой оказался «.оголен для дротиков и стрел» /4; 306/, то «Правда смеялась, когда в нее камни бросали <.. > Голая Правда божилась, клялась и рыдала». А «камни бросали» и в главного героя «Песенки про Кука»: «Кому-то под руку попался каменюка, / Метнул, гадюка, — и нету Кука!».
И лирического героя, и Правду оклеветали: «Назван я перед ратью двуликим» = «Дескать, какая-то мразь называется Правдой»; и заключили в тюрьму: «Я брошен в хлев вонючий на настил» = «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162).
Однако если стихотворение заканчивается оптимистически — прорывом героя на свободу, — то Правда остается в изгнании, и автор обращается к слушателям, предостерегая их от того, чтобы выпивать с незнакомыми людьми: «Могут раздеть — это чистая правда, ребята! / Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь».
Раз уж мы затронули «Притчу о Правде», сопоставим ее с медицинской трилогией и, в первую очередь, отметим, что обращение лирического героя к главврачу полностью совпадает с описанием Лжи: «Грубая Ложь эту Правду к себе заманила» = «Кричу: “Начальник, не тужи, / Ведь ты всегда в зените! / Не надо вашей грубой лжи”» /5; 381/. Такой же образ появляется в «Балладе о борьбе» (1975): «Ложь и Зло
— погляди, / Как их лица грубы / И всегда позади — / Воронье и гробы», — причем эта картина вновь возвращает нас к черновикам песни «Ошибка вышла»: «Врешь, ворон,
— больно прыток! / Он намекает — прямо в морг / Выходит зал для пыток» /5; 395/ («Ложь» = «Врешь»; «воронье» = «ворон»; «гробы» = морг»). Врет же ворон потому, что является помощником главврача, которого герой обвинил в грубой лжи.
Помимо грубости, отличительной чертой власти в черновиках «Притчи» и песни «Ошибка вышла» является гнусность: «Гнусная Ложь эту Правду к себе заманила» /5; 489/ — «Но чья-то гнусная спина / Ответила бесстрастно…» (АР-11-40).
Поэтому и Ложь, и главврач ведут себя одинаково: «И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью» = «И бегал от меня к столу, / И хмыкал, и кривился» /5; 380/.
В свою очередь, Правда и лирический герой оказываются голыми: «Если, конечно, и ту, и другую раздеть» /5; 154/ = «Лежал я голый, как сокол, — / Раздели донага» /5; 390/; и умоляют о пощаде: «Полая Правда божилась, клялась и рыдала» /5; 155/ = «Лежу я голый, как сокол <.. > Молил и унижался» /5; 78, 80/.
Но вместе с тем оба смеются в лицо своим мучителям: «Правда смеялась, когда в нее камни бросали» = «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут».
В обоих произведениях встречается мотив протокола: «Тот протокол заключался обидной тирадой» = «Всё что-то пишет в протокол, / Хоть я не отвечаю», — поскольку на главных героев заведено «дело»: «Кстати, навесили Правде чужие дела» = «И что-то на меня завел, / Похожее на дело». И, конечно, возникают тюремные мотивы: «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162) = «И вот мне стали мять бока / На липком топчане» (а в черновиках: «М. ол, я недавно из тюрьмы, / Мол, мне не надо врать…»; АР-11-40).
После вынесения приговора Правда скиталась, «из-за своей наготы избегая людей» /5; 490/, а лирический герой в «Истории болезни» тоже был лишен людского сообщества: «Мне здесь пролеживать бока / Без всяческих общений» /5; 407/.
В «Притче о Правде» власти «искоренили бродяг», включая главную героиню, высланную на 101-й километр: «Выживет, милая, если окажется Правдой, / А не окажется — так ее, явную Ложь!» /5; 490/. И этот же оборот употребит в черновиках песни «Ошибка вышла» лирический герой, описывая пытки, которым его будут подвергать врачи: «Приволокли из морга таз. / Вот так нас, милых, эдак нас» /5; 397/ (сравним еще с похожей ситуацией в «Человеке за бортом», 1969: «Так ему, сукину сыну, — / Пусть выбирается сам!»).
Все эти наблюдения подчеркивает автобиографичность образа Правды и единство темы с медицинской трилогией.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Примерно в одно время с «Притчей» была написана песня «Мне судьба — до последней черты, до креста…», в которой лирический герой уже не прикрывается никакими масками, и его высказывания находят массу аналогий с «Историей болезни»: «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут» = «Повторю, даже в образе злого шута!»; «Я не базарю, не ершусь…» /5; 377/ = «Не ломаюсь, не лгу…»; «Я ничего им не сказал, / Ни на кого не показал» = «Никому не скажу, про себя сберегу»; «Скажите всем, кого я знал, — / Я им остался братом!» = «Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!»; «“Смени, больной, свой быстрый бег / На здравый смысл больничный!”» /5; 375/ = «Только чашу испить не успеть на бегу»; «Но я им все же доказал, / Что умственно здоров» = «Убеждать и доказывать с пеной у рта»; «Молчал, терпел, крепился» /5; 380/ = «Потерплю — и достойного подстерегу»; «.Держусь на нерве, начеку» = «Мне за голый мой нерв, на котором кричу»; «Шалишь — не буду я сидеть, / Сложа худые руки!» /5; 402/ = «Но не буду скользить, словно пыль по лучу!».
В 1978 году пишется стихотворение «Новые левые — мальчики бравые…», в котором описание еврокоммунистов повторяет описание врачей, да и вся обстановка похожа: «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья» (АР-11-44), «Вдруг словно кануло во мрак / Всё сборище врачей» (АР-11-54) = «С красными флагами буйной оравою <.. > Слушаю полубезумных ораторов» /5; 204/; «А самый главный сел за стол, / Вздохнул осатанело» /5; 77/ = «Слушаю осатаневших ораторов» /5; 530/; «Плыл за окном морозный день, / Дышали люди паром» /5; 385/, «Вновь взглянул я на портреты и ехидно прошептал» (АР-11-52) = «Вижу портреты над клубами пара — / Мао, Дзержинский и Че Гевара» /5; 204/; «.Дорогие! Я нормален» (АР-11-52) = «Мне, дорогие, терять вас не хочется!» /5; 530/; «Ох, боюсь в сомненье впасть я» (АР-11-52) = «Ох, сомневаюсь, что левые — правые»20! «И кровью харкало перо / В невинную бумагу» = «Знаю, что власть — это дело кровавое». Также в обоих случаях упоминается Бутырка, хотя и в разных значениях: «И если я хочу болеть, / То дома — на Бутырке!» /5; 399/ ~ «Вам бы полгодика, только в Бутырках!» /5; 204/.
А одним из последних произведений, имеющим связи с песней «Ошибка вышла», является стихотворение «Мой черный человек в костюме сером!..» (1979).
В обоих случаях власть охарактеризована как зло: «И озарился изнутри / Здоровым недобром» = «Как злобный клоун, он менял личины», — поскольку она избива-
201 Цит. по факсимшл ррусописи на диске <Фладоимф Высоцткй — 77-е годы. Полное собрание» (М.: ЗАО «Новый диск», 2005).
ет лирического героя: «Когда ударили под дых…» /5; 387/ = «И бил под дых внезапно, без причины» /5; 227/.
Этот мотив внезапного нападения или ударов со стороны врагов встречается у Высоцкого постоянно: «И вдруг — ножом под нижнее ребро» /5; 266/, «Прокравшись огородами, полями, / Вонзали шило в шины, как кинжал» /3; 143/, «Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей» /3; 229/, «Кто доверял ему вполне — / Уже упал с ножом в спине, — / Поберегитесь!» /5; 96/, «Съезжу на дармовых, / если в спину сподобят ножом» /5; 175/, «Хорошо, если знаешь, откуда стрела, / Хуже, если по-подлому — из-за угла» /5; 8/.
Помимо того, в песне «Ошибка вышла» и в «Моем черном человеке» лирическому герою связывают руки и пытают огнем: «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья. <…> Ведь скоро пятки станут жечь» = «Мне поджигали связанные крылья» (черновик /5; 550/). Поэтому он «воет» — от отчаяния и боли: «Я, обнаглев, на стол кошу / И вою, что есть сил…» /5; 374/ = «Мой хрип порой похожим был на вой», — но не имеет сил сопротивляться: «А то ослаб, устал» = «И я немел от боли и бессилья». Когда же у него нет сил «выть», герой шепчет: «Ко мне подходят со спины / И делают укол, — / Беспрекословно снял штаны, / Шепчу про протокол»[1860], «Ломают так и эдак нас <…> Он веселел, входил в экстаз» (АР-11-39) = «И, улыбаясь, мне ломали крылья, / Мой хрип порой похожим был на вой, /Ия немел от боли и бессилья, / И лишь шептал: “Спасибо, что живой”» («веселел» = «улыбаясь»; «ломают так и эдак нас» = «мне ломали крылья»; «шепчу» = «шептал»); и даже «благодарит» своих мучителей: «Я вроде всех благодарю, / Взяв лучший из жгутов» /5; 390/ = «И лишь шептал: “Спасибо, что живой”».
