— Превосходная идея! — вскричала Пери Бану. — Будущим летом все мы съедемся на этом курорте, поселимся в одном большом отеле и будем совещаться. А уж какие мы станем закатывать пиры… В самом деле, превосходная идея.
И вот уже слово «идея» облетело всех присутствующих. Оно переходило из видимых уст в невидимые и будоражило умы.
— Блестящая идея, — заметила Розалия Прозрачная, когда Альпинокс подвел ее к столу. — Вы не находите, дорогая Амариллис?
Амариллис Лугоцвет легонько покачала головой
— Покамест все довольно туманно, — ответила она, — Даже вам подобных без хорошей подготовки не собрать.
— Знаете, — продолжала Розалия Прозрачная, — временами, когда я задумываюсь над своей судьбой, я чувствую такую гнетущую тоску, хочется поскорее раствориться в какой-нибудь полоске тумана. Не осталось уже ничего, на что можно было бы опереться. Большинство лесных дев рассеялось кто куда, а оставшиеся готовы на любую крайность. Ведь все так печально, вы не находите? Чужане стали совсем чужемерзкими, и уже почти не сохранилось мест, где можно порезвиться вволю.
— У каждого из нас свои депрессии, — сухо ответствовала Амариллис. Дело в том, что она терпеть не могла Прозрачную с тех самых пор, как та ни с того ни с сего явилась к ней в дом и принялась рассказывать о своих любовных похождениях, — но это уже совсем другая история.
Тем временем Драконит и фея Наступающей Прохлады, устав от танцев, тоже возвратились к столу.
— Я слышал, здесь принимаются важные решения, — обратился Драконит к Амариллис Лугоцвет. — Прежде всего надо будет выработать резолюцию, которая положит конец хищнической добыче драгоценных камней. Могу я рассчитывать, дорогой Альпинокс, что вы поддержите мое предложение?
Фея Наступающей Прохлады, с приближением утра становившаяся все более оживленной, с интересом прислушивалась и кивала головой.
— Да, да, милейший! — воскликнул Альпинокс, на которого теперь со всех сторон сыпались предложения и советы. — Мы все обсудим. В свое время.
— Такой конгресс, — включилась Амариллис Лугоцвет и с удовольствием отчеканила это слово, в конце концов оно было введено ею, — должен быть очень основательно подготовлен. Вы же видите — стоит только зародиться идее, как она сразу всех будоражит.
Пока горные и водяные духи продолжали плясать, Евсевий, с большим усердием исполнявший обязанности королевского кравчего, повесил над плитой котел с супом-гуляшом, и аромат этого острого кушанья стал приятнейшим образом щекотать ноздри гостям, успевшим проголодаться. Когда же суп наконец сварился и его можно было подавать на стол, то даже эльфы перестали играть на своих инструментах, дав себе передышку. Не потому, что им захотелось супа, — они питались исключительно росой, — но они тоже что-то пронюхали про «идею» и со свойственным их племени любопытством приблизились к столу. Некоторое время они молча прислушивались к разговорам, затем высший из них по рангу спросил, кто будет приглашен на конгресс.
— Конечно, все, — вскричал Альпинокс, — все, в чьей власти принять образ или вселиться обратно в вещи, не потеряв при этом себя, как это происходит с чужанами, — решительно все, будь то феи, гномы, горные духи, эльфы…
— Дорогой Альпинокс, — перебила Амариллис Лугоцвет, — это было бы просто бессмысленно и только повредило бы всей затее. Если мне будет дозволено высказать некоторые замечания…
— Ну, разумеется, почтеннейшая, прошу вас.
— Так вот, если уж мне дозволено высказаться, то я полагала бы более целесообразным, чтобы все существа, как-то: эльфы, гномы, горные и водяные духи, обязанные своим королям беспрекословным повиновением и живущие строго организованно, — прислали бы на конгресс лишь по одному представителю, в то время как вы, дорогой Альпинокс, и присутствующие здесь феи… — тут громко кашлянула Розалия, — а также лесные девы, по возможности, явились бы все.
— Принимается! — хором воскликнули названные, однако среди строго организованных существ поднялся тихий ропот, но никто на него не откликнулся, дабы не дать ему повода усилиться.
— Но у нас впереди еще много времени, — заявил Альпинокс, — пройдет не меньше года, пока мы сможем созвать конгресс, а посему я просил бы уважаемых гостей оставить дискуссии и отведать супу.
Этому призыву все дружно последовали, и раздавшиеся вскоре «ахи» и «охи» доказали Евсевию, что его поварское искусство получило общее признание.
Когда все насытились, — Евсевий каждому еще дал добавку, — и эльфы снова было взялись за свои инструменты, в окна проникли первые лучи солнца, напомнив всей компании, а в особенности тем, кто избегает дневного света, что пора расходиться по домам. Первыми исчезли эльфы, исчезли мгновенно, даже не попрощавшись, но горные и водяные духи тоже очень спешили. Оставшись в первоначальном составе, Альпинокс, три феи, Драконит и фон Вассерталь еще неторопливо допили свои бокалы, потом тоже поднялись и распрощались под звуки веселой «отвальной», которую Евсевий сыграл на своей вновь обретенной цитре.
Три феи решили не пользоваться ни одним из волшебных средств передвижения, а продолжить пешую прогулку вдоль озера и затем пойти по Трессенской дороге, ведущей прямо к дому феи Лугоцвет.
Макс-Фердинанд, мирно проспавший ночь в укромном уголке охотничьего домика, весело носился и прыгал впереди трех дам, обнюхивал все деревья и кусты и у каждого поднимал ножку.
Феи, которых весьма взбодрил свежий утренний воздух, резво шагали вперед и долгое время не произносили ни слова, пока Пери Бану не прервала молчание.
— Вот что я думаю: если мы пригласим на конгресс всех фей, нам понадобится уйма гостиниц, чтобы их разместить.
— Ну нет, так уж много нас не соберется, — возразила Амариллис Лугоцвет. — Не забывайте, дорогая, ведь перед нами еще стоит проблема Времени. Как вам известно, мы часто обходимся с ним весьма произвольно. Вспомните о принце Ахмеде, которому долгие годы, прожитые с вами, показались одним-единственным днем. Многих фей в течение года не удастся даже оповестить, ибо у них совсем другое исчисление Времени.
— Прежде всего фей из Китая, — заметила фея Наступающей Прохлады. — Большинство их во время Ихэтуаньского восстания решило заснуть на сто лет. Их так разбирало любопытство узнать, к чему это все приведет, что ждать они были не в силах, и тогда они решили заснуть, чтобы, пробудившись, сразу узнать, что и как. К счастью, я на это не согласилась, вот почему ваше любезное приглашение застало меня на месте, милая Амариллис.
— Вот видите, моя дорогая, — обратилась Амариллис к Пери Бану, — в чрезмерно большом количестве мы не окажемся.
Несмотря на живительную утреннюю свежесть феи все же были нарядно утомлены, а потому не стали долее обсуждать «грандиозную» идею. Они заранее радовались хорошему кофе и покойной постели, в которой можно будет сладко доспать до обеда.
* * *
…фон Вейтерслебен! Она вытащила из открытой уже сумочки удостоверение личности и большим пальцем пригладила заусеницу на безымянном пальце правой руки.
— Восьмая комната, — сообщил ей портье и снял с доски ключ.
— С ванной?
— С ванной, — отвечал портье, — желаю приятного отдыха.
Носильщик в кепке и зеленом фартуке взял ее чемоданы, и она последовала за ним по лестнице на второй этаж, не решаясь взглянуть ему в лицо. Дети умеют плакать, еще не научившись улыбаться. Но хотя носильщику было явно тяжело, он ни разу не охнул и молча водворил на место багаж, от которого впору было бы заохать.
Софи стала рыться в поисках не слишком мелкой монеты, такой, что на ощупь казалась бы достаточно солидным вознаграждением, а у нее в сумочке была лишь случайной гостьей, с которой не жалко расстаться. И вот она нащупала эту пятимарковую монету, скорее сувенир, нежели деньги, поскольку то была валюта другой страны, и сунула ее служителю в карман куртки, торчавший над фартуком. Почти интимное прикосновение. Ладно уж, подумала Софи. Я знаю, к чему меня обязывает моя внешность. Она чувствовала, что реализовала не все свои возможности и ее судьба далеко еще не свершилась.
Этот курортный поселок был ей знаком. Она жила здесь в детстве с матерью, урожденной фон Вейтерслебен. Ее отец, — имя его никогда не произносилось, — в то время уже был легендарной фигурой со множеством лиц, ни одного из которых девочка так и не увидела. Но и те мужчины, кого ее мать имела обыкновение представлять ей по всей форме, нередко оказывались вполне приятными.
Зильбер, произносила она, когда ей приходилось где-нибудь называть себя самой, Софи Зильбер, и на ее визитных карточках, которые она подавала лишь в исключительных случаях, фамилия «фон Вейтерслебен» была зачеркнута. Под своей настоящей и полной фамилией она регистрировалась только в дорогих отелях.
