От скорости, с которой мы с ребятами едем, меня то и дело бросает по салону. Отчего я вынуждена касаться Отара. И это ужасно.
Но надо отдать им должное, добираемся мы до больницы со скоростью света. Я предлагаю ребятам деньги, но они не берут и дружно выскакивают из машины, обнимают, машут руками, просят мой номер телефона. Мама мия!
К счастью, мне удаётся вырваться, бросившись к машине скорой помощи, которая как раз в этот момент подъезжает к приёмному покою, перерезая моим грузинским друзьям путь.
Это всё из-за Белозерского!
Проскользнув внутрь здания, я немного успокаиваюсь. Называю свою фамилию и, отдышавшись, поднимаюсь на нужный этаж. В коридоре возле ВИП-палаты тихо и никого нет. Заглянуть внутрь я не решаюсь. Сажусь рядышком с дверью.
В этот момент мне на мобильный звонит Ирочка, ещё одна наша сотрудница.
— Анька, это капут! Я не знаю, что делать! Немцы приехали, а тритону я звонить боюсь.
— Какие немцы? — хотя, зная бестолковую Ирку, я уже и так догадалась — она опять всё перепутала.
— Не тупи, Аня! Те, что живут в Германии. Они приехали на день раньше! Я, оказывается, совершенно случайно пропустила факс и электронное письмо. Если тритон узнает, он меня уничтожит. В древние времена гонцу, который приносил плохие вести, отрубали голову. Хорошо, что я живу в современном мире, но ты же знаешь тритона. Он... — начинает реветь в трубку, — он любит историю.
— То есть немцы уже в городе?
— Они в городе, Анька, они в нашем конференц-зале ждут!
— А мы их даже не встретили, потому что пропустили факс и электронное письмо, — повторяю за ней, задохнувшись от ужаса.
— Дыа, — рыдает громче.
— Мать моя женщина, — вскакиваю, моментально потею.
Надо его позвать.
Помешать монстру в дорогом костюме общаться с его больным отцом.
У меня сейчас обсессивно-компульсивное расстройство начнется.
Перекрестившись, закрываю глаза и иду к палате.
Открываю дверь. Заглядываю. В палате, кроме лежащего на кровати старика, ещё двое мужчин. Ну и Белозеркий, естественно. Все стильные. Элегантные, в дорогих костюмах.
— Извините, пожалуйста. Герман Игоревич, тут такое дело...
— Что?! — резко огрызается тритон.
Он явно расстроен и чем-то очень озадачен.
— Там немцы!
— Понимаю, Аня. — Отворачивается, пытаясь выгнать меня взглядом, мол, нечего тебе здесь делать.
— Те немцы, которые должны были приехать позже, но они уже ждут в конференц-зале. Это срочно, понимаете?
— Понимаю, Аня, — сквозь зубы и меча в меня молнии.
— Просто это срочно! Они же из Германии приехали, а мы их мало того, что не встретили, так ещё и... — бубню себе под нос, понимая, что мне конец.
Но тут Герман вдруг прищуривается.
И смотрит прямо на меня. Смотрит и смотрит. Опять смотрит. И ещё раз смотрит.
Неожиданно выражение его лица меняется. Так с ним бывает, когда его озаряет очередная гениальная идея. Он окликает меня, как будто что-то придумав. Манит, как подзывают собак, предлагая им корм или косточку.
— Сюда иди, ко мне, — полушёпотом. — Ко мне, скоренько.
— Зачем? — пугаюсь.
Идти боюсь, вдруг придушит, посадит в тюрьму или в другую страну депортирует.
— Сюда, говорю, иди. Быстро, — рычит тихо, но требовательно.
А затем, когда я маленькими шажочками всё же приближаюсь к нему, неожиданно ошарашивает меня, положив руку на плечо и по-хамски прижав к себе.
Я испытываю шок и пытаюсь вывернуться. Но не могу, потому что боюсь. А вдруг я всё потеряю? Что, если он меня уволит и всё, ради чего я так долго трудилась и терпела придурь своего самодура-босса, исчезнет?
Ну мало ли?
Захотел он пообниматься.
Вон у него папа болеет.
Вроде бы это его младшие братья.
Это же, наверное, недолго. Обнимания эти странные…
Но Белозерский поворачивается и смотрит на меня, расплываясь в деланой улыбке. Явно напряжён, но решителен.
Ничего не понимаю.
— Гавриил, Гордей, папа. Плохо, что у тебя случился приступ, отец. Но как же хорошо, что мы все здесь собрались и у нас с Аней появился повод признаться. — По-свойски хлопает меня по плечу, потом по спине. — Мы женимся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 3
— Куда женимся? — пауза, и меня от услышанного просто парализует. Клянусь, я не могу двигаться, чувствую, как мои собственные глаза расширяются и вылезают из орбит. — Зачем женимся? — качаю головой, смотрю то на одного брата, то на другого, то на своего босса и снова на братьев. — Это по какому вопросу мы женимся? — с хриплым бормотанием выдаю я череду дурноватых фраз и вопросов. — Это внеурочно, что ли? В выходные?
Тритон продолжает хлопать меня по спине, как будто я его бабушка, мне семьдесят пять лет и меня скрутило Паркинсоном. Чувственности в этом прикосновении не больше, чем в фаршированных крабовых палочках. А у меня рот открывается и никак не хочет назад. Заклинило просто. Так и стою с распахнутой варежкой.
— Герман, ты это только что придумал? — смеётся один из братьев, тот, что постарше, кажется, Гавриил. — Из-за папиных слов о том, что он ничего тебе не оставит, потому как ты единственный из нас всё ещё не женат? А папа уважает семью.
— Фу, Герман. Это отвратительно, — со смехом поддерживает его второй, очевидно Гордей.
А я впадаю в ступор. После того, что сказали братья, пазл сложился. Всё стало понятно, но… Как я могу отказать боссу?! Куда я пойду, когда выйду за эту дверь? Он же моментально уволит меня. И всё зря?
Ну а самое главное: если я сейчас подтвержу эту информацию, что надо будет делать?
Меня аж качает.
Нет. Ну нет. Только не тритон. Уж лучше за деда Василия, нашего соседа, бывшего физрука, он давно строит мне глазки. И добр ко мне. Но только не за Германа Белозерского, он же монстр в жилете и галстуке.
Туплю на белую стену с приборами, где в чёрненьком окошке ползёт линия с папиным сердцебиением. Смотри-ка, как ровненько, даже не порадовался за старшего. Сын, между прочим, женится.
Я не… Не… Не могу. Даже вслух это произнести, не то что подпись свою где надо поставить.
Ну почему я до сих пор не замужем? Можно было бы заорать, что я уже окольцована, и дело с концом.
Взгляд тритона прибивает меня к месту и капельку теплеет. Босс впервые за все эти годы смотрит на меня как на женщину. И, не отводя взгляда, начинает играть похлеще ведущего актера театра-студии МХАТ. Это так странно. Скривившись, капельку дергаюсь, всё же его лапища на моей спине очень раздражает. А потом вспоминаю, что на нас смотрят, и изо всех сил тяну края губ вверх — в улыбку.
— Помните, в начале лета мы с Аней летали на «Строй Экспо» в Грецию. Жили в Афинах, — нараспев, ласково.
Ну ни фига себе он лицемер.
— Вот тогда-то у нас всё и началось. Это было чудесное время.
У меня дёргается глаз, я пытаюсь закричать: «Не-е-ет, не-е-ет!»
Но привычка выполнять его приказы сильнее меня.
О да, я помню эту нашу совместную поездку в Грецию. Как мне достался номер с неработающим кондиционером, а Герману Игоревичу — самый лучший люкс. Он водил туда женщин, а я принимала разного рода ремонтников. И всю неделю, пока он купался, загорал и посещал важные мероприятия, я спала с тазиком воды у кровати и мокрым полотенцем на лице. Чтобы не было так жарко!
— Мы пили шикарные напитки, не закрывали на ночь дверь, лежали голышом на лежаках на балконе.
Судя по мечтательному выражению на его лице, это что-то из жизни, но я явно не принимала в этом участия.
— Ели много сочных фруктов. И слушали чудесную греческую музыку: сиртаки, скиладико, бузуки, — он всё это рассказывает, не отрывая от меня глаз, и я очень хочу спрятаться под койку его бати.
— Допустим, закрутил ты роман с секретаршей, но жениться-то зачем? — хохочет Гавриил. — Это же глупость какая-то.
Такое ощущение, что они даже поверили.
— Я, я, я… — заикаюсь, пытаясь вставить хоть слово, но я не хочу терять работу и свободу не хочу терять.
