Прогнозируемые шаги по служебной лестнице прервала разразившаяся в 1905 году русско-японская война.
Движимый патриотическим чувством, он, как и многие его сверстники, добровольно поступает на военную службу, добиваясь отправки на фронт. Вскоре недавний студент оказался в действующей армии, в Манчжурии. По сохранившимся отрывочным сведениям сложно определить, участвовал ли мобилизованный юрист непосредственно в боевых действиях. По логике вещей, командование не могло не учитывать наличие у него университетского диплома 1-й степени, и поэтому он, скорее всего, был определен для прохождения службы в штабные подразделения либо в военно-судебные органы. Как бы там ни было, свою фронтовую отметку в виде контузии от разрыва снаряда он получил и в 1906 году демобилизовался по состоянию здоровью в звании прапорщика крепостной артиллерии.
Молодой юрист с фронтовой закалкой — это то, что было нужно главе Варшавского судебного округа.
Прокурорские и следственные работники в Польше, особенно расследующие политические дела, находились в зоне повышенного внимания боевиков из революционных и националистических организаций.
Фактически в Польше как бы схлестнулись два национализма — русский и польский. Именно такие взаимоотношения между двумя нациями стали фоном для политического террора различных польских партий против представителей русской администрации. Еще до начала первой русской революции «Польска партия социалистична — пролетариат» ввела в свою программу террор в качестве тактического средства борьбы с царизмом. А в ходе революции практически все польские политические партии приступили к созданию своих боевых организаций.
Ближайшей целью вдохновителей террора являлось создание атмосферы страха в среде русской администрации и одновременно иллюзии безнаказанности, героизма и жертвенности в среде революционеров.
Словно специальным сигналом к расширению масштабов террора стала полицейская акция по захвату одной из нелегальных типографий в Варшаве в апреле 1904 года. В ходе операции социал-демократ Марцин Каспшак оказал ожесточенное сопротивление — убил двух и ранил трех полицейских. По приговору суда он в 1905 году был казнен. Позднее Феликс Дзержинский вспоминал, что «выстрелы Каспшака, как электрическая искра, разбудили рабочие массы и призвали их под знамена активной борьбы».
Владимира Орлова назначили судебным следователем в Лодзь. Все, кто служил в городе в административных органах — в суде, полиции и жандармерии, находились под сильнейшим впечатлением от лодзинских событий всего годичной давности. Тогда рабочие предприятий города после расстрела демонстрации подняли вооруженное восстание. Разгорелись ожесточенные уличные бои, в ходе которых погибло много восставших. Не обошлось без жертв и со стороны властей.
Офицеры охранного отделения и полицейские работали не покладая рук, выявляя зачинщиков кровавых событий. Многие деятели революционного подполья были арестованы, и теперь проводилось расследование происшедшего.
В своих биографических заметках Орлов не упоминает о конкретных уголовных делах, которые поручались ему в то время. Однако твердо можно сказать, что университетские знания и дополнительная учеба в Америке даром не пропали. По меркам судебного ведомства, он делает неплохую карьеру, переходя на все более сложные участки работы в разных городах Польши.
Уже в 1911 году Владимир Орлов занял должность следователя в Варшаве.
Именно в этот период в столице Королевства Польского он впервые встретился с человеком, незримый поединок с которым продлится почти два десятка лет. Феликс Эдмундович Дзержинский — так звали его визави.
В 1912 году по поручению начальства Орлов приступил к расследованию исключительно важного дела о подстрекательстве к мятежу. В ходе проведенных по материалам политической полиции обысков удалось найти тайник с дневниками одной молодой польки — Кристины Швентоховской, из которых явствовало, что она принадлежит к тайной боевой организации и осуществляет связь между подпольными группами в Варшаве, Кракове, Лемберге и даже в Закопоне — городе на австрийской территории. Через Кристину вышли на ее сподвижницу Галину Мисчер. Как выяснилось, обе они контактировали с известными революционерами — Тадеушем Длугошевским и Феликсом Дзержинским. Найти их было делом техники для охранного отделения. Вскоре оба конспиратора оказались в мрачной камере № 12 десятого павильона Варшавской цитадели.
Длугошевский образно описал чувства новых узников в своем стихотворении:
Здесь каждая стена в крови,Но ран не видно в белом камне,Хоть не звучит, как бы живая,Воспоминаньем ночи мрачной,Легендой о веревке смертной,Прошедших дней и настоящих,Больших надежд и горьких слез.
Следствие продолжалось восемь месяцев. Владимир Орлов добросовестно искал улики против Дзержинского и его товарища. Что-то удалось доказать, однако некоторые факты не подтверждались собранными материалами и были столь же добросовестно исключены из обвинительного заключения. Дальнейшие события, как мы увидим несколько ниже, подтвердили корректность следствия и его объективность.
В своей книге «Секретное досье» Орлов писал: «…Я должен сказать, с какого-то момента начал симпатизировать им обоим. Когда они просили меня об услугах, я с удовольствием шел им навстречу, потому что получал удовольствие от общения с этими, как оказалось, достаточно образованными и, в некотором роде, культурными людьми. Например, я следил за тем, чтобы во время длительного следствия пищу им доставляли из столовой офицеров-артиллеристов и чтобы они регулярно получали папиросы и газеты».
Феликс Дзержинский находился под следствием еще год, но с ним уже работал другой следователь. Суд состоялся только 29 апреля 1914 года. Будущего председателя ВЧК приговорили к трем годам каторги. Не прояви Владимир Орлов принципиальности и объективности при производстве следственных действий, решение суда могло бы быть и более жестким.
Шпионские дела
Расследуя политические преступления, Владимир Орлов не раз сталкивался с фактами, когда революционеры укрывались на территории соседней Австрии, имели контакты с пограничными и жандармскими офицерами. Это наводило на мысль о возможности использования подпольщиков иностранной разведкой.
Он хорошо помнил, как в год, когда оканчивал юрфак Варшавского университета, разразился страшный скандал. По городу среди русской общины распространились слухи об аресте высокопоставленного военного за шпионаж в пользу Австрии. Слухи имели под собой реальную почву. На основании материалов политической полиции командование пресекло враждебную деятельность старшего адъютанта инспекторского отделения окружного штаба подполковника Гримма. Измена Отечеству со стороны офицера была явлением из ряда вон выходящим, поэтому скрыть сей факт, утопить его в отчетности среди дисциплинарных проступков и даже уголовных преступлений, совершенных военнослужащими округа, представлялось делом совершенно безнадежным. Но и афишировать предателя никто не собирался. Через некоторое время страсти улеглись. Гримм получил своё и направился под конвоем на каторгу отбывать долгий срок наказания.
Это был первый в России в XX веке шпионский процесс. Многие военные и юристы поняли, что дальше без специального контрразведывательного аппарата армия существовать не может, и в рапортах начальству предлагали конкретные организационные меры.
Ввиду секретности дела они не знали о существовании в столице так называемого разведочного отделения, хотя оно функционировало уже больше года.
Историки любят точные даты. Мы называем ее — 3 февраля 1903 года по новому стилю.
Тогда военный министр генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин представил Николаю II на «соизволение» строго секретный шестистраничный доклад, который в течение нескольких месяцев тщательно готовил узкий круг специалистов Военно-ученого комитета Главного штаба русской армии.
Непосредственное обращение к царю не являлось, конечно, событием исключительным. Еще со времен Александра II существовал порядок, согласно которому все дела министерств военного, морского и иностранных дел император рассматривал лично, обсуждал их, что называется, с глазу на глаз с высшими должностными лицами.
Что касается тайных дел, то заведенный порядок соблюдался неукоснительно и при последнем царе.
В докладе его составители, имея в виду сложность поимки иностранных агентов, писали: «Между тем, судя по бывшим примерам, обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств, ввиду чего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны…»
