— Сначала мы проводим тебя, Франсина.
— Нет, это я вас провожу.
— Не будь смешной. Ты живешь ближе всех. Если вы проводите меня, вам придется переходить лощину одним. И если какой-нибудь падающий лист заденет вас, вы тут же умрете со страху.
Франсина предложила:
— Я могу переночевать у тебя. Ведь это ты у нас самая красивая!
— Нет.
Издалека они виделись тремя изящными силуэтами, скользящими по призрачно-белесому морю лунного света. Лавинии, смотревшей на деревья, проплывающие слева и справа, и слушавшей своих подруг, казалось, что ночь торопится. Они продвигались медленно и, в то же время, выглядели бегущими. Все предметы принимали цвет блистающего снега.
— Споем, — предложила Лавиния.
Они запели, тихо, спокойно, держа друг друга под руки и не оборачиваясь назад. Под их ногами шевелился тротуар, шевелился, остывая.
— Послушайте, — сказала Лавиния.
Они слушали летнюю ночь, сверчков, далекий перезвон часов над зданием суда, отбивающих три четверти двенадцатого.
— Послушайте.
В темноте хлопнула дверь веранды. Мистер Терль стоял в одиночестве на крыльце дома, докуривая свою последнюю сигару. Проходя мимо, они заметили розовое свечение, возникающее то слева, то справа от него.
Один за другим гасли огни. Теперь все они были потушены: в больших домах и маленьких, на верандах, выключены электрические, прикручены керосиновые лампы, задуты свечи. И все казалось закрытым стенами бронзы, железа, стали. «Все упаковано, — думала Лавиния, — уложено в ящики, расставлено по местам». Она представляла себе этих людей, лежащих в кроватях, освещенных лунным светов; все дыхания смешивались в ночи жаркого лета; каждый чувствовал себя в безопасности. «А мы, — думала она, — мы здесь, слушаем шум наших одиноких шагов, звучащих на тротуаре, еще горячем от дневного солнца. И над нами уличные фонари раскачивают миллионы причудливых теней, отражающихся на дороге».
— Вот ты и дома, Франсина. Спокойной ночи.
— Лавиния, Элен, останьтесь сегодня у меня. Уже поздно. Почти полночь. У мисс Мэрдок есть комната для вас. Я приготовлю по чашке шоколада, и мы славно проведем время.
Франсина удерживала их обеих.
— Нет, спасибо, — ответила Лавиния.
Франсина опять принялась плакать.
— О нет, Франсина, не начинай заново, — сказала Лавиния.
— Я не хочу увидеть вас мертвыми, — рыдала Франсина с мокрым от слез лицом. — Вы такие милые и хорошие. Я хочу, чтобы вы жили, прошу вас, умоляю.
— Франсина, я и не знала, что ты потрясена до такой степени. Я обещаю позвонить, как только приду домой.
— Точно?
— Да, и я сообщу тебе, что жива и здорова. А завтра мы отправимся в парк на пикник, хорошо? Будем есть сэндвичи, которые я сделаю сама. Ты довольна? Вот увидишь, я буду жить вечно.
— Ты, правда, позвонишь мне?
— Обещала я или нет?
— Спокойной ночи, спокойной ночи.
В одно мгновение Франсина исчезла за дверью и заперла ее на два оборота.
— А сейчас, — сказала Лавиния Элен, — я отведу домой тебя.
Часы над зданием суда пробили двенадцать ударов полночи.
Звуки прокатились по пустынному городу, более пустынному, чем когда бы то ни было. Они пересекли пустые улицы, пустые площади, пустые лужайки.
— Десять, одиннадцать, двенадцать, — считала Лавиния, за руку которой уцепилась Элен.
— Ты не чувствуешь ничего странного?
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что мы с тобой на улице, идем под деревьями, в то время как все остальные спят в надежных убежищах. Держу пари, мы с тобой единственные, кто разгуливает среди ночи.
Шум лощины, темной, глубокой и жаркой, приближался.
Но они уже дошли до дома Элен. Они долго смотрели друг на друга. Ветерок приносил запахи скошенной травы и влажных лилий. Луна стояла высоко в небе, где начинали собираться облака.
— Вероятно, тебя бесполезно просить остаться у меня, Лавиния?
— Я продолжу свою дорогу.
— Иногда…
— Что иногда?
— Иногда, мне кажется, люди хотят умереть. Ты очень странно вела себя весь вечер.
— Просто, я не боюсь, — ответила Лавиния. — Помимо того, я, наверное, любопытна. И я правильно рассуждаю. По логике, Шатун не может сейчас находиться в наших краях. Повсюду полиция.
— Наша полиция, наша малочисленная полиция, состоящая из стариков. Агенты уже дома, в своих постелях, укрытые с головой одеялами.
— Тогда, скажем, я забавляюсь, вроде неосторожно, но все же наверняка. Если бы был хоть малейший риск, можешь быть уверена, я бы осталась у тебя.
— Возможно, подсознательно ты и не хочешь прожить дольше.
— Ты и Франсина, вы меня смешите.
— Я чувствую себя виноватой. Я сейчас выпью горячего кофе, а ты в это время, добравшись до лощины, будешь идти в темноте по мосту.
— Что ж, одну чашечку выпей за мое здоровье.
Лавиния Неббс шла в ночи, сквозь ночную тишину лета. Она видела дома с темными окнами и слышала издалека лай собаки. «Через пять минут, — думала она, — буду дома, в безопасности. Через пять минут я позвоню этой глупышке Франсине».
Она услышала мужской голос, певший вдали под деревьями.
Она пошла чуть быстрее.
Человек, слабо освещаемый луной, двинулся к ней. Шагал он спокойно и непринужденно.
«Если понадобится, — решила Лавиния, — я всегда могу побежать и постучать в один из этих домов».
Человек пел: «Сияй, луна, во время жатвы!», в руке он держал толстую дубинку.
— Вот тебе на! Весьма неожиданно, — воскликнул он. — Мисс Неббс, что вы здесь делаете в столь поздний час?
— Инспектор Кеннеди!
Ибо это был он, конечно, он. Инспектор Кеннеди совершал свой обход.
— Будет лучше, если я провожу вас до дома.
— Не стоит. Доберусь сама.
— Но ведь вы живете на другой стороне лощины.
«Да, — подумала она. — Но ни за что на свете я не пойду через лощину в мужской компании. Откуда мне знать, кто из них Шатун?»
— Нет, спасибо, — ответила она.
— Я постою тут, — сказал он. — Если понадобится помощь, кричите что есть силы. Я прибегу со всех ног.
Она продолжила дорогу, оставив насвистывающего Кеннеди одного под уличным фонарем.
«Вот я и здесь», — подумала она.
Лощина.
Она стояла на первой из ста тринадцати ступеней, спускавшихся к откосу, заросшему ежевикой; оттуда можно было выйти на мост, длиной в сто метров, который выводил к дороге, поднимавшейся к холмам и переходящей затем в Парковую улицу. И только один фонарь на всем пути. «Через три минуты, — говорила она себе, — я всуну ключ в замок моей двери». Ничего не может произойти за сто восемьдесят секунд.
Она начала спускаться по темным сырым ступенькам, которые вели ее в непроглядную ночь лощины.
— Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять ступенек, — шептала она.
У нее было ощущение, что она бежит, хотя она и не бежала.
— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, — считала она в полный голос.
«Я прошла пятую часть пути», — сказала она себе.
Лощина была глубокой, глубокой и темной, и мрачной. И мир исчез. Мир, где люди спали в безопасности. Закрытые двери, город, аптека, кинотеатр, огни — все исчезло. Существовала только лощина. Жила одна лощина, сдавливающая ее, черная и необъятная.
— Ничего не случилось, нет? Никого, а? Двадцать четыре, двадцать пять. Помнишь ту историю о призраке, которую рассказывали в детстве?
Она прислушалась к звуку своих шагов по ступеням.
— Эту историю о черном человеке, который входил в дом и направлялся к комнате, где спали. Вот он на первой ступеньке лестницы, ведущей к спальне. Вот он на второй. Вот на третьей, четвертой, пятой. Как же кричали и визжали, слушая эту историю. И вот страшный человек на двенадцатой ступени, открывает дверь, приближается к кровати. «Ага, попались!»
Она заорала. Ни разу в жизни она не слыхала подобного крика. Она никогда не кричала так сильно. Она остановилась, заледенев от ужаса, вцепившись в деревянные поручни. Сердце колотилось в груди. Звуки этих ударов наполняли весь мир.
«Там, там, — кричала она себе самой, — у подножия лестницы. Человек под фонарем. Нет, сейчас он спрятался. Он ждет там».
Она прислушалась.
Тишина. Мост был пуст.
«Никого нет, — думала она, успокаивая сердце. — Никого нет. Глупая. Это все история, которую я вспомнила. Дуреха. Что я делаю?»
Сердце стало биться ровнее.
«Позвать инспектора? Слышал ли он мой крик? Или же на самом деле я не кричала в голос?»
Она прислушалась. Ничего. Никого.
«Я сейчас вернусь к Элен и переночую у нее». Но, говоря себе это, она продолжала спускаться. «Нет, — подумала она, — к своему дому я теперь ближе. Тридцать восемь, тридцать девять. Осторожней. Не упади. О! я с ума сошла. Сорок ступенек. Сорок одна. Я прошла уже почти половину дороги». Снова она заледенела от ужаса.
