В этот час на Королевской улице прозвучали трубы герольдов, и горожане подались в стороны, прижимаясь к стенам домов или заходя в ближайшие лавки, чтоб освободить дорогу группе нарядных всадников, гарцующих на высоких конях, чья блестящая упряжь издавала приятный звон множества маленьких бубенчиков, извещающих о том, что по городу следует король со своей свитой.
Жоан не любил кареты, и сколько б ему не говорили о мерах безопасности, предпочитал передвигаться в седле, оставляя поездки в обтянутых парчой ящиках на колёсах дамам и старикам. Потому его всегда окружали его друзья, своими телами закрывающие его от недоброго глаза и вражеской стрелы, тем более что таких самоотверженных друзей у него было немало, и при любом выезде находилось достаточно желающих составить его живой щит.
И в этот раз он проследовал по городу в окружении друзей и, как прежде, никто не пытался стрелять в него, а провожавшие его взгляды подданных были полны восхищения. Свернув на ту самую мрачную улицу, на которой стояли маленькие замки военных баронов, кортеж проследовал к широко распахнутым воротам и въехал в узкий двор, где проворные слуги уже торопились принять коней у спешившихся всадников.
Гостей было немного, десятка два молодых дворян, и среди них не было ни одной женщины. Они с удивлением озирались по сторонам, снимая перчатки, а вокруг них искрилась множеством разноцветных фонариков крытая галерея. Из глубины дома доносилась странная музыка, словно целый хор колокольчиков наигрывал неторопливую детскую песенку, но эта песенка была такой очаровательной и даже завораживающей, что слушать её можно было бесконечно.
Двери дома распахнулись, и из них выскользнули четыре маленькие изящные девицы в многослойных шёлковых одеждах, перехваченных на тонких талиях цветными поясами. Они мило улыбались и кланялись, жестами приглашая гостей войти.
Король вошёл первым и проследовал по череде комнат в высокий зал — единственный, который был предназначен для пиров, сводчатый и изначально мрачный, но в этот вечер освещённый огнями, которые сияли сквозь витражные стёкла красивых фонарей, подвешенных к потолку и на стенах. Именно здесь звучала музыка. В углу зала на широком возвышении сидели на подушках три девушки, похожие на тех, что встречали гостей, в их руках были странные инструменты, напоминающие лютни, и их тонкие белые пальчики легко порхали по струнам, извлекая из них волшебную мелодию.
Зал выглядел необычно, его старинные стены из грубо отёсанных камней на сей раз были покрыты лаковыми панно и завешены свитками, на которых изображались сказочные пейзажи, чудесные птицы и звери и необыкновенной красоты цветы. Возле них на витых подставках стояли бронзовые курильницы, из них струился голубоватый ароматный дым. Между этими подставками были установлены небольшие, обтянутые яркими тканями помосты с низкими широкими столиками и лежащими рядом плоскими подушками, видимо, заменяющими стулья.
Едва гости вошли, как к ним устремились новые изящные девицы в шелках, неся на подносах кубки с вином. Хозяйки нигде не было, и гости разошлись по залу, разглядывая его убранство. Марк де Сегюр тоже взял с подноса кубок, с любопытством взглянув на поднёсшую его девушку. Её личико было таким же, как и у других: белое и гладкое, как шёлковая бумага, с высокими скулами, узким подбородком и красивыми миндалевидными глазами. Впрочем, все эти малышки казались ему на одно лицо, и оттого появлялось ощущение, что он спит и это всё сон. Он уже хотел попробовать вино, но в этот момент рядом прозвучал голос:
— Не пей, — и чья-то ладонь закрыла его кубок.
Обернувшись, он увидел Филбертуса, который, подозрительно щурясь, смотрел по сторонам.
— В чём дело? — насторожился Марк. — Ты думаешь, вино отравлено?
— Не знаю, но мне не нравится его запах, — ответил маг, хмуро взглянув на ближайшую курильницу.
Марк понюхал вино. Аромат был действительно странный, но очень приятный. Однако, немного подумав, он решил проявить осторожность и поставил кубок на ближайший столик. В зале становилось всё более оживлённо. Осмотревшись, он увидел вокруг весёлые лица своих друзей, а потом заметил странную радужную ауру вокруг этих лиц. Это показалось ему забавным, и он невольно улыбнулся, но тут же что-то возникло перед его лицом, и в нос ударил столь резкий запах, что онневольно отшатнулся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Возьми, — мрачным тоном приказал Филбертус, вложив в его руку кружевной платок, издававший тот самый резкий запах.
— Что это? — воскликнул Марк.
— Душистый уксус, тот, с помощью которого приводят в чувство экзальтированных девиц, имеющих привычку чуть что падать в обморок.
— Я не девица!
— Это видно с первого взгляда, — проворчал Филбертус. — Но он неплохо действует и против несильных чар.
— Чар? — переспросил Марк и снова осмотрелся.
Он больше не видел никакой ауры вокруг лиц, да и сами лица уже не казались ему такими милыми. Напротив, все присутствующие глупо улыбались, находясь в чересчур благостном настроении.
— Не думаю, что это магия, скорее, действие этого дыма, — Филбертус постучал пальцем по курильнице. — Я могу назвать тебе два десятка трав, которые при сжигании оказывают подобное воздействие. Среди них есть ядовитые, опасные и вызывающие видения и головную боль, а есть и совершенно безвредные, которые просто улучшают настроение. Этот запах мне не знаком. Я не думаю, что эта ведьма станет так уж сразу травить короля, так что используемый ею состав, скорее всего, просто слегка мутит разум. Не будем раньше времени поднимать шум, но пусть здесь останется хоть пара людей с ясной головой.
Марк кивнул и нехотя поднёс платок к лицу. Он снова осмотрел зал, отыскивая среди гостей и слуг Жоана, и в этот момент раздался странный перестук палочек, звонкий и ритмичный, мелодия, которую наигрывали девицы, изменилась, фонарики стали более тусклыми, отчего в зале наступил полумрак, а следом в самом его конце вспыхнул свет, двери распахнулись и на пороге появилась изящная фигурка баронессы де Флери в голубой парче.
Она, как лебедь вплыла в зал и, остановившись в перекрестье лучей света, начала кружиться, распространяя вокруг мягкое радужное сияние. Её танец был необычным и очень красивым, и Марк поймал себя на том, что не может оторвать глаз от её порхающих как белые голубки ладошек, гибкого стана и яркого мерцания кружащихся вокруг неё юбок. На её личике, похожем на сердечко, светилась безмятежная улыбка. Её движения, округлые, мягкие и изящные, завораживали. В какой-то момент она выгнулась так, что её затылок едва не коснулся поясницы, а с поднятых вверх рук взметнулись к потолку мерцающие лепестки, и по залу пронёсся ветерок, наполненный ароматом цветущей вишни. Она распрямилась, и её руки в широких рукавах, расправились, подобно крыльям птицы, а потом заволновались, как гладь озера, и с кончиков длинных белых пальцев соскользнули яркие бабочки, которые закружились вокруг, роняя с крылышек радужную пыльцу. Марк подумал, что это снова чары, и поднёс платок к лицу, но даже едкий запах уксуса не избавил его от этого видения изящной, танцующей в круге света волшебницы с серебряными волосами и глазами цвета старой бирюзы.
Баронесса продолжала легко кружиться по залу и с её расшитого подола как капли воды слетали мерцающие искры, разлетающиеся вокруг радужным ореолом, и в какой-то миг она завертелась на месте и приподнялась над полом. По залу прокатился восторженный шёпот, и, опустившись, она замерла в изящной позе, держа возле ангельского личика огромный белоснежный цветок с множеством длинных лепестков.
Тут же вокруг раздались восторженные крики, и она, мило улыбнувшись, присела в поклоне, а к ней, хлопая в ладоши, направился король.
— Что это было? — спросил Марк, обернувшись к Филбертусу.
Тот был мрачнее тучи.
— Хочешь знать, что это, магия или трюки? Я не знаю, но совершенно уверен: всё, что здесь происходит, имеет только одну цель: одурманить короля и его приближённых, заставить их забыть об опасности и поддаться этому очарованию.
