– Дима, ты не представляешь, какая красота!
Лёгкий смешок, а потом самый волнующий голос на свете поинтересовался:
– Ты уже вернулась?
– Вернулась, сегодня. А ты? – вышло более взволнованно, чем было необходимо, но что я могла с собой поделать? – Ты вернулся?
– Приеду через пару дней. Очень по тебе соскучился.
Я закрыла глаза.
– И я по тебе. Две недели не виделись, сумасшествие какое-то.
– Расскажи мне, как у тебя дела.
– Всё хорошо, Димочка, правда. Отдохнула прекрасно, там такая природа, я целыми днями рисовала.
– Прекрасно. Как вернусь, будем открывать новую выставку, надеюсь, ты готова.
– В этот раз готова, – заверила я. – А почему ты не спрашиваешь меня про квартиру?
Дима рассмеялся.
– Спрашиваю. Как твоя квартира?
– Просто замечательно! Сонька постаралась, всё сделали, как я хотела. Кухня большая, три комнаты, а вид… Дима, тут такая крыша, и Старый город, как на ладони. Это моя мечта!
– Я очень за тебя рад, – добавил он. – Борис Владимирович наверняка постарался.
– При чём здесь это? – перебила я. – Я хочу, чтобы тебе понравилось.
– Я же знаю твой вкус. Мне обязательно понравится, милая. Не переживай.
Солнечный свет, отливающий от церковных куполов, перестал меня занимать.
– Дима, когда ты вернёшься?
– Через два-три дня. Не грусти, скоро я буду с тобой.
Я разглядывала набросок на мольберте, собираясь с силами. Запретила себе страдать, и бодрым голосом продолжила:
– Это даже хорошо. В квартире совершенно нет мебели, а к твоему приезду я…
В трубке послышался женский голос, Диме снова стало не до меня, а я только бормотала, не желая останавливаться и задумываться о том, что у него есть дела и поважнее моих разговоров. Ему снова не до меня…
– К твоему приезду я обставлю квартиру, и тебе обязательно понравится…
Он не слушал, и я замолчала. Отвела трубку от уха и потёрла лоб, болезненно морщась. Глядела вдаль, на неровные, зачастую тусклые крыши частных домов, и только дышала глубоко, пытаясь справиться со слезами. К тому моменту, как он вернётся к разговору, мне надлежало справиться с собой, чтобы в голосе не дрожали невыплаканные слёзы. Устраивать истерики не в моём амплуа, Дима это знал, и когда я порой всё-таки срывалась, он расстраивался. А я потом чувствовала себя виноватой. У него и так проблем много, он старается уделять мне каждую свободную минуту, а я всё равно нахожу, к чему придраться.
– Я уже иду, – сказал он в сторону, а потом его вздох в трубку и виноватый тон: – Прости.
– Тебе надо идти?
– Тошка в бассейне купается, его нельзя одного оставлять.
– Да, я понимаю.
– Ну, не злись, Ева…
Он один так меня называл. Сколько лет до знакомства с ним я даже не подозревала, что из моего мальчишеского имени может получиться такая красота. Ева – первая и единственная женщина.
– Я не злюсь, – заверила я его. – Иди к сыну.
– Я скоро приеду, – добавив в голос волнующей хрипотцы, проговорил он. – А ты обставляй квартиру и жди меня. Я тебя люблю. Слышишь?
Я поневоле улыбнулась.
– Слышу.
– Это не тот ответ, на который я рассчитывал, – рассмеялся Дима. – Порадуй меня. Мне ещё как-то надо прожить эти три дня без тебя.
– Мне тоже…
– Что?
– Я тебя люблю. Возвращайся скорее, я с ума схожу. Правда.
Нужно срочно избавиться от трёх лишних килограммов. Вот о чём я думала, когда блины тётьЛюсины ела?
Помнится, когда я влюбилась в Димку, Соня впервые назвала меня дурой. Прямо в глаза сказала: ты – дура.
– Зачем тебе этот потасканный женатик? – удивилась она, а я тогда жутко обиделась. Особенно за эпитет «потасканный». В моих глазах Димка был едва ли не рыцарем, по крайней мере, в моём окружении более интересного мужчины (конечно, не считая, дяди!) попросту не было. А так как барышней я была романтичной, то влюбилась в него с первого взгляда. Как увидела статную фигуру, повелительный наклон головы, встретила тёмный, обволакивающий взгляд – так и пропала. Но у меня и мысли не было, что такой мужчина на меня внимание может обратить. Хозяин картинной галереи, который мог говорить о живописи часами, тихим, рокочущим голосом, который сводил с ума всех женщин, до слуха которых доходил этот обворожительный баритон, и я – юная студентка с извечной папкой с набросками на плече. Я сама себе казалась жутко глупой, ходила за ним, как околдованная, хорошо хоть не одна была, а в компании своих однокурсников. Галерея Калинина открывала выставку молодых художников, и нас пригласили для знакомства перед официальным открытием. Димка, хотя тогда для меня он был совсем не Димкой, а Дмитрием Николаевичем, лично встретил нас и долго рассказывал о предстоящей экспозиции. Он не любил неожиданностей, тем более неприятных, и поэтому предпочитал всё обсуждать заранее, обговаривать каждую деталь. Он был педантом, но это лишь добавляло ему шарма. Сдержанный, интеллигентный, прекрасно образован, знающий себе цену… Неудивительно, что я влюбилась в него с первого взгляда. Но просто влюбилась: потомилась, наблюдая за ним со стороны, подивилась тому, что мужчина моей мечты всё-таки существует в реальной жизни, и ушла, мысленно позавидовав его жене, потому что прекрасно рассмотрела обручальное кольцо на его пальце. Весь день проходила, как пришибленная, всё мечтала о чём-то, улыбалась невпопад, а ночью, когда девичьи мечты стали приобретать глобальный размах, и я в голове прокручивала уже третью «историю нашей романтической любви», встала и по памяти нарисовала его портрет. Мне казалось, что я помню его лицо досконально, каждую чёрточку, а поняла, что ошибалась только при следующей нашей встрече.
Мы встретились на выставке, куда я пришла в сопровождении дяди, держалась за его локоть и незаметно поводила плечами, чувствуя себя неуютно в новом платье. Дядя Боря был горд неимоверно, наприглашал на первую выставку племянницы кучу знакомых. Я ещё из-за этого нервничала. В зале всего две моих картины, и те в углу висят, а дядя вёл себя так, словно выставка персональная, и я здесь звезда. Выталкивал меня вперёд, заводить нужные знакомства, а я краснела и молчала, как рыба об лёд, не в силах выдавить из себя ни одного подходящего для случая слова. А когда хозяин галереи подошёл нас поприветствовать, чуть в обморок не упала. Он разговаривал с моим дядей, поглядывал на меня с любопытством, а я готова была провалиться сквозь землю от стыда. Чувствовала себя под его взглядом никчёмной дурёхой в дешёвом платье. Кажется, ни одного слова не вымолвила, а когда к нам подошла его жена, решила, что это самый жуткий день в моей жизни. Была мечта, и нет её. Даже маленькой, недавно появившейся, и той лишили.
А на следующий день дядя меня огорошил:
– Калинин звонил, сказал, что твою картину купили.
Я даже со стула привстала и переглянулась с Сонькой.
– Да ладно, – выдохнула та, потому что я только рот смогла открыть, да так и замерла.
Дядя Боря кивнул и озабоченно на меня посмотрел.
– С тобой всё в порядке?
– Правда, купили? – переспросила я. – Он сам позвонил и сказал?
– Что значит, сам? – не понял дядя Боря.
А я уже обнималась с Сонькой, и его вопрос попросту проигнорировала.
2
На следующий день я приехала в галерею, встретилась с Калининым и пропала окончательно. Он снова устроил мне экскурсию, теперь уже лично для меня, рассказывал какие-то невероятные истории, говорил о моём будущем, а я смотрела на него, затаив дыхание, и только кивала в такт его словам, совершенно не вникая в суть. Чувствовала себя рядом с ним девчонкой несмышленой. Пару раз ловила его заинтересованный взгляд, и тут же заливалась румянцем и отворачивалась.
Меня мучили угрызения совести, как без них? Постоянно напоминала себе, что у него жена, ребёнок, а я лишь любовница. Разлучница. Но каково это было – влюбиться впервые в жизни. До этого великое чувство как-то обходило меня стороной, выскальзывало из рук, как я не пыталась за него ухватиться, стараясь не прослыть синим чулком и привередой. Но упорно видела в своих поклонниках одни недостатки. Хотя, если на чистоту, толпы поклонников, как например, у Соньки, у меня не было никогда. Под окнами моими не бродили влюблённые, с букетами не поджидали у подъезда, и не убеждали, что жизни без меня не мыслят… У Соньки как-то был такой поклонник, чрезвычайно романтичный молодой человек, она с ним здорово намучилась, даже цветы подаренные в окно выбрасывала ему на голову… Тогда цветы, теперь гитару… странное увлечение.
А я вот до двадцати трёх лет ни разу влюбиться не сумела, уже мысленно рукой на себя махнула, и недоумевать перестала. И, видимо, чем-то мужчин от себя отталкивала, наверное, недоверием, которое во взгляде моём появлялось. Если слышала комплимент, то невольно начинала подозревать человека во всяческой корысти. Хотя, что, собственно, с меня взять?
