Рейтинговые книги
Читем онлайн День, когда они были убиты - Лайош Мештерхази

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5

Ну ладно, ладно. А кто ее любит, войну? Никто! Кому она нравится? Но хороши бы мы были, если бы все, кто не любит войну, стали коммунистами!..

Он получал бы пятьсот пенгё. Конечно, не всякого удовлетворит жизнь банковского чиновника с пятьюстами пенгё жалованья…

Тёреки в этот момент задает вопрос: «Какую зарплату вы получали от партии?» Двести семьдесят пенгё. Вот как! Кто этому поверит? Партийный лидер! За двести семьдесят пенгё рисковать своей головой! Но, кажется, это действительно так. Тёреки больше не пристает к нему. К тому же, как выясняется, из этих двухсот семидесяти пенгё он платил партийные взносы и вносил в МОПР… Кроме того, из собственного кармана помогал друзьям по партии, давал разные ссуды…

Нет, о материальной заинтересованности здесь не может быть и речи… С другой стороны, этот человек умен, образован, не какой-нибудь там темный фанатик!.. Да, трудновато докопаться до сути этой психологической загадки…

Но что сегодня творится с Тёреки? Он ведет себя более нервозно, чем обычно. Отпускает язвительные замечания, даже кричит. Это неудобно хотя бы перед тем французом… «Что у вас общего с родиной?» Лишний, не относящийся к делу вопрос…

А Шаллаи тихо, но твердо, словно поучая, говорит:

– Венгерский язык – мой родной язык, я являюсь гражданином Венгрии и всем, чем могу, служу угнетенному венгерскому народу.

Гордо вскинув голову, он оглядел сидящих за столом судей. Прямой, исполненный ненависти взгляд… Председателю тоже захотелось задать вопрос, тем более что Тёреки сильно перегнул палку, его даже можно неправильно понять. Что побудило подсудимого еще во время мировой войны предпринимать попытки подорвать обороноспособность родины? Ну хорошо, война вам не нравится! Но вас же освободили от службы в армии! Вас не коснулась ни одна мобилизация!..

(А сколько пришлось в свое время похлопотать ему самому, чтобы избежать армии! В конце концов избавиться от фронта удалось, но лишь потому, что он согласился работать в высшем военном суде, где работать ему было явно не по силам… Но подстрекать против войны?!)

Дерзкий, непреклонный взгляд… Председатель забывает о своем вопросе. Открой он рот, и у него невольно вырвалось бы: «Но почему вы так ненавидите нас? Мы же впервые видим друг друга! Откуда эта парализующая, убийственная ненависть?!»

Город живет обычной, будничной жизнью. Пятница, 29 июля 1932 года. Утро.

В этот день в двух страховых компаниях, в нескольких фирмах поменьше и на девяти заводах произошли массовые увольнения трудящихся. Поступило двадцать два заявления о банкротстве, проведены сотни аукционных распродаж, выселений Самоубийцы прибегают к испытанным средствам: газ, щелок, Дунай. В их числе – дряхлые старики супруги, настолько древние, что им обоим хватало на день всего-навсего одной чашки кофе. Они открыли газовый кран. А назавтра газеты петитом сообщают об этом под постоянной рубрикой: «Те, кто добровольно избрал смерть. Пресыщенные жизнью…» Можно подумать, что из года в год по всей стране проходит сбор пожертвований и газеты ежедневно публикуют фамилии щедрых благотворителей. Вчера тоже произошло пятнадцать самоубийств, завтра будет еще двенадцать…

На этой неделе над страной пронеслись холодные штормовые ветры, повсюду прошли дожди. Но сегодня прояснилось, потеплело. Однако жара еще не настоящая, не июльская – двадцать пять градусов в полдень…

Будничное будапештское утро. И все-таки оно не такое, как обычно. Сегодня оно таинственное, загадочное и кажется особенно тихим. Бульварное кольцо на какой-то момент вдруг становится похожим на сельскую улицу. Люди не знают, куда деть время. Незнакомые останавливают друг друга и начинают вполголоса переговариваться…

(Сельская улица? Однако в деревне теперь не столь уж тихо! Повсюду демонстрации, пикеты. Иногда не обходится и без кровопролития. Демонстранты, пикетчики требуют работы. А нотариусы, бургомистры в ответе. Некоторые обещают: общественные работы, каналы, дамбы, дороги… Им не верят. Кое-кто говорит, что можно найти работу в другом месте, в Будапеште, в задунайских или затисских областях… Не верят. Но делать нечего, и сотни тысяч людей, оборванных, бездомных, безработных бредут в Будапешт, в задунайские, затисские области.)

Жителям в этом городе известно все. В газетах не пишут, официально не сообщают, и все же люди знают новости. Вот уже несколько недель, как правые, особенно клерикальные, газеты кормят своих читателей детскими небылицами. Даже «Непсава» – наиболее достоверный информатор – и то 22 июля, спустя неделю после ареста, поместила коротенькую заметку, в которой осудила протесты против военно-полевого трибунала… «Мы выступаем против всей системы в целом, – пишет она, – а не против одного из ее институтов – полевого суда». Но кто протестует и против какого суда – не написала ни слова. А в это время из-за границы уже лавиной сыплются протесты против готовящейся судебной расправы. На другой день, 23-го, газета помещает официальное полицейское коммюнике «о ликвидации в Будапеште тайного большевистского центра». И добавляет, что разговоры о военно-полевом трибунале – это не более чем сплетня, об этом нет и речи. К тому же большевики являются прежде всего врагами социал-демократической партии, и государству они не опасны. В эти же дни «Непсава» организует на промышленных предприятиях страны митинги протеста против снижения пособий по соцстраху. А о том, что рабочие на этих митингах выражали возмущение надвигающейся судебной расправой, газета не обмолвилась ни словом. Что вы, товарищи, военно-полевой трибунал – это всего лишь глупая басня! Даже 27 июля она еще отрицает, что дело будет рассматриваться в военно-полевом трибунале. И только в день суда, когда не писать уже было нельзя, газета публикует передовую статью, осуждающую ускоренное судопроизводство. В то же время в обвинительном заключении «Непсава», единственная из всех газет, курсивом выделяет то место, где говорится, что Шаллаи и Фюршт «пересылали сведения за границу, центральному руководству партии».

Пересылали сведения за границу! «Агенты Москвы»!

Такова газета, которая слывет наиболее объективной, наиболее правдивой… И все же люди, как это ни удивительно, знают, что им делать.

Этот город не отличается чувствительностью, его население не беспокоит веревка, которую убийцы стараются набросить ему на шею. Уголовные дела считаются здесь деликатесом, доставляющим особое наслаждение. Газеты обстоятельно «разъяснили», что и на сей раз перед судом предстали преступники, закоренелые убийцы, «кровавые палачи» 1919 года… И все же город и люди на улицах выглядят так, будто тяжкий позор лег на их плечи, будто их терзают мучительные угрызения совести.

Незнакомые люди переглядываются, вступают в разговор. «Думаете, что…» «Да… они и на это способны…» И тут же замолкают. Из-под арки выглядывает журавлиное перо жандармской каски.

На улице то и дело попадаются полицейские. Они следуют парами – верхом, на велосипедах или пешком. Полно жандармов, вызванных из пригорода. Они притаились в подъездах, в любой момент готовые к прыжку.

«Стало быть, жандарм – блюститель покоя… Вот уж не знаю, с чего бы это им блюсти покой? И без того город выглядит сегодня притихшим…»

Фюршт держался отлично. Им не удалось обменяться ни словом, разве только несколькими беглыми взглядами за спинами стражников: «Держись, товарищ!»

Давать ответы на провокационные вопросы он категорически отказывался: «Отвечать не буду!» И снова: «Отвечать не буду!» И вместо ответов говорил о бесчеловечном обращении полицейских. О том, как его били по ступням, как старались отбить почки. Тёреки буквально рычал: «Это к делу не относится!» Но напрасно, испугать Фюршта ему не удавалось. Да и что он мог сделать? Отправить его в одиночку? Смешно. Оставалось одно – кричать. Его лицо из красного становилось лиловым, по щекам и шее градом катился пот, в уголках рта пенилась слюна. А Фюршт был спокоен и, как только председатель на секунду захлебывался и хватался за носовой платок, неумолимо продолжал свое: называл фамилии сыщиков, которые коленями давили на живот, рассказывал, как его связывали, показывал раны на руках. Судьям оставалось только беспокойно ерзать и кряхтеть…

Мотивировочная часть приговора была составлена по весьма хитроумной логической схеме. В ней говорилось, что коммунистическая деятельность находит свое выражение в факте «стремления к насильственному ниспровержению существующего общественного строя»; обвиняемые занимались коммунистической деятельностью; насильственное ниспровержение общественного строя преступление, подсудное военно-полевому трибуналу, стало быть, дело подлежит рассмотрению ускоренным судопроизводством; поскольку же военно-полевой трибунал может вынести только смертный приговор, то наказание – смерть. Степень виновности здесь не важна… «Иного мы сделать не можем, остается умыть руки… Это, кстати, сумеет понять и господин Лонге, председатель французской коллегии адвокатов, – ведь он юрист!..»

1 2 3 4 5
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу День, когда они были убиты - Лайош Мештерхази бесплатно.
Похожие на День, когда они были убиты - Лайош Мештерхази книги

Оставить комментарий