Федорова опустила голову и промолчала.
– Говори, сука! – заорал Витька.
Крик почти заглушил звук звонка.
На этот раз борьба шла почти на равных. Мне даже удалось не потерять сознание.
В кабинете завучей мы выглядели комично. Я держал ватку у носа, пытаясь остановить кровотечение. Витька расчесывал скулу, которая прямо на глазах увеличивалась в размерах и синела. У меня – практически полностью оторванный рукав пиджака. У Андропова – рюкзак без лямок.
– Мне придется доложить об этом в ваш кружок, – констатировала завуч.
– Ради Бога, МаринПална, – Андропов умоляюще сложил руки, – не надо.
– Готовы на любой вид компромисса, – более дипломатично заключил я.
Завуч стукнула ручкой по столу.
– Месяц дежурства по столовой, – заявила Марина Павловна. – Со следующей недели. Нулевым уроком. В семь утра. Только вы вдвоем. И ежели еще раз подеретесь – непременно сообщу в кружок.
– Ладно, – согласились мы одновременно.
Противно.
***
Мама долго причитала, увидев мой вывихнутый нос. Обещала отлучить от школы и от кружка. Грозилась переездом и переводом в новую школу. Выдвигала требования по возобновлению тренировок в танцевальном классе.
Но в итоге все-таки позвонила директору «Юного космонавта» и поведала страшную историю о том, как сильно я заболел и сколь сильно мне необходимо недельку минимум побыть дома.
Это же мама. Я ее тоже люблю.
Первый день дежурства по столовой вышел очень тихим. Ни привет, ни пока. Просто помыли полы, каждый свою половину, при чем заранее не сговариваясь. Молча поделили подносы. Вымыли до блеска. Расставили посуду по столам. На все про все ушло полчаса. Оставшееся время до уроков провели каждый по-своему. Я перечитывал параграф по химии, а Андропов воткнул наушники и покачивал головой в такт каким-то ужасным крикам, которые навеяли на мысли о муках преисподней.
Машка в школу не пришла. Говорят, заболела. Мне почему-то показалось, что это правда. Перенервничала.
Во второй день дежурства Андропов зачем-то предложил мне конфету.
Решил пойти на примирение? Вряд ли. Скорее всего плюнул на конфетку, а потом завернул в фантик – мелкая шалость, но вполне в духе Андропова.
Я просто отвернулся, помотав головой.
Машка в школе так и не появилась.
На третий день Витька вздумал со мной заговорить:
– Ты с Федоровой общаешься? – спросил он как бы невзначай, пока мы драяли полы. – Что-то ее в школе второй день нет.
Я промолчал. Не хватало еще поддаваться на его провокации.
Машку я увидел в коридоре на подходе к классу. Андропов подлетел к ней и начал, интенсивно жестикулируя, что-то объяснять. Она смерила бывшего парня ненавидящим взглядом и проскользнула в класс.
Я весь день мучился. Подойти или не подойти? Заговорить или не заговорить? Признаться, или не признаваться?
И здесь я впервые почувствовал себя по-настоящему слабым.
Я просто не смог.
На четвертый день объявили, что в армию набирают всех парней от шестнадцати лет из кружков космонавтики. Война началась с новой силой. Стране нужны новые герои.
Ни я, ни Андропов в столовой не появились.
***
Мама плакала почти беззвучно, содрогаясь всем телом. Из уголков глаз то и дело скатывались на щеки крупные капельки слез.
Мама была единственной, кто провожал меня на вокзале.
Вокруг Андропова, который стоял чуть дальше по перрону, столпились друзья, подруги, куча родственников, все смеялись, подбадривали новобранца и громко шутили.
И я ему ни капли не завидовал.
– Сынок… – начинала мама, но фраза терялась в беззвучных содроганиях хрупкого тела.
– Я же не на войну еду, мамуль, – я гладил маму по начавшим седеть волосам. – Сначала два года обучения. Потом только распределят. Может, к тому времени все закончится.
– Закончится, – эхом повторяла мама, и слеза скатывалась на щеку, змеей проползала по коже и пряталась в уголках губ.
Тридцать шесть одинаковых лысых голов выстроили вдоль поезда и пересчитали.
– Занять места в соответствии с полученным билетом, – старший лейтенант, который вез нас в учебку оказался неплохим малым и дал еще минуту на прощание с ближайшими родственниками.
– И почему ты бросил танцы?
– Ты же понимаешь.
Мама кивнула и обняла меня так, что у меня аж суставы хрустнули. Никогда бы не подумал, что в этой маленькой женщине столько силы.
Мы с Андроповым оказались в разных вагонах.
Хоть что-то радует.
Я стоял у окна и смотрел на плачущую маму.
Хотелось выпрыгнуть из поезда, взять самого дорогого в мире человека за руку и сказать, что передумал, что брошу я все это и пойду снова на танцы.
По сути, вражда с Андроповым уже не так занимала меня, как полгода назад.
Уже не это двигало мной.
Просто я знал, что там, за окном этого поезда мир, полный обыденности и скуки. Понимал, что там мне не место. Понимал, что просто не вынесу размеренности, комфорта и простоты. А еще. А еще я знал, что там есть Машка, с которой я никогда не заговорю. Просто не смогу. Потому что не смог однажды.
Когда поезд тронулся, и я потерял из виду маму, на телефон пришла смс-ка:
«Береги себя»
И откуда она узнала мой номер?
***
Мы с Андроповым попали в разные роты.
Пересекались иногда в столовой, иногда у центрифуге, играли друг против друга в футбол между подразделениями.
Ненависти не было. Ничего не было. Безразличие.
Дни казались одинаковыми, но при этом очень насыщенными. Чего только не успеешь переделать с шести утра до полдесятого вечера. Расписание напряженное, сложное, даже интересное, но – на то оно и расписание – однообразное. Как будто вереница скопированных под копирку дней, которые ты просто раскрашиваешь по-разному своими эмоциями.
Машка больше не писала. Ни единой смс-ки. Ни одного письма. Ни звоночка.
Хотя я от безысходности отправил ей два сообщения.
«И ты» – на следующий день после присяги.
«Как ты?» – той самой ночью, когда прошел ровно год с моего отъезда с вокзала.
Мама, конечно же, звонила регулярно. Два раза приезжала, несмотря на то, что учебка была за тысячу километров от дома.
Скучная армейская жизнь.
Конспекты, тренировки, марш-броски, центрифуги, пробные полеты, песни под гитару – все это только звучит привлекательно.
Да вот только сложно разобраться, сильно ли это отличается от той гражданской жизни, от которой я отказался, ради риска, неопределенности и приключений?
Я бы точно разобрался с этим. Когда-нибудь позже.
В воскресение я шел в чепок, полакомиться вафлями с вареной сгущенкой и крепким кофе – в другие дни позволить себе такую роскошь могли лишь сержанты.
Пахло осенней листвой, мокрым асфальтом и немного стираным бельем из бани.
Из гостиницы, в которой мы жили во время увольнений, вышли они.
Андропов и Федорова держались за ручку. Машка хохотала, разбивая ударом футболиста аккуратные кучки листвы – результат утренних трудов нарядов. Андропов блаженно смотрел на небо и что-то беззаботно рассказывал.
Они увидели меня и замерли.
Даже не представляю, насколько грозно я выглядел, но на лице Машки я прочел искренний испуг. Андропов сжал кулаки и стоял, не двигаясь, как будто ожидая от меня атаки.
Я махнул рукой, приветственно улыбнулся и зашел в чепок.
Пришлось просить у мамы, чтобы она перевела деньги. Два стола и три стула я обязан был заменить за собственный счет.
***
Через неделю у роты Андропова стоял экзамен. Вращение на центрифуге. Максимальной степени сложности.
В нашем подразделении он был ровно неделю назад. Двое курсантов благополучно слились, не выдержав нагрузок. Я лично видел, как старший лейтенант Гладько постепенно увеличивал скорость вращения до максимума, а через пару минут под крики: «Нет!» останавливал тренажер.
Я проверил: Андропов будет сдавать экзамен первым. До него по алфавиту никого не было.
Героем может стать только один.
Ночью договорился с постовыми, чтобы подойти к центрифуге. Мол, на экзамене потерял зачетку здесь, если сегодня не найду – позор и отчисление. Цена вопроса – пакет молока и две пачки печенья.
Знания, полученные в школе, оказались совсем не бесполезными. Физика и механика – великие науки.
На утро мне предстояло задание посложнее. Надо было как-то договориться с лейтехами и сержантами, чтобы не присутствовать на первых занятиях. Выход нашелся сам по себе – кто-то из наших сильно заболел и его направляли в санчасть. Я тоже покашлял в кулак, мол, заразился.
В санчасть нас вел сержант Лебедев. В простонародье – Лебедь.
– Короче, Лебедь, я ни фига не заболел, – честно признался я. – Надо свалить на часик.
– Мне-то че?
– Телка осталась в гостинице с выходных, надо проводить, – я умоляюще поднял на сержанта глаза. – Будь человеком. Всего час.
