Вилмер (стараясь улыбнуться). Это на каком же? На Небе?
Илос (помедлив). У нас в университете сейчас не проходят никаких современных философов, кроме официальной идеологии нинел-нитупизма.
Вилмер. О, да! философию нинел-нитупизма мы должны были зубрить даже на химическом факультете.
Илос. Я на философском, но нам повезло, мы кроме краткого курса Ядра еще изучаем первоисточники древних философов.
Вилмер. Я думаю, они не опасны.
Илос. Как знать, как знать… То, что говорил там Нинел или Нитуп на таком-то съезде Ядра или сякой-то конференции, в сердце не попадает вовсе, а в голове остается только до экзамена. А вот древние иногда очень задевают. Я бы даже сказал — вооружают. Да, вооружают. Не смейся, оружие — не только винтовка, но и слово, мысль. И еще не ясно, что сильнее.
Вилмер. Ну уж. Мы умеем из путчины делать такую взрывчатку, что можно весь мир взорвать. Не забывай, где я работаю.
Илос. Об этом не забудешь. Твое оружие только для уничтожения. Вы им можете убить, но расстрелять военнопленного не значит его победить. Так вот, разбирал я недавно архив библиотеки с древними книгами, и нашел там труды одного кенигсбергского ученого. Он много думал и о нравственности. В частности, он пишет: «Но спросите его, если бы государь под угрозой немедленной казни через повешение заставил его дать ложное показание против честного человека… считал бы он и тогда возможным, как бы ни велика была его любовь к жизни, преодолеть эту склонность? Сделал бы он это или нет, а — этого он, быть может, сам не осмелился бы утверждать; но он должен согласиться, не раздумывая, что это для него возможно».
Вилмер. А что ты этим хочешь сказать?
Илос. Не я. Имя этого философа — Иммануил Кант. А говорит он о том, что человек, нет, не электорат, а человек, имеет возможность устоять перед любой репрессивной машиной. Устоять ради правды, чести и красоты.
Вилмер. Красивые слова! А ты хоть знаешь, что делают в БСФ? Едавар рассказывал, как там людей раздирают. Не верю, что хоть кто-то может устоять.
Илос. А вот Кант верит! И не просто верит, он сам на их стороне. Конечно, человек слаб, и заранее хвалиться, что «я не сломаюсь», никто не может. И хотя Кант оговаривается, он тверд: «он должен согласиться, не раздумывая, что возможно» это выдержать.
Вилмер. А вот Едавар говорит, что у них в академии БСФ есть факультет пыточной науки. Если правильно подобрать инструменты и химикаты, то жертва обречена.
Илос. Что мне твои Едавары? Какое у них образование?
Вилмер. У них не образование, у них власть! И сила, оружие. Наконец, у них электорат. Этот Дулас думает, что его зажимает БСФ. Да, завтра они объявят, что художники во всем виноваты. И массы электората затопчут всех и вся! Какая уж тут политическая борьба.
Илос. Ты ничего не понял! Не борьбой мы занимаемся, и не политикой.
Вилмер. А чем?
Илос. Просвещением.
Вилмер (удивленно, выпуская из рук газету). Просвещением? Но кого же?
Илос. Себя, если никого не осталось. Вся надежда, что нас хоть сколько-нибудь осталось. Нужно хоть как-то сохранить мысли для будущего.
Вилмер. А ты веришь в будущее?
Илос. Не знаю.
Вилмер. Это как?
Илос. А так, что я не знаю, что будет. Но надежду нужно держать в сердце, нужно верить в идеалы добра и красоты, а там уж как получится.
Вилмер. Фу, какой средневековый идеализм. Вот Ядро и БСФ опираются на материальное.
Илос (посерьезнев). А ты у нас материалист?
Вилмер. Разумеется, я же естествоиспытатель.
Илос. Сегодня ко мне придут Дулас и Пабло. Пабло считает, что ты можешь нам помочь.
Вилмер. Каким образом?
Илос. Как материалист.
Вилмер (насторожившись). А кому это «нам»?
Заходит Ада в вечернем платье и с тростью в руке.
Илос. Ладно, потом поговорим.
Вилмер (притворно оживленно). Ада, какая ты красивая! Куда ты собралась?
Ада. Не я, а мы. Сегодня выходной, ты не забыл? Я не намерена проводить его в четырех стенах, (оборачиваясь на Илоса) да еще в обществе твоих негодяев.
Илос. А вы случайно не к Едавару идете в гости?
Ада (строго). Да. К твоему дяде.
Илос. Он не мой…
Вилмер. Перестань, наконец, Илос. Едавар наш близкий родственник. Профессии не выбирают.
Илос. Глупости! Профессии как раз выбирают!
Ада. Может некоторые профессии и выбирают, а причастность к ордену БСФ от рождения.
Илос. А что, уволиться он тоже не может?
Вилмер (усмехнувшись). Ну, ты сказал, «уволиться»! Это же закон Омерты. Оттуда не выпускают.
Илос. Дулас говорит, что у них и кровь черная.
Вилмер (шутя). Ага, путчина.
Ада молча берет под руку Вилмера, и они уходят.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕИлос, Дулас, Пабло заходят из прихожей, продолжая начатый разговор.
Дулас…но это всего лишь публикация. Я хорошо помню, как в истории Вилтиса гонения начинались с публикаций. Как ты считаешь, это начало?
Пабло. Нет. Нет, дорогой Дулас, — это не то, что ты думаешь.
Дулас. А что же тогда? Неужели игра в перестройку?
Пабло. Я думаю, Илос нам поможет понять в чем дело.
Дулас. А, значит, дело уже есть?
Пабло. Не иронизируй, Дулас! Дело очень серьезное, мы все в опасности.
Илос. Ха, Пабло, ты, как истинный журналист, сделал сенсацию! Можно подумать, хоть кто-то на Вилтисе вне опасности, кроме БСФ.
Пабло. Вот-вот, БСФ не исключение…
Илос. Что ты хочешь сказать?
Пабло (немного нервничая). Об этом чуть позже. А Вилмер сейчас у Едавара?
Илос. Да. А откуда ты знаешь?
Пабло. Дулас, ты поддерживаешь связь с вашим тайным обществом?
Илос. Пабло, мы что, уже на допросе? Что происходит, объясни.
Дулас. Не такое уж оно и тайное.
Пабло. Ты сможешь нам помочь?
Илос. Пабло, что происходит? кому нам? Ты хочешь снять смелый репортаж? Так его цензура не выпустит все равно, а тебя… сам понимаешь. Впрочем, в глухой ситуации броситься на стену имеет философский смысл — ты разобьешь голову, но экзистенциальный рывок выведет тебя на уровень свободы, даже больший, чем, если бы эту стену взорвать.
Пабло. Хорошо, я сейчас вам все расскажу. Все наше ТРО в панике — они хотят убрать из ТРО все службы БСФ. Даже службу цензуры.
Дулас. Невероятно!
Илос. Ты так шутишь?
Пабло. Нет.
Илос. Ты хочешь сказать, что теперь не будет цензуры на ТРО? Они решили дать вам свободу? Вот это да!
Пабло. Нет. О какой свободе ты говоришь.
Илос. Но если не будет цензуры, значит можно не врать!
Дулас. Да, им так нравится врать, что они не откажут себе в этом удовольствии и добровольно.
Пабло. Мы не будем говорить правду.
Дулас. Кто бы сомневался!
Пабло. Но и врать не будем.
Илос. Как это?
Пабло. А так, что не будет нас. Если они снимают охрану, значит, они хотят от нас избавиться, значит, мы им больше не нужны.
Илос. Но ведь ТРО одна из основ Нитупа. Мы в истории проходили темный период западных стран. Так вот, там не сразу все страны были процветающие и свободные. В частности, в России был один из самых страшных периодов в средние века.
Дулас. Да, в средние века западной цивилизации помню, проходили, что было такое, когда людей уничтожали в газовых камерах, но ведь это не в России было?
Илос. Нет, в те времена в России было не лучше — людей просто закапывали. Тогда там правил самый кровавый западный диктатор по кличке «Сталин». К чему это я все? К тому, что, если его звали «Чингисхан с телефоном», то Нитуп у нас Чингисхан с телевизором. Он никогда не откажется от ТРО.
Пабло. Я и сам так думаю, поэтому у нас все так и обеспокоены.
Дулас. А кто?
Пабло. В первую очередь сами сотрудники БСФ. Дулас ты должен нам помочь.
Дулас. Пабло, а кому нам?
Пабло. Всем нам.
Илос. Это не ответ.
Пабло. Образованные люди должны что-то предпринять.
Илос. Остатки интеллигенции, а во главе БСФ.
Дулас. Пабло, но мы же не боевая организация. Основу «Экзистенциального действия» составляют художники, поэты и философы. У нас нет даже ученых, не говоря уж о военных. Винтовку держать некому, да и винтовок нет.
Пабло. Винтовка не проблема.
Дулас. А в чем проблема?
Пабло. В трусости. Журналисты и сотрудники БСФ умеют стрелять, но не умеют принимать решения, они не могут мыслить, думать. А знаете, почему я так смело вам это сейчас говорю?
Дулас. Как честный журналист.
Пабло. Да брось ты, честный! Нет у нас честных и смелых. И я такой же. Подлец, как все.
Дулас. Но ты же все-таки личность.
Пабло. В дерьме личность или задыхается, или привыкает, переставая ею быть.
Илос. Что-то ты разошелся сегодня.
Пабло. Да, сегодня, потому что завтра может не быть.
Илос. Завтра и так уже давно нет. У нас все вчера. Не знаю, когда на Вилтисе будет завтра.
Пабло. Илос, я так смело говорю в доме военного ученого, зная, что здесь все прослушивается.
