Он был фатоват и безумно влюблен. Портрет он хотел подарить своей избраннице. Итак, он вошел в лавку, заплатил двойную цену, поскольку мыслил широко, и уселся перед аппаратом. Был он грузный, вальяжный, исполненный сознания собственной важности и важности своего деяния, а потому без труда смог оставаться неподвижным столько, сколько требовалось. Топаз, со своей стороны, приступил к делу с тем тщанием, какого требует любой дебют, и в результате совместных усилий портрет вышел на славу. Его Светлость был потрясен. Портрет уменьшил его и сделал куда более изящным, а серебристый цвет металлической пластины внес приятное разнообразие в его бурый облик[21]. Одним словом, он стал мил, строен и грациозен. Задыхаясь от радости и гордости, он так быстро, как позволял его степенный характер и тяжелый шаг, бросился к своей любезной и вручил ей драгоценное изображение. Медведица пришла в восторг. Повинуясь велению кокетства — чувства, присущего, кажется, женскому полу везде и всегда, — она повесила портрет себе на шею; затем, повинуясь велению другого, не менее естественного чувства — сообщительности, она отправилась демонстрировать подарок любимого родственникам и знакомым, подругам и соседкам. Благодаря такой прыти уже к вечеру весь звериный люд в округе узнал о таланте Топаза и чудесных плодах его ремесла. Топаз вошел в моду.

© Jean Ignace Isidore Gérard

С этого дня посетители повалили в его лавку толпой; кресло модели никогда не пустовало, а черный Капуцин едва успевал покрывать пластинки слоем йодистого серебра. За исключением Обезьян, которые затаили обиду и держались поодаль, на земле, в воде и в воздухе не осталось ни одного живого существа, которое бы не захотело запечатлеть собственный облик. Если мне не изменяет память, одним из первых поспешил в лавку Королевский Фазан — владыка иностранной державы, населенной исключительно пернатыми. Он прибыл в сопровождении блестящих адъютантов: генерала Фламинго по прозвищу Краснокрыл, полковника Аиста и майора Тукана; подобострастные и назойливые, они, обступив Топаза, не переставали восхвалять своего государя, кадить ему, отпускать нелепые замечания и требовать глупых поправок. Впрочем, они не помешали Топазу закончить портрет, и Королевский Фазан смог увидеть свое монаршее оперение не хуже, чем в зеркале. В отличие от влюбленного Медведя, он поднес собственное изображение в дар не прелестной Павлинихе, своей морганатической супруге, а самому себе и, подобно Нарциссу перед водной гладью, проводил целые дни, любуясь самим собой. Право, блаженны любящие самих себя! им не грозят ни презрение, ни холодность, ни измена; они не страдают ни от разлуки, ни от ревности. Человеческие философы утверждают, что чувство, называемое обычно любовью, есть не что иное, как разновидность самолюбия, которое на время отклонилось от своего основного предназначения и перенеслось на постороннее существо, а если эта любовь проходит, это означает просто-напросто, что она вернулась к своему обыкновенному предмету; что ж, в таком случае у нас тем больше оснований сказать: блаженны любящие самих себя!

Хотя Топаз, если вернуться к нему, и делал вид, будто приукрашивает, согласно воле моделей, портреты, изготовляемые при помощи его машины, нельзя сказать, что он всегда полностью удовлетворял желания своих клиентов. Не все из них обладали идеальной фигурой, и не все, подобно Королевскому Фазану, любили самих себя так горячо, чтобы в блаженном эгоизме принимать собственные изъяны за преимущества, однако они любили себя достаточно, чтобы изъявлять неудовольствие тем, что портретист сохранил недостатки, которые их огорчали, или не воспроизвел достоинства, которыми они гордились. Так, Какаду находил, что у него слишком короткий клюв, Страус — что у него слишком маленькая головка, Козел — что у него слишком длинная борода, Кабан — что у него глаза слишком налиты кровью, а Гиена — что шерсть у нее слишком взъерошена. Белка была недовольна тем, что ее изобразили неподвижной, тогда как она такая живая, бойкая и резвая, а Хамелеон — тем, что он вышел бесцветным, тогда как он меняет цвета постоянно. Осел желал, чтобы по портрету было видно, что он поет как Соловей, что же до Филина, во время сеанса закрывшего глаза от солнечного света, он горько пенял на то, что его изобразили слепым.

Смущало Топаза и другое обстоятельство: в его лаборатории, как это, по слухам, часто случается в мастерских у настоящих художников, охотно проводили свободное время — а такового у них имелось двадцать четыре часа в сутки, с перерывом на трапезы и сон, — молодые Львы, отпрыски богатых семейств, праздные, насмешливые и язвительные[22]. Они выставляли напоказ свои познания в живописи, сыпали анатомическими терминами, рассуждали о контурах и растушевке, о пластике и эстетике; однако, хотя они и утверждали, что приходят посмотреть на работу художника, главной их целью были насмешки над клиентами. Не успевала черная Ворона с тусклым взором и подагрической походкой показаться в дверях хижины, как они тотчас затягивали хором: «Голубушка, как хороша! Ну что за шейка, что за глазки!» — напоминая тем самым несчастной жертве о происшествии с Лисицей и сыром. Если, напротив, в лавку являлись Лисица или ее кум Волк, то юнцы принимались бормотать знаменитый приговор Обезьяны, которая осудила обоих этих Зверей:

Я трюки ваши знаю все до одного;Вы оба скверно поступили:Ты, Волк, соврал, что у тебя добро стащили,А ты, Лиса, — что не стащила ничего.[23]

Однажды в мастерскую Топаза приковылял добряк Селезень, оставивший по сему поводу родное болото; ему тоже захотелось разглядеть себя получше, чем в тамошней мутной воде. Не успел он войти, как один из Львов поспешил ему навстречу и, церемонно поклонившись, спросил: «Здравствуйте, господин Селезень, скажите скорее, в порядке ли ваша селезенка?»

Короче говоря, никто не мог уберечься от их сарказмов. Многие обижались, а кое-кто был не прочь разгневаться всерьез, но господа Львята, с самого детства привыкшие участвовать в поединках, всегда были рады скрестить когти с любым противником. Имея дело с ними, предусмотрительнее всего было либо промолчать, либо свести все к шутке. Топазу их присутствие тоже не нравилось, поскольку отвлекало от работы и грозило отпугнуть клиентов. Но мыслимое ли дело — поссориться с могущественными аристократами, вдобавок порой проявляющими немалую щедрость? Подобно своим моделям, художник принужден был терпеливо сносить присутствие этих докучных гостей и, мысленно проклиная их, ласково им улыбаться. Это входило в его профессиональные обязанности.

Несмотря на эти мелкие неприятности и досадные помехи (но кто в подлунном мире обходится без них?), дела у Топаза шли хорошо. Провизии в его амбаре становилось все больше, а одновременно с запасами росла и его слава. Он уже предчувствовал тот вожделенный миг, когда, завоевав богатство и славу, сможет наконец посвятить себя великому делу просвещения и воспитания себе подобных.

Тем временем имя будущего законодателя прогремело далеко от дома, и слух о творимых им чудесах прошел едва ли не по всему свету. Некий Слон, правитель обширной земли, располагающейся между огромными реками Южной Америки, но не обозначенной ни на одной карте, поскольку человеческая нога туда еще не ступала, услышал рассказы о художнике из Парижа. Он захотел испытать его талант и отправил к Топазу депутацию с предложениями столь лестными, что над ними нельзя было раздумывать ни секунды; так некогда Франциск I призвал к своему двору Леонардо да Винчи. У абсолютных монархов случаются такие приступы щедрости. Топазу предложили, помимо значительной суммы в местных денежных знаках, титул кацика[24] и орден Слоновьего Бивня. Топаз двинулся в путь в сопровождении почетного эскорта, верхом на прекрасном Жеребце; следом на Муле ехал верный черный Капуцин с драгоценной машиной. Без происшествий добрались они до владений султана Пуссаха (так звали монарха), и придворный церемониймейстер незамедлительно представил Топаза Его Величеству. Топаз пал ниц перед государем, а тот милостиво поднял его кончиком хобота и позволил поцеловать одну из огромных ног — ту самую, которая… Но не будем забегать вперед.

Любопытство, снедавшее Его громадное Величество, было так велико, что Топазу пришлось не евши, не пивши тотчас раскрыть сундук и взяться за работу. Он подготовил инструменты, разогрел ингредиенты и выбрал самую красивую пластину для того, чтобы запечатлеть на ней царственный облик. Требовалось втиснуть в эту узкую рамку всю модель целиком, поскольку султан Пуссах желал обозреть свою величественную тушу с ног до головы. Топазу этот каприз пришелся по вкусу. Он помнил историю с влюбленным Медведем — ту, что положила начало его славе и успехам. «Ну что ж! — подумал он. — Раз султану требуется миниатюра, он останется доволен мною, потому что будет доволен собою». Итак, он поместил Слона как можно дальше от отверстия своей камеры-обскуры, чтобы как можно сильнее его уменьшить, а затем приступил к делу с беспримерной тщательностью и величайшим вниманием. Все ожидали результата молча и с тревогой, как если бы речь шла об отливке статуи. Солнце палило. Спустя две минуты мастер ловко вытащил посеребренную пластинку и торжествующе, хотя и коленопреклоненно, подал ее монарху.

1 2 3 4 5

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Топаз-портретист - Луи Виардо бесплатно.

Похожие на Топаз-портретист - Луи Виардо книги

Народные сказки и легенды - Иоганн Музеус - Разное фэнтези
Mon Agent или История забывшего прошлое шпиона - Андрей Мелехов - Разное фэнтези
Удерживая небо - Ник Перумов - Разное фэнтези
Легионер Его Величества - Макс Корбин - Разное фэнтези
Чародей и сын - Кристофер Сташеф - Разное фэнтези
Чародей Киев - Роланд Грин - Разное фэнтези

Оставить комментарий