Тышко почистил брюки, заправил рубаху, закатил рукава. Протер платочком запотевшую лысину.
– Устали? – спросил.
– Мы ж ничего не делали! – ответила Надя.
– Хотели монастырь вблизи посмотреть? – спросил Тышко.
– Давно об этом с Ваней мечтали.
– Тогда идите за мной. У нас есть немного свободного времени.
Тышко короткими ногами засеменил от шумящего рынка с напряженной суетой в ту сторону, где город обрывался к речке, туда, где начинались холмы.
Едва успевали за ним. Миновали приземистые магазинчики, заготовительные пункты, разные конторы. Пошли мимо серых домов с усталыми, озабоченными людьми, которые только просыпались.
Дорога спустилась вниз, и перед нами открылась в своей неповторимости старая крепость. Островок неприступности, недосягаемости. Возвышалась над нами на горе, со всех сторон окруженная кирпичной стеной с небольшими бойницами.
Остановились, как завороженные. Сразу узнали купола, строительные леса. То, что видели из деревни. Ниже, на холме, открылась неизвестная панорама. Основной храм окружали старые здания, которые начали рушиться, но не потеряли своего величия.
Прятались в зелени деревьев. Издали недоступные взгляду. Даже представить не могли, что все это существует в нескольких километрах от нашего села.
– Что застыли? – усмехнулся Тышко.
Лицо его раскраснелось от ходьбы и начинающейся жары. Видно, давно наведывался в монастырь и соскучился по нему.
– Не представляла такую красоту, – призналась дочь, прикрывая маленькой ручкой, как козырьком, глаза.
– Здесь целый городок, – воскликнул я.
Тышко увлек нас к воротам в бывший монастырь. С левой стороны от них виднелись дверь и защищенное металлической решеткой окошко.
– Проходная, – объяснил Тышко.
Зашли в помещение. Там стояло пару вертушек, к которым прижималась кабинка охранника. В ней сидел знакомый мне дядя Петя. Смуглый, с черными волосами, мужчина, уже утративший свою свежесть. Несколько раз заходил к нам домой. Благо, жил в нашем селе.
Рядом с ним на столике лежали кусочки мелко порезанного сала, несколько помидоров и четвертинка магазинного хлеба.
Петя узнал нас, прикрыл еду бумагой и встал навстречу.
– Здоров! – протянул ему руку Тышко.
– Сегодня выходной, никого нет, – насторожился Петя. – Что вас сюда привело?
– Монастырь детям хочу показать.
– Гаврилыч, ты в своем уме? Это ж военный завод. Хочешь за решетку угодить?
– Старый город умирает. Сам бывший монах, знаешь. Мы с тобою видели эту красоту. А наши дети – нет. И, наверное, никогда не увидят.
– Возьму телефон, позвоню, куда следует. Другие виды придется созерцать.
– Не трясись! Прошли те времена. Уже ничего не будет.
– Хватит с меня. Пожить еще хочется.
– Уважь, Петя! Не мне – детям. Видишь, как у них глаза горят.
Петя колеблется с минуту. Оглядывается вокруг. Берет ключи.
– Только быстро! Не дай Бог, узнает начальство.
Ведет нас к старому знакомому, которого сегодня предстоит узнать поближе.
– Это собор Рождества Пресвятой Богородицы, – объясняет. – Сколько он видел на своем веку, сколько раз перестраивался, ни словом сказать, ни пером описать. Пережил смутные времена, крестьянские восстания, войны, революцию…
– Сейчас находится под угрозой исчезновения, – добавляет Тышко.
– Еще в летописях XII века неоднократно упоминался деревянный острог, на месте которого в конце XVI построили каменную цитадель, – продолжает бывший монах. – Называлась она Кремлем и была шестиугольной в плане, с круглыми угловыми башнями и квадратной надвратной.
Не случайно здесь поселились монахи, в случае войны защищали монастырь-крепость…
Подвел к трехэтажной постройке, в которой сейчас цех завода.
– В ней трудно узнать Иоанновскую церковь, – сказал. – Несмотря на внушительные размеры, ее одноглавый силуэт хорошо вписывался в ансамбль. После революции, когда монастырь ликвидировали, купол снесли. Церковь стала похожа на большой жилой дом.
– Здесь сейчас гараж, – объясняет Тышко, показывая на продолговатое одноэтажное здание.
Оно наполовину разрушено. Везде валяется металл, разлито масло, стены исписаны, закопчены.
– Смотреть больно на такую срамоту, – возмущается Тышко. – Не верится, что наши люди на такое способны.
Подходим к колокольне. Невольно останавливаемся, чтобы потрогать ее стены, пощупать руками историю.
И мы, и взрослые несколько минут стоим без движения. Мне кажется, что в такие минуты перед глазами проходит вся жизнь. Как на исповеди, о которой нам говорила бабушка: все хорошее и плохое.
– Теперь видите, что теряем? – обращается к нам с Надей Тышко.
– Постройки разрушаются, – говорит Петя. – На куполах нет покрытия, виднеются черные доски. Дожди и ветры убрали верхний слой штукатурки. В нескольких местах стены потрескались. Но все равно не оставляют людей равнодушными.
– Недолго им осталось стоять, – говорит Тышко. – Хоть и строили раньше добротно.
Петя добавляет:
– Здесь творилась история не только нашего городка, но и всея страны. Сначала Киевской Руси, затем государства Российского. Забыли! Все забыли!
– Короткая у нас память, – соглашается Тышко. – Вот в чем беда.
Бывший монах уже не помнит о неприятностях, которые могут ожидать, если узнают, что он пустил на военный завод посторонних людей. Увлекает нас в Иоанновскую церковь, где теперь находится цех. Здание построено прямо на отвесной кирпичной стене.
Даже то, что осталось от штукатурки на фасаде, свидетельствует о его богатой отделке. К сожалению, уже несколько десятилетий помещение не ремонтировалось. Его вроде бы проверяют на выживаемость: сколько выстоит без ремонтов. В нем такой же развал, как везде на площадке. Помещение эксплуатируют беспощадно.
Поднимаемся на второй этаж. В несколько рядов – станки. В одном месте разворочен пол.
– Посмотрите, як ваши прадеды строили, – обращается к нам с Надей Петя.
Показывает в несколько обхватов дуб.
– Сейчас в лесу такого днем с огнем не найдешь, – объясняет Тышко.
Со второго этажа смотрим вокруг. На речку, луга, озера, леса. Все лежит под нами. Создается впечатление, что парим над всем этим. Столько свободы, простора, тишины. И Вечности.
Петя задумался, смотрит вниз и уже никуда не спешит.
Выводит нас из оцепенения отец Нади:
– Хорошего – понемножку. Пора бежать.
3
К нашему возвращению женщины продали товар и успели походить по рядам. Сидели на возу, рассматривали покупки. В основном – школьные принадлежности: учебники, тетради, ручки, карандаши…
– Где бродили? – спросила недовольно Маша, увидев нас.
– Не представляете! – выпалила сияющая Надя. – В монастырь ходили.
– Видели собор Рождества Пресвятой Богородицы и Иоанновскую церковь, – добавил восторженно я.
– Мы волновались, куда вы запропастились, – другим тоном произнесла Маша. – И батько не предупредил.
– Думал, что успеем, пока распродадите товар, – заметил Тышко.
– Индюк тоже думал…
Разговор супругов прерывает бабушка.
– Иоанновскую церковь развалили окончательно!?
– Цела, цеха там сейчас, – отвечает Тышко. – Такой бардак устроили. Смотреть тошно.
– От наших людей всего можно ожидать, – говорит Маша.
– О, Господи! – возводит руки к небу бабушка. – Причем тут люди! С властей спрашивать трэба.
Слушаем с Надей разговор старших. Находимся под впечатлением увиденного. Даже порушенный и обезображенный монастырь настолько впечатлил нас, что не можем прийти в себя.
Неожиданно бабушка опять меняет тему разговора.
– Боже мой! Совсем забыла. Ваню, идем быстрее. Останешься без башмаков.
Базар в нашем районном городке начинался рано. Точно вихрь проносился по селам. Тысячи людей стекались на рынок, чтобы решить свои проблемы. Через несколько часов он пустел.
Крестьяне через час-другой спускали цены на продовольствие, сразу покупали нужный промышленный товар, продукты из магазинов и спешили обратно домой. Там их ждали неотложные дела.
Без них базар выдыхался. Продавцы на машинах сворачивали товар и уезжали. К полудню ничего не напоминало о той толчее, которая царила здесь утром. Лишь когда дворники не успевали вовремя убрать, над асфальтированной площадкой летали газеты, оберточная бумага и другой мусор.
Поэтому бабушка так разволновалась. Сразу повела меня по рядам.
Люди спешат, что-то тащат, толпятся. Но когда выбирают товар, идут неторопливо. Как по храму, чтобы никого не задеть, никого не обидеть и ничего не упустить. Ведь здесь исполняются самые заветные желания. У одних – купить, у других – продать.
Здесь почти не бывает случайных людей, которые приходят просто развлечься. Базар – это такой же труд, как работа на ферме или в поле. Надо порядком попотеть, чтобы что-то купить или продать.
Неторопливо идем с бабушкой и Надей по рядам, всматриваемся в обувь. Торгуют с кузовов автомобилей. Иногда между ними натянуты бечевки. Товар аккуратно разложен на брезенте, а то и прямо на асфальте.
