– Хорошо, – ответил он, понимая, что аудиенция закончена.
– Тогда до свидания, – сказала она. – И не забудьте про пятницу.
– До свидания, – ответил он, поднимаясь со стула.
– Ирина Константиновна, – вмешалась Катя. – С самого утра хотела спросить, но всё забывала… Можно мне сегодня пораньше уйти…. Пожалуйста! Очень надо!
– Но у нас же отчёт для редакции… Времени и так почти нет…
Володя как встал со своего стула, так и стоял столбом, не решаясь нарушить диалог женщин, глядя на них попеременно.
– Завтра же всё наверстаю, если нужно задержусь…, – тараторила Катя.
Ирина Константиновна посмотрела на неё. Улыбнулась. Взглянула на Владимира.
– Ладно, чего уж с вами поделаешь. Идите.
– Спасибо Вам Ирина Константиновна, – сказала Катя. Мгновенно побросала в свою сумочку всё необходимое. Вышла из-за стола. Быстрым шагом подошла к Владимиру. Взяла его под руку и увлекла за собой вон из кабинета.
– До свиданья, Ирина Константиновна, – крикнула она на бегу.
Володя тоже хотел попрощаться ещё раз, но дверь захлопнулась раньше, отсекая их от кабинета, а уже в следующую секунду кто-то очень громко выкрикнул его имя прямо ему в ухо – он даже зажмурился от неожиданности – и одновременно с этим очень больно ударил в плечо.
Он тут же снова открыл глаза и увидел перед собой жену с банкой маринованных огурцов в левой руке. Правая её рука была свободна.
Ей-то она и врезала мне в плечо, понял он.
– Вообще-то больно, – сказал он, потирая ушибленное место.
– Как-то нужно приводить тебя в чувство. Застыл в кладовке на пятнадцать минут. Кричала – не дозовёшься, и от плиты было не отойти. Когда освободилась, пришла и врезала.
– Извини Маша, задумался.
– Никакого толку от тебя нет. Дел-то всего ничего – разобрать полку, поставить банки, а ты стоишь, свои стишки перебираешь. Выкинуть их давно пора на помойку. Выкинуть и забыть, а ты…
Вообще-то она была права. Он и сам иногда так раньше думал. Но раньше он никогда не покидал границы реальности, а в этот день вылетел из неё, как пробка. Вернуться обратно он, правда, сумел, но потерял безвозвратно пятнадцать минут объективного времени и стал за эти пятнадцать минут совершенно другим.
А она всё говорила и говорила.
– А почему ты думаешь, что твои огурцы важнее моих стихов? – резко оборвал её он. – Да я скорее твои банки на помойку выкину.
Она замолчала.
Так он с ней никогда не разговаривал. Ей стало очень обидно, и не сказав ни единого слова, она вернулась на кухню и тихо заплакала.
Ему стало жаль её, он ужаснулся тому, что натворил, снова на время стал прежним и побежал следом за ней вымаливать прощение.
Через час всё улеглось.
Папка со стихами оказалась на другой полке, место для огурцов было расчищено, банки встали на свои новые места, но изменения, произошедшие с ним, никуда не ушли.
Поздно ночью, когда Маша уснула, он тихонько пробрался на кухню с блокнотом и шариковой ручкой в руке и тайком от неё написал новое стихотворение:
Чёрная капля.
Страхи, сомнения, мрачные мысли,Чёрная капля в чаше души.Слагаю в уме невозможные числа,Шепчу сам себе – Не спеши…
Тысячи дней на сотню счастливых,На десять безумных ночей.Годы разлуки для нескольких милых,Ждущих вдали очей.
Кто я теперь? – Не знаешь, не смоешь,Столько не выплакать слёз.Где я теперь? – Расстояние не скроешь,Столько не будет грёз.
А ещё через неделю и уже ни от кого не таясь, он взялся за написание своего фантастического романа.
Это казалось ему невероятным.
В его сознании рождались удивительные образы – целый бесконечный мир – бездна без конца и края. Он вглядывался в эту бездну, она отражалась в его глазах, а он старался описать на бумаге то, что смог разглядеть.
А ещё через три месяца от него ушла Маша.
А спустя ещё несколько месяцев он закончил писать свой фантастический роман.
А в далёком 1990 году он всё ещё просто шёл по улицам города Ленинграда рядом с Катей, не очень понимая, куда и зачем он идёт. Им обоим нравилось просто вот так идти рядом и разговаривать. Останавливаться ненадолго в той или иной кафешке, а затем идти дальше.
Возможно, они даже не заметили сами, как поздно вечером оказались в маленькой Катиной квартирке, где-то на окраине города.
Это их движение, если смотреть со стороны, было совершенно естественным, ведь они двигались по велению души, отдав себя на волю судьбы, а та, в свою очередь, безошибочно привела их туда, куда было им нужно.
И обнаружив себя там, они даже не удивились, а просто почти сразу оказались в постели.
1.3. В неведомой стране…
Когда от Володи ушла жена он очень расстроился.
В первое время это вообще не укладывалось у него в голове.
Неожиданно, без предупреждения в один из самых обычных дней просто взяла и исчезла, оставив записку на кухонном столе.
Я больше так не могу.
Говорить с тобой об этом уже бесполезно. – Ты ничего не видишь и не слышишь. Живёшь в своём придуманном мире, словно меня уже нет. А теперь меня и правда, в твоём мире уже нет, а тебя нет в моём.
Может быть, хотя бы теперь ты задумаешься, что так, как ты живёшь – жить нельзя.
Всё кончено.
Прощай.
Маша.Он перечитал эту записку множество раз, но так и не понял неожиданного поступка жены.
Он понимал, что с момента, как он стал писать свой роман, он уделял ей очень мало времени. – Они почти не общались.
Но мне было и некогда, думал он. – С самого начала я говорил ей, что будет так. Сразу сказал, что пока не закончу книгу ничем другим заниматься не смогу, а она, пусть нехотя, но согласилась.
Но в её записке нет даже намёка на их договорённости, рассуждал он. – Ей просто плохо, говорить об этом она не желает, видимо считая, что я должен догадываться обо всём сам и стоять рядом с ней, как придурок, следя за выражением её лица. Чуть сделал неверный шаг – она недовольно сморщится, но спрашивать почему, всё равно нельзя – нужно угадывать – не угадал, сморщится опять и так до бесконечности. – Бред какой-то. Почему я должен ловить её настроения? – Полный эгоизм с её стороны.
Мысль, что в их ситуации, возможно, виноват он сам, ему даже не приходила в голову.
А мысль, что, быть может, нужно остановиться, отложить свой роман и попытаться восстановить семью, прийти и не могла.
И не потому, что эгоистом был всё-таки он, хотя со стороны именно так и казалось. – Нет, причина была в другом и его жена неосознанно, но очень верно это подметила. И хотя для неё то, что она сказала в своей записке, было скорее аллегорией, она совершенно чётко определила, что даже когда Володя бывает рядом, его с ней всё равно рядом нет и вернуть его уже невозможно.
Она упрекала его в том, что он скрывается от неё в придуманном мире – в какой-то неведомой стране, другой реальности – неважно…. Что он находится там всё своё время и не желает возвращаться к ней, но она ошибалась. – Не было никаких желает – не желает, он не мог выбирать. Он уже давно стал частью иной реальности – очень значительной её частью – творцом своей неведомой страны – её стержнем…. И покинуть её, без полного разрушения последней, уже не мог.
Но и это не гарантировало его возвращения.
Разрушив свой другой мир, возможно, он и сам перестал бы существовать – слишком уж глубоко он в него погрузился.
Для него был только один путь. – Сделать свой иной мир замкнутым и самодостаточным, а затем отпустить. А для этого он должен был закончить книгу, вдохнуть в неё жизнь и перестать думать о ней.
То, что это почти неразрешимая задача, Владимир тогда ещё даже не догадывался.
Ему просто нравилось писать, погружаясь в свою воображаемую реальность, но с уходом жены он этого делать уже не мог.
Целых две недели после расставания с Машей он мучился, не находя себе места.
Её уход совершенно выбил его из колеи.
Он оказался один в пустой квартире и без Маши, там всё казалось другим.
– Да она же почти убила меня! – в какой-то момент воскликнул он.
Но он ошибался тоже.
Единственное в чём была виновата она, так это в том, что заставила его выйти из своей придуманной реальности в настоящий большой мир, а он уже достаточно давно в нём не был и успел забыть, как там всё устроено. А вот была ли в нём Маша или нет, для него уже стало почти неважно – ему просто на тот момент там не нравилось в принципе.
