Вскоре я узнал и о результате разговора с полковником Шмидке — минут через тридцать домой прибежала моя мама. К сожалению, никто не объяснил ей причину ее освобождения от ночного дежурства, поэтому она неслась домой перепуганная: очень боялась услышать плохие новости с фронта обо мне. Увидев меня, мама от радости чуть не упала в обморок. По щекам потекли слезы, она целовала меня и что-то шептала. Немецкие женщины, они очень любят своих детей, внуков и всегда были сентиментальны! Но мне, хотя, если уж признаваться честно и если судить обо мне как о личности, на деле ведь я и не был Зигфридом Ругге, было очень приятно, что эта пожилая и симпатичная женщина так печется обо мне, всей душой переживает и болеет за меня. Мне было приятно целовать ее старые щеки и, крепко прижимаясь лицом к ее лицу, вытирать своей щекой ее слезы. Вокруг нас беспрестанно суетилась Джулия, она прыгала вокруг нас, пытаясь проникнуть в круг наших объятий, и то беспричинно плакала, то смеялась, прислушиваясь к нашим с мамой перешептываниям. Но вскоре вся эта кутерьма закончилась. Мы все чинно, по-семейному расселись за столом в столовой на первом этаже, и я тогда лишь упомянул о том, что скоро к нам в гости пожалует мой друг и мой командир, капитан Арнольд Цигевартен.
Что тут началось! Прежде всего, я был обвинен в злостном сокрытии информации, потом обнаружилось, что в доме очень мало продуктов, которых двум женщинам хватило бы еще на неделю, но двум мужчинам, да и к тому же героям-фронтовикам, не хватит и на один зуб. Чтобы успокоить маму, я сказал, что привез мешок продуктов, перед нашим отлетом на родину вся эскадрилья скинулась и набросала в этот мешок всяких деликатесов, на фронте нас, летчиков-истребителей, неплохо кормили. Но мама категорически воспротивилась идее использовать привезенные мною продукты, она яростно утверждала, что все блюда для ужина должна приготовить сама лично. Но для того, чтобы маме было из чего готовить, нужно было сходить за продуктами в магазин, и сделать это нужно было мне. Я только начал одеваться, как раздался звонок в дверь. К двери побежала Джулия, широко распахнула ее, ожидая увидеть моего командира, но вместо Арнольда увидела пятерых рядовых в мышиной униформе с большими тюками в руках. Старший команды отдал честь и, приложив руку к козырьку фуражки, поинтересовался, может ли он видеть фрау Ругге. Мама, решительно оттеснив Джулию из проема двери, представилась и внимательно выслушала, что ей говорил старший ефрейтор, командир этой команды. Из столовой мне было плохо слышно, о чем они говорили, но вскоре, когда они вошли в комнату, все стало ясно. Команда солдат, осмотревшись кругом, принялась раскладывать принесенные тюки. Довольно быстро они превратили столовую в зал для вполне торжественного приема гостей.
Мама, не обращая на меня внимания, принялась хозяйничать и командовать солдатами, которые, признав в маме истинную хозяйку дома, беспрекословно ей подчинились. Джулия, сообразив, что этим вечером у нас будет много гостей, умчалась наверх одеваться. Глядя ей вслед, я подумал, насколько беззаботна в военное время наша молодежь, ей ничего не надо, только бы хорошо провести свободное время. Оставшись один, я в недоумении пожал плечами: только что меня не отпускали от себя две женщины, а теперь я стал им не нужен, они занялись своими делами, а меня бросили совсем одного. Ну что ж, подумал я, и побрел на второй этаж, где была моя комната. Здесь ничего не изменилось, все вещи оставались на своих местах, я присел за письменный стол, поднял трубку с телефонного аппарата и попросил телефонистку соединить меня с полковником Шмидке, мне очень хотелось исправить допущенную мною ранее ошибку, извиниться перед ним и пригласить его на ужин в наш дом.
Когда я спустился на первый этаж в отглаженной форме обер-лейтенанта Люфтваффе, уже все было готово к началу приема гостей. Мама только что открыла дверь, и на пороге дома выслушивала комплименты от капитана Люфтваффе Арнольда Цигевартена, который пытался одновременно вручить ей букет цветов, большой торт и поцеловать руку. Из-за его плеча выглядывали полковник Шмидке и пара незнакомых мужчин с дамами. Вскоре все гости прошли в прихожую и принялись снимать свои шинели и плащи. Джулия на ухо нашептывала мне фамилии и имена приехавших людей. Это были бургомистр города господин Вроцлав с супругой, криминалькомиссар (гауптшарфюрер СС) Монке, глава городского управления государственной тайной полиции, его белокурая секретарша Лиза и снова супружеская пара — глава городского медицинского управления Рунге с супругой.
Все мужчины, даже медик и бургомистр, носили военную или военизированную форму, которая была им к лицу, потому что придавала мужественности и подчеркивала гордую осанку, а женщины были в вечерних платьях, почти что нами позабытых за время войны, и украсили себя драгоценностями. Пока я был на втором этаже, мама успела переодеться и сейчас была в великолепном синем платье с поясом. Оно так шло к ее аквамариновым глазам, она надела шикарное колье, которое ей подарил папа незадолго до смерти. Мама выглядела настоящей королевой бала, мужчины сразу это поняли и оценили, они вновь и вновь подходили к ней и говорили ей комплименты. Особенно усерден в этом был Монке, за вечер он, похоже, ни разу не отошел от мамы дальше, чем на шаг.
Час, проведенный за столом, когда все общались между собой и одновременно поедали приготовленные военной бригадой поваров и официантов блюда, стал самой скучной частью нашего вечернего приема. Солдаты мгновенно превратились в лощеных официантов и безупречно обслуживали нас за столом. Но когда все поднялись из-за стола, официанты отодвинули его к стене, превратив столовую в маленький танцзал, и тут началось настоящее веселье — танцы. Вальс сменялся танго, фокстрот — тустепом, и все это было красивейшим танцевальным зрелищем. Дамы были восхитительны, они грациозно танцевали со своими партнерами. Лучшим танцором оказался бургомистр, который иногда танцевал с двумя партнершами сразу, и это у него получалось так красиво и мастерски! Лучшими его партнершами были жена и наша Джулия, которая так заскучала за столом и так расцвела в танцах!
По своей натуре Зигфрид рос молчуном, домоседом и любил проводить время за чтением книг. Поэтому, пользуясь этой характеристикой, я устроился в кресле в дальнем уголке столовой с бокалом красного вина в руке и наблюдал за разгоревшимся весельем. Время от времени ко мне подходила мама, ласково проводила рукой по моим волосам и все время что-то пыталась рассмотреть в моих глазах. В этот момент я чувствовал себя не особенно уверенным в себе человеком. Неужели эта женщина, настоящая мама Зигфрида Ругге, почувствовала во мне те изменения, которые я произвел в ее сыне Зигфриде?! Затем ко мне в кресло, словно пантера, гибко протиснулась белокурая Лиза, секретарша гауптшарфюрера Монке, которая всем телом плотно прижималась ко мне. Время от времени она брала мой бокал в свои руки и делала небольшой глоток. Я был не против подобного соседства, а она не собиралась покидать меня и тогда, когда гости начали одеваться и расходиться по домам. Первым с женой ушел бургомистр Вроцлав, вслед за ним Монке, последними супруги Рунге.
Я полагал, что мой командир останется ночевать у нас дома. Но Арнольд решил прогуляться по ночному Ханау, а моя сестренка с подругами, которые уже толпились в прихожей, решила познакомить бравого капитана с этим небольшим немецким городком. Брошенный и забытый всеми полковник Шмидке решил вспомнить молодость и пригласил мою маму посетить кафе-мороженое, расположенное неподалеку от нашего дома, где к тому же собирались любители джаза послушать блюзы, исполняемые молодыми музыкантами. Мама, к моему большому удивлению, охотно согласилась сопровождать полковника в этом ночном путешествии. Таким образом, вскоре во всем доме остался я с Лизой. Мне было интересно наблюдать за этой девушкой. В своей жизни мне встречалось немало женщин, но ни одна из них не была похожа на другую и не вела себя так, как другая. Так и Лиза: как только входная дверь захлопнулась за последними гостями, она с трудом отклеилась от меня, поднялась на ноги, подошла к большому зеркалу и, напевая мелодию, стала двигаться в такт музыке, одновременно расстегивая многочисленные пуговицы и снимая с себя предметы женского туалета.
Вскоре предо мной была совершенно обнаженная женщина с прекрасной оливкового цвета кожей, небольшой, но удивительно красивой грудью, неплохо развитой мускулатурой и не очень широкими бедрами. Прекратив танцевать, Лиза подошла ко мне и протянула руки. Неизвестная ранее сила выбросила меня из кресла и поставила на колени перед этой обнаженной и прекрасной незнакомкой, стоя так, я мог обнимать ее бедра, лбом слегка касаясь лобка женщины. Но девушка нагнулась и с силой подняла меня на ноги, взяла за руку и, словно непослушного ребенка, повела к лестнице, ведущей на второй этаж. Лиза никогда раньше не бывала в этом доме, но сейчас она ориентировалась в нем, слово прожила здесь всю свою жизнь. Я не помню, как мы поднимались по лестнице и оказались в моей комнате. Память вернулась ко мне, когда я обнаженный стоял на коленях перед Лизой и был готов войти в ее лоно. Но Лиза не торопилась с близостью, она уклонилась от соития и рывком притянула меня к себе. Перед моими глазами и ртом оказалась ее грудь, два небольших, удивительно мягких, но в то же время сохраняющих форму холмика. Язык коснулся соска, который немедленно стал отвердевать, окаменевать, но его было так приятно нагибать языком то в одну, то в другую сторону. Дыхание Лизы стало порывистым и тяжелым, с большим усилием она прошептала, что помимо рта у меня имеются и руки. Сначала я не понял, что она имела в виду, но, когда она сделала движение животом, руки сами собой занялись делом. Одна рука пыталась свести вмести два мягких холмика, чтобы было удобнее их целовать и ласкать, а другая по-хозяйски опустилась ниже и занялась влажной ложбиной, об обладании которой мечтают мужчины с раннего возраста до стариковских седин. Эта моя рука, по всей очевидности, отлично разбиралась в женской сексуальности, так как вскоре Лиза металась в экстазе, закрыв глаза, она быстро поворачивала голову из стороны в сторону и стонала. По движению ее коленей я понял, что сейчас девушка готова принять меня. Не теряя времени, я поднялся на колени и мы слились в единое целое. Это безумие любви продолжалось всю ночь напролет, после небольшого отдыха мы раз за разом с любовью и нежностью приникали друг к другу, стараясь найти в себе что-то новое и неизведанное. И нам это отлично удавалось.
